Колин Харрисон - Электрические тела Страница 68

Кейлс поморщился, глядя на экран, пытаясь найти ответ:

– Это значит, что, когда сканировали картинку, он находился на улице, вел прямой эфир из России или Китая, или еще откуда-то, и там дул ветер. Программа отобразила развевающиеся волосы, потому что приняла их за часть образа. А больше нигде на картинке ветер не дует, потому что он не введен в программу. Мы еще не доработали некоторые тонкости. Решая какой-то сложный вопрос, мы создаем новые сложности.

– Из того немногого, что я знаю, – начал я, – требования к памяти...

– Да, – гордо прервал он меня, – видео телевизионного качества проматывает тридцать кадров в секунду, а каждый кадр требует до двух мегабайт памяти. Это очень много. Это было одной из сложностей. Но здесь мы используем новые экспериментальные чипы ДОЗУ.

– ДОЗУ?

– Динамическое оперативное запоминающее устройство. Это громадные чипы на двести пятьдесят шесть мегабайт. «Ай-би-эм» и «Тошиба» работают над ДОЗУ на двести пятьдесят шесть мегабайт, но их промышленное производство начнется не раньше 1997 или 1998 года. Если не считать военных разработок США, то здесь мы всех опережаем.

Тем временем у Марии корабль с собаками, Микки-Маусом и Томом Брокоу на борту отплыл. Они с Президентом сидели рядом, а я кивнул Кейлсу, и мы отошли.

– Вы отлично поработали, – сказал я ему.

– Я занимался этим почти всю ночь, устранял мелкие погрешности. Мне пришлось получить с Западного побережья кое-какие дополнительные программы через модем.

– Скоро ли можно наладить промышленное производство?

– Через три года как минимум. Но за три года программа станет еще лучше.

– Стоимость?

– Сегодня это стоило бы... как минимум семь-восемь миллионов долларов.

– А что будет к моменту выпуска?

– Думаю, что за пять лет мы снизим стоимость до десяти – пятнадцати тысяч долларов, – предположил Кейлс. – Потом стоимость чипов упадет и цена станет более приемлемой.

– И на чем все это базируется?

– В конечном счете? – спросил он. – Это чипы. Они стали величайшим изобретением человечества. И я это говорю совершенно серьезно.

Я посмотрел на Президента и Марию. Том Брокоу красил огромный белый корпус корабля большой кистью, и по мере движения кисти на выгнутом борту с его заклепками и иллюминаторами возникала Мона Лиза да Винчи. Потом он нарисовал еще один портрет, на этот раз самого себя читающего новости, и я узнал изображение, это был выпуск новостей недельной давности.

– Тут только отснятый материал, – сказал Кейлс. – Еще четыре месяца назад технология не позволяла передавать его на компьютер с поисковой системой, основанной на диске. Нужна была слишком большая память. Сейчас мы это уже делаем. Такие спецэффекты можно видеть в кино, но каждое изображение планируется заранее, расписывается. Здесь технология реагирует моментально. Здесь нет незаметного меню, некоторые эффекты даже нельзя повторить, наверное... Нельзя просто вернуться туда, где вы находились... То есть мы на самом деле идем здесь впереди всех.

На экране Микки воздвиг леса из канатов и спустился по ним. Вдвоем с Брокоу они закрасили ведущего передачу Брокоу и Мону Лизу движущимся изображением того, как они сами рисуют себя, рисующих себя.

– Это копирующая программа.

– Поразительно, – пробормотал Президент. – Наша коммуникационная компания становится компьютерной компанией.

А потом Кристофер вылил на корпус банку белой краски, и они начали заново: Мария передавала указания Президента. На борту стала появляться схема нью-йоркской подземки.

Мария переключала программу с одного изображения на другое, разговаривая с экраном, прикасаясь к нему, когда это требовалось. Я заметил, что Президент оторвал взгляд от экрана и зачарованно наблюдает за ней.

– Теперь вы поняли, в чем дело? – прервал я. – Как мы могли бы попасть на рынки Германии и Японии через уже имеющиеся у «Фолкман-Сакуры» системы маркетинга, не говоря уже...

– Да-да, конечно, – отмахнулся от меня Президент.

– Я хочу сказать: вполне вероятно, что все это может стать услугой онлайн, либо через кабельное телевидение, либо через телефонные сети. Вы просто включаете это, как телевизор, и начинаете игру или поиск. Десятилетний школьник, которому задали подготовить доклад, мог бы передать картинку на принтер, соединить ее со стандартной программой обработки текста и дизайном его работы. Это объединение продукта и системы распространения. Как я уже говорил, распространять его можно по кабелю или даже через спутник. Мы не уверены, но...

– Все более или менее состоятельные семьи мира захотят это иметь, – прервал меня Президент. – В Париже, Гонконге, Рио – везде.

– И с нашими кинозвездами, нашими книгами, нашими музыкальными видео...

– Да, да! - сказал Президент.

Его усталые глаза смотрели не на меня, а на юное личико перед ним.

Позже, когда Президент и Мария утомились, испытывая новую программу, в дверь постучала Долорес. Она была в туфлях на каблучке, в великолепном сине-белом платье. Ее волосы были уложены в пучок, но несколько прядей вились по щекам, в ушах оказались жемчужные серьги Лиз. Ее макияж тоже изменился, стал более сдержанным, и я заметил, что у нее новая сумочка – вроде тех, какие были у многих женщин в офисе.

Долорес кокетливо повертелась на каблуках:

– Я ищу мужчину в костюме.

– Ты великолепно выглядишь.

– Да?

Она явно была рада это услышать.

– Ну-ну! - воскликнул Президент, непринужденно и изящно скользя к нам. Сигарета двигалась у него во рту. – Теперь я понял, почему Джеку так трудно сосредоточиться на работе.

Он протянул руку Долорес и представился, а она назвала себя. Как все старики, которым хочется обладать молодыми женщинами, Президент вел себя так, словно меня рядом не было, словно Долорес была моей женщиной только благодаря его милости. И он флиртовал с ней, словно вознаграждая себя.

– Так вы мама этого умненького ребенка?

– Она моя, определенно.

– Это – Долорес Салсинес, мать Марии.

– Я очень раз с вами познакомиться. Она прелесть.

Пепел с сигареты Президента упал на ковер.

– Я рада, что она хорошо себя вела, – нервно рассмеялась Долорес.

Президент посмотрел на мои ботинки, что-то обдумывая, и я был готов поклясться жизнью, что он только что придумал нечто исключительно хитроумное.

– Джек, я хотел бы, чтобы вы с Долорес приехали ко мне в этот уикенд. В воскресенье. Все будет неформально. Я надеюсь, что вы сможете приехать, Долорес. Вы играете в теннис?

– Э-э... извините, я в него никогда не