Эми Чуа - Боевой гимн матери-тигрицы Страница 21

Самой сложной неизменно была последняя страница, иногда даже последняя строчка. Все равно что наблюдать на Олимпиаде за любимой фигуристкой, про которую знаешь, что она выиграет золото, только если сможет нормально приземлиться после серии финальных прыжков. Невыносимое давление. Ты думаешь, что вот он, тот самый прыжок. А затем “тройной тулуп” отправляет её прямиком на лёд.

Нечто подобное происходило и с сонатой Бетховена в исполнении Софии, которая у неё просто не получалась. После третьей попытки, когда София пропустила в конце целую строчку, Иштван мягко предложил мне выйти подышать воздухом. Он был очень мил. Он носил чёрную кожаную куртку, чёрную лыжную шапочку и тёмные очки Clark Kent. “Ниже по улице есть кафе, — сказал он. — Может, вы купите Софии горячего шоколада? А я пью чёрный кофе”. Когда пятнадцать минут спустя я вернулась с напитками, Иштван упаковывал вещи, а София смеялась. Они сказали мне, что Бетховен получился просто отличным — не безошибочным, но довольно музыкальным. И я испытывала слишком сильное облегчение, чтобы усомниться в их словах.

Мы взяли CD со всеми пробами Софии и отдали его Вей-Йи, который сделал финальную выборку (“первого Прокофьева, третьего Листа и последнего Бетховена, пожалуйста”). Затем Иштван смонтировал окончательный вариант, который мы скоростной почтой отправили на конкурс.

И принялись ждать.

Глава 20. Как попасть в Карнеги-холл. Часть вторая

 Настала очередь Лулу! Китайская мать не знает отдыха, у неё нет времени на подзарядку, нет возможности слетать на пару дней с друзьями в Калифорнию на грязевые источники. Пока мы ждали ответа с конкурса Софии, я перенесла своё внимание на Лулу, которой в то время было одиннадцать лет, и мне пришла в голову замечательная идея: последовать совету миссис Вамос и записать девочку на прослушивание в довузовскую программу Джуллиарда, открытую для исключительно талантливых детей в возрасте от восьми до восемнадцати лет.

Кивон не была уверена, что Лулу хорошо подкована технически, но я знала, что мы все сможем, если поторопимся.

Джед этого не одобрял и пытался изменить моё решение. Программа Джуллиарда слишком интенсивна. Ежегодно тысячи одарённых детей со всего мира — в основном из Азии, России и Восточной Европы — пробуют попасть в неё. Абитуриенты делают это либо потому, что мечтают стать профессиональными музыкантами, либо потому, что их родители хотят, чтобы они стали профессиональными музыкантами, или справедливо полагают, что обучение в Джуллиарде поможет им попасть в один из колледжей Лиги плюща. Несколько счастливчиков, зачисленных в программу, занимаются в Джуллиарде по субботам по 9—10 часов.

Джед вовсе не сходил с ума от мысли, что каждую субботу придётся вставать на рассвете и ехать в Нью-Йорк (я сказала, что сама займусь этим). Но его по-настоящему беспокоило жуткое давление и атмосфера “человек человеку волк”, которой славится Джуллиард. Джед не был уверен, что это будет полезно Лулу. Она в этом тоже сомневалась. На самом деле Лулу настаивала на том, что ей не нужны никакие прослушивания и что она не поедет, даже если поступит. Но Лулу вообще никогда не хотела заниматься тем, что предлагала я, так что я посчитала нормальным проигнорировать её мнение.

Была и ещё одна причина, по которой Джед сомневался, что Джуллиард — это так уж хорошо: много лет назад он сам там учился. Окончив Принстон, он поступил на факультет драмы в Джуллиарде, а попасть туда было ещё труднее, чем на их всемирно известный музыкальный факультет. Так что Джед переехал в Нью- Йорк, и среди его сокурсников были Келли Макгиллис (“Лучший стрелок”), Вэл Килмер (“Бэтмен навсегда”) и Марсия Кросс (“Отчаянные домохозяйки”). Он встречался с балеринами, обучался технике Александера (комплекс упражнений, помогающий людям правильно использовать собственное тело, гармонично задействовать собственные мышцы) и играл главную роль в “Короле Лире”.

А затем его выперли оттуда за “несоблюдение субординации”. В чеховском “Вишнёвом саде” ему досталась роль Лопахина, и режиссёр попросила его что-то сделать. Джед с ней не согласился. Несколько недель спустя посреди репетиции она на ровном месте разозлилась на Джеда и стала в ярости ломать карандаши, крича, что не может работать с кем-то, кто “просто стоит там, насмехаясь надо мной и критикуя каждое моё слово”. Через два дня декан театрального факультета (которому посчастливилось быть женатым на обиженной режиссёрше) сказал Джеду, что ему стоит подыскать себе другое занятие. Год спустя этим “другим занятием” стала Гарвардская школа права.

Возможно, я потому и считаю, что у этой истории хеппи-энд — останься Джед в Джуллиарде, мы бы с ним не встретились, так что я рассказываю её на всех вечеринках, и после моих приукрашиваний она стала настоящим хитом. Кажется, люди думают - это круто, что профессор права ходил в Джуллиард и был знаком с Кевином Спейси (тот учился на несколько курсов старше Джеда). В общем, в неподчинении и изгнании из университета что-то есть, американцы такое любят.

А вот когда мы рассказывали эту историю моим родителям, все сложилось не так удачно. Это было ещё до того, как мы с Джедом поженились. Фактически я буквально недавно рассказала маме с папой о существовании Джеда. Скрывая его почти два года, я наконец объявила, что всерьёз с ним встречаюсь, и они были шокированы. Моя мать практически облачилась в траур. Когда я была маленькой, она давала мне множество советов, как найти подходящего мужа. “Не выходи замуж за слишком красивого — это опасно. Самое важное в муже — его характер и здоровье; если выйдешь замуж за ипохондрика, у тебя будет ужасная жизнь”. Но она неизменно полагала, что здоровым мужем будет китаец, в идеале — фуцзянец со степенью по медицине или философии. Вместо него появился Джед, белый еврей. И никого из моих родителей не впечатлило, что он учился в школе драмы.

— Драма? — без тени улыбки повторял мой отец с дивана, где он и моя мать сидели рядышком, изучая Джеда. — Ты хотел стать актёром?

Имена Вэла Килмера и Келли Макгиллис ровным счётом ничего не значили для моих родителей, и они продолжали сидеть как изваяния. Но когда Джед перешёл к тому моменту, когда его выгнали с факультета и ему пришлось проработать полгода официантом, моя мать была шокирована.

— Выгнали? — ужаснулась она, бросив на отца измученный взгляд.

— Это теперь записано в твоём деле? — спросил отец мрачно.

— Папа, не беспокойся! — я успокаивающе рассмеялась. — Все обернулось удачно. Джед поступил на юрфак, и он очень любит свою работу. Это просто смешная история.

— Ты говоришь, сейчас он работает на правительство? — переспросил мой отец с осуждением. Уверена, в его голове нарисовалась картина, как Джед штампует формы для департамента автотранспорта.

В третий раз подряд я терпеливо объяснила родителям, что Джед, мечтая сделать что-то полезное для общества, ушёл из юридической фирмы на Уолл-стрит ради работы в офисе прокурора Южного округа штата Нью-Йорк. “Это очень престижно, — объясняла я. — Получить такую должность было трудно. Джеду из-за этого на восемьдесят процентов снизили зарплату”.

— Восемьдесят процентов! — взвилась моя мать.

— Мам, это только на три года, — вздохнула я устало. Среди наших западных друзей рассказы о том, что Джед согласился на понижение зарплаты ради работы на благо общества, всегда вызывали похвалы и одобрение. — Это же не просто так, это важный опыт. Джед любит суды. Возможно, он хочет стать судебным юристом.

  Почему? — спросила моя мать едко. — Потому что он хотел быть актёром? — Своё последнее слово она буквально выплюнула, будто оно оставляло несмываемое пятно на репутации.

Забавно вспоминать об этом сейчас и видеть, как сильно изменились мои родители. К моменту, когда я мечтала о Джуллиарде для Лулу, они уже боготворили Джеда. (По иронии судьбы, сын одного из наших хороших друзей стал известным в Гонконге актёром, и взгляды моих родителей на эту профессию в корне изменились.) Они также выяснили, что Джуллиард гремит на всю страну (Йо-Йо Ма!). Но, как и Джед, они не понимали, почему я хочу записать Лулу в эту подготовительную программу.

— Ты же не хочешь, чтобы она стала профессиональной скрипачкой? — обеспокоенно спросил мой отец.

У меня не было ответа, что не помешало мне продолжать упрямиться. Примерно тогда же, когда я отправила диск Софии на конкурс пианистов, я подала от имени Лулу заявление в Джуллиард. Как я уже говорила, воспитывать детей в китайском стиле значительно сложнее, чем в западном. В этом случае просто не бывает передышек. Сразу же, как только я закончила работать с Софией над её пьесами, круглосуточно в течение двух месяцев, я взялась за Лулу.

Процесс прослушивания в Джуллиарде выстроен таким образом, чтобы давление было максимальным. Кандидаты возраста Лулу должны были подготовить минорные гаммы и арпеджио на три октавы, один этюд, две части фортепианного Концерта (быструю и медленную) и констрастную пьесу. Разумеется, наизусть. Во время прослушивания дети заходят в комнату, оставляя родителей за дверью, и играют перед жюри из пяти — десяти факультетских преподавателей, которые могут попросить исполнить любую часть любой пьесы в любом порядке и остановить исполнение в любой момент. Отделение скрипки гремело именами Ицхака Перлмана и дирижёра Нью-Йоркского филармонического оркестра Гленна Диктероу, а также нескольких самых известных в мире наставников юных скрипачей. Мы положили глаз на Наоко Танака, у которой, как и у миссис Вамос, были очень высокие требования к ученикам. Мы узнали о мисс Танака благодаря Кивон, которая занималась с ней девять лет, вплоть до своих девятнадцати, когда перешла к миссис Вамос.