Галина Николаева - Записки мудрой стервы Страница 22

Я очень хорошо помню, как мы встретились впервые. Это произошло за две недели до моей свадьбы. Схематически-образно это как раз тот случай, когда он входит в гостиную, она видит его, в забытьи поднимается с кресла, делает шаг к нему, протягивает руки, на глаза ее опускается пелена, и она идет, спотыкаясь и падая, идет, обливаясь счастливыми слезами, за ним на край земли, и будет идти, пока не рухнет в пропасть, с ним или без него.

Я не хотела в пропасть. Тем более, побрести за ним мне никто бы не позволил. И вообще, через три месяца после этого волшебного знакомства его на пять лет посадили в тюрьму за ограбление банка. Сейчас он – советник по идеологии одной нашей политической партии. И я поражаюсь тому, что, оказывается, ни на миллионную долю не стала любить его меньше. Более того, иногда мне кажется, что когда-нибудь он ответит мне не хорошим сексом, который, впрочем, для него не является особенной ценностью, а тем, что покажется ему отдаленно напоминающим любовь. Мы уже семь лет друг другу «кто-то», и я вижу, как теплеют его электронные письма…

Однажды муж во время разговора на повышенных тонах стал утверждать, что он не может постичь разницы между моими возлюбленными, это был один-единственный раз, когда он возмутился фактом всепроникновения образа Александра в мою повседневную жизнь. Впрочем, с моим мужем, тоже, кстати, Александром, у них вполне приятельственные отношения, замешанные на добрых воспоминаниях о встречах в той самой досвадебной моей жизни, и, встречаясь, хотя это и происходит раз в двести лет, они потягивают коньяк на нашей кухне и говорят о политике. Да, мой муж тогда сказал, что он не понимает разницы, «потому что ты и о Яше (отце моего ребенка) говорила то же скупое «Я его люблю», как теперь говоришь о Саше». Помню, я закурила и сказала, что отец моего ребенка, Яша – это было то, что называется любовь в чистом виде, любовь, освободившая меня от необходимости ходить на работу, с которой меня чуть было не попросили, встречаться с подругами, которые посчитали, что мне пора в клинику, общаться с родителями и мыть посуду… от необходимости быть самой собой, просто существовать как человек с именем и фамилией. Это продолжалось три года и поэтому, наверное, я и ушла, взяв от этого человека лучшее, что он мог мне дать – моего ребенка. А Саша… Саша – это жизнь. Это просто жизнь, та самая ее внутренняя основа, которую можно называть еще человеческим стержнем и которая делает нас сильнее, давая силы выстоять в любой беде. Наверное, Сашин незаконный арест и его тюремное заключение в течение пяти лет и научили меня жить не во времени, а в каком-то другом, более раздвинутом измерении, в котором всегда есть место надежде на завтра. Ведь надеяться на то, что мы еще когда-нибудь увидимся, я могла лишь в проекции на завтра. Пока же все эти пять лет я могла лишь два раза в год приезжать в его город – Саша гражданин другого государства – и подолгу гулять по улицам с его другом, выспрашивая о Саше все-все. Писем ему писать я по определению не могла – мы виделись всего три раза, это были мимолетные встречи, и у него уже тогда были жена и ребенок. Да и, я полагаю, тогда он меня помнил как нечто очень странное, потому что во вторую с ним встречу, а происходила она в квартире моей подруги, где он собирался остановиться на ночь, приехав на такси из аэропорта, я сделала то, что потом долго шокировало меня саму, да и подруга наутро, когда он ушел, закатила страшный скандал, крича: «Ты вела себя как проститутка, что на тебя нашло?!» Он разулся, прошел на кухню, я молча вышла из комнаты в халате (я осталась ночевать в тот раз у подруги по некой предопределенной свыше случайности), скользнула к нему на колени, обхватила его шею и все последующее время даже не шевельнулась, пока он не отнес меня на мой диван и не постелил себе на полу. Потом была еще одна, последняя перед тюрьмой встреча уже в его городе, где я оказалась на студенческой конференции и, позвонив, попала на попойку в мужской компании. Он трогательно опекал меня (а я была для него «маленькой девочкой»), и потом, выпив для храбрости рюмку водки, я утащила его в соседнюю комнату и там, что называется, – единственный раз в жизни – в меня вселился бес Эммануэль.

