Б Кузнецов - Джордано Бруно и генезис классической науки Страница 43

Проблема, где финитная космология Бруно ближе всего к физическим проблемам, - это проблема относительности движения. Здесь Бруно, исходя из своей инфинитной космологической концепции, сделал шаг в {185} сторону сравнения измеримых величин - скоростей тел, движущихся с кораблем относительно берегов и вместе с тем относительно корабля.

Принцип относительности имеет не только негативный ("скорость не имеет определенного значения без указания тела отсчета"), но и позитивный смысл: "скорость по отношению к данному телу отсчета может быть вычислена преобразованием, переходом от другого тела отсчета к данному". Но позитивный смысл принципа относительности связан с измерением, а если не ограничивать точность измерения, то и с понятием бесконечно малых, в общем - с инфинитезимальной математикой. Для негативного утверждения достаточно сопоставить нулевую и ненулевую скорости, покои и движение как качественные определения. Позитивный смысл должен быть раскрыт с помощью бесконечно больших множеств значений физических переменных 15.

Приблизился ли к позитивному смыслу принципа относительности Бруно противник инфинитезимальной математики, автор "160 тезисов против математиков"?

В этом сочинении и во многих других отрицается гносеологическая ценность математики. Это вытекает из основной посылки Бруно о неотделимости формы и материи, невозможности познать что-либо, что не воплощено в материи. Но материя состоит из атомов, которые вместе с тем являются неделимыми живыми объектами - монадами. Поэтому математика, отвергая предел деления величины, не может проникнуть в природу вещей.

Антиматематическая фронда, основанная на атомистической натурфилософии, по существу исходит из рационализма, но не из рационализма XVII в., проникшего в бесконечно малые области и воплотившегося в дифференциальное представление о движении, а из специфического атомистического рационализма. Он ограничен сверху интуицией: бесконечность постигается интуитивно (что для Бруно не означает отхода от рационализма: у него ratio состоит в сопричастии природы мировой душе). Что же касается бесконечно малых, то они, непостижимые для наблюдения и не подлежащие интуитивному постижению (оно направлено к целому и единственному, к всеобъемлющей и воплощенной во всем бесконечной Вселенной), остаются призрачными измышлениями. Между космосом и микрокосмосом должны проходить {186} рациональные связи, основанные на разуме (mens) и соответственно на мере (mensura). В гетерогенном (но отнюдь не хаотическом) мировоззрении Бруно, наряду с утверждением иррационального познания, содержится неясная идея строго рациональной меры между элементами материи. Иррациональные отношения между радиусом и длиной окружности и между стороной и диагональю квадрата - это нарушения рациональной меры, и, следовательно, они не могут иметь места в рациональной натурфилософии.

Бруно в сущности не переходит к дискретной геометрии, он просто не отделяет истинной геометрии от описания бытия. Приписав этой истинной геометрии онтологический смысл, Бруно прямо переходит от атомистической концепции вещества к дискретно-геометрическим конструкциям.

Квадратура круга становится рационально решаемой задачей. И площадь круга, и окружность, и радиус состоят из целого числа "минимумов". То же самое - сторона и диагональ квадрата.

Подобный онтологический подход к пространственным соотношениям имел большое значение для генезиса принципа относительности. Для Бруно пространство существует в той мере, в какой существует материя. Геометрические формы не могут быть отделены от материи п сохранить реальный характер. Эта мысль никогда не исчезала в классической науке, вступала в конфликт с Ньютоновой концепцией абсолютного пустого пространства как источника физических эффектов (ускоренное движение по отношению к пустоте причина сил инерции) и толкала мыслителей XVII в. к поискам иной, релятивистской трактовки ускоренного движения.

Время для Бруно тоже не могло быть оторвано от материальных процессов. Полемизируя с Аристотелем, он говорил, что не время - мера движения, а движение - мера времени 16. Если исключить всякое движение и изменение, время длительности процессов станет ничем 17. Бруно поэтому утверждает, что в каждом из населенных миров существует собственное время, а общего времени для всех миров нет.

Генезис релятивистской космологии опирался не только на новые онтологические и гносеологические (у Бруно они сближаются) тезисы. Здесь была и очень {187} существенная психологическая, эмоциональная сторона. Метафизические абсолюты становятся сакральными понятиями. Эти абсолюты не зависят от других объектов, они обладают неизменной оценкой, неизменным значением и неизменным смыслом, они независимы от угла зрения, от стороны, с которой к ним подходят, они оказываются за пределами не только логической критики, но и за пределами переменных, неоднозначных, необязательных оценок вообще.

В следующей главе мы увидим, что дискредитация сакрального, "серьезного" и неподвижного в культуре Возрождения не только логически, но и исторически, в реальном историческом взаимодействии связана с гелиоцентризмом и релятивированием "верха" и "низа".

Эти понятия потеряли абсолютный смысл для мирового пространства, когда была установлена шарообразная форма Земли и равноправность всех радиальных направлений, идущих от ее центра. Но радиально-симметричный "верх", окружающий со всех сторон Землю, сохранил абсолютный смысл, так же как "низ" - направление от небесных сфер к земной поверхности и далее к ее центру.

Из абсолютного характера "верха" и "низа" вырастала их роль в системе религиозных и религиозно-этических понятий. Поэтому в культуре Возрождения так тесно переплелось разрушение религиозных догм, эстетических и литературных канонов и космологических абсолютов.

{187}

Стиль

Упомянутое в вводной главе этой книги понятие "карнавальной традиции" смеха, направленное против "серьезных" и сакральных устоев средневековья, тем в большей степени может быть распространено на научную литературу, чем в большей мере идеи классической науки выражались в стилевых особенностях научных произведений. Тот факт, что идеи должны были выражаться не только в логической схеме, но и в стилевых особенностях, имеет не только историко-литературное, {188} но и эпистемологическое значение. Наряду с литературой он характеризует и определенную ступень познания мира. Поднимаясь к истокам классической науки от Ньютона к Галилею и от Галилея к Бруно, мы встречаем нарастающую необходимость определенных стилевых особенностей научной литературы для выражения новых идей. Текст Галилеева "Диалога" гораздо больше, чем текст Ньютоновых "Начал", должен не только изложить новые понятия, но и преобразовать сознание читателей, вытеснить из их сознания традиционные "симпатии" и т. п. Соответственно идеи Галилея требуют определенных стилевых особенностей.

У Бруно классические по своей дальнейшей судьбе понятия однородного пространства и относительного движения еще не получили четкого характера. Здесь психологическая сторона задачи превалирует над логической.

Сравним творчество - именно творчество, а не только его литературную форму - Бруно с творчеством Рабле. Прежде всего бросаются в глаза внешние параллели: гиперболизм, гротесковое смешение языков. Потом за ними начинаешь видеть более глубокие аналогии - пронизывающий творчество итальянского философа и французского писателя своеобразный гротесковый рационализм. И перед Бруно, и перед Рабле стоит один и тот же противник: строгие, претендующие на абсолютную ценность каноны перипатетической логики, статическая картина мира, религиозные, моральные и бытовые нормы средневековья. Их абсолютная ценность разрушается раблезианским смехом, шокирующим приземлением образов, каскадами брани. Все это есть и у Бруно. Но у обоих есть и другое - неожиданные скачки мысли, жанра, стиля; периоды, которые кажутся алогическими, но скрывающими какую-то новую логику. Все это расшатывает систему: в одном случае, у Бруно, систему канонизированной космологии, в другом - у Рабле - всю систему средневековых канонов.

Во имя чего средневековые устои должны быть расшатаны? В чем позитивная программа Бруно и Рабле?

Эта программа - независимость разума. Рационалистическая программа? На этот вопрос трудно ответить. Единой формулой, без оговорок, по-видимому, невозможно. При всех своих поэтических фантазиях, алогических арабесках изложения, при весьма ощутимом {189} расстоянии между идеями Бруно и классическим рационализмом Декарта творчество итальянского мыслителя было пронизано интуитивным предвосхищением той рационалистической картины мира, которая была нарисована в XVII в. С другой стороны, искусство Рабле также пронизано таким предвосхищением.