Теперь, когда он уже три года на свободе и говорит всем, что я – один из ближайших его друзей, я догадываюсь, что свое место в его жизни я заслужила этими поездками к его друзьям, этим броском к нему навстречу после пяти лет молчания, этими электронными письмами в критический период его жизни, когда я почти агрессивно задекларировала свое желание помогать ему, в том числе материально. Хотя по-настоящему близкими людьми мы стали в месяц, прожитый нами вместе – единственный раз, когда я сказала мужу, требуя его срочного отъезда на месяц к родителям: «По-моему или никак!» Я сказала ему, что после пяти лет тишины хочу с Сашей говорить. Хотя муж, мне кажется, до сих пор скептически относится к моим словам о том, что все эти годы, живя в довольно успешном браке, я думала о Саше непрестанно, так же как и после, уйдя жить к будущему отцу моего ребенка, посчитав, что служение последнему есть более притягательная для меня роль, чем работа женским психологом.

Но… Но с Сашей мы, тем не менее, до сих пор вместе. Не рядом, а именно вместе. Смешно звучит, но это очень напоминает духовное взаимопроникновение. Я знаю, я хорошо знаю, о, как я хорошо знаю, что женщина никогда не будет для него ценностью, смыслом и краеугольным камнем его бытия. Он – мужчина до кончиков пальцев, и, случись даже так, что он невероятно сильно полюбил бы какую-нибудь женщину, он бы немедленно изменил свою жизнь и исчез из ее поля зрения, оставив отношения разве только в электронном формате.

Наверное, благодаря ему я стала хорошим психологом, потому что, глядя на него, я по-настоящему захотела постичь человека. Я демонстрировала чудеса рабочего рвения для того, чтобы раз в два-три месяца иметь возможность летать в его город. Я выучила язык его страны. Я стала уважаемым специалистом, который приезжает в его город «по делам», хотя я знаю, что сведу до минимума все дела, чтобы у нас были эти сутки в гостинице без каких бы то ни было забот, эти прогулки с вином в пакетиках… И я стала человеком, раздвинув рамки женщины, – для того, чтобы он мог говорить со мной так, как говорил бы с мужчиной, к которому испытывает максимальное доверие.

А что до легкомыслия и флирта, так его ближайший друг, 27-летний военный, изволил влюбиться в меня с первого взгляда, и теперь в мои приезды с радостью развлекает меня… а иногда вытирает слезы, когда я говорю ему, что его Сашка и есть, судя по всему, то самое мое небо в алмазах, о котором говорил мне когда-то мой школьный учитель.

Я очень подробно рассказываю вам эту историю, потому что должен ведь существовать какой-то рецепт борьбы с безответной любовью, которая превращает в ад и мученическое существование жизнь огромного количества женщин. Что поделать, иногда, а точнее часто, чаще, чем хотелось бы, это не совпадает. Просто он меня не любит. И, кажется, я должна уважать себя за то, что умудрилась занять такое значительное место в его жизни. Впрочем, вряд ли бы я смотрела на вещи так оптимистично, если бы не допускала вероятность того, что однажды, может быть, все-таки… По-моему, я нарисовала вам не самую худшую панацею от неразделенного чувства.

Похожая, а может и совсем непохожая история приключилась с моей подругой, с той, которую «насиловал» на моем дне рождения мой приятель. Однажды в студенческой компании она тоже встретила своего Человека. Этой любви не суждено было осуществиться и, наверное, не будет суждено уже никогда. Он почти не обратил на Эллу внимания в той большой компании, да и зачем – это ведь были проводы, он улетал в Германию на постоянное место жительства. Более того, он гомосексуалист, не так давно официально оформил отношения со своим другом, с которым живет уже с десяток лет. А она – она уверена в том, что с этим человеком они созданы друг для друга и… ждет. Ей уже 32 года. У нее никогда не было парня, и теперь даже мысль о том, что с кем-то иным может быть у нее мимолетный флирт, приводит ее в злобное неистовство. Она уже начинает ненавидеть всех женщин моложе тридцати, она говорит, что дождется своего возлюбленного, что хотя бы в глубокой старости Бог соединит их сердца. Она хранит ему верность, и я опасаюсь того, что однажды ей понадобится помощь уже психиатра, а не подружки-психолога. Она становится желчной и раздражительной, она просто внутренне психует, когда видит у меня дома мужское сборище, ей становятся ненавистными мужские запахи пота и сигарет. Когда-то очень добрая и отзывчивая, она едко и неприятно ехидничает относительно «нудной и ханжеской» семейной жизни наших общих подруг. И она тихо ненавидит моего юного химика, потому что он живой и реальный. Она часто говорит абсурдную вещь – уверяет меня, что, если бы я развелась с мужем и сказала Александру, что сделала это ради того, чтобы принадлежать лишь ему, то он немедленно предложил бы мне брак (забывая о том, что, давно игнорируя свою жену в чувственном плане, он все же не собирается с ней разводиться, так как говорит, что она не мешает его жизни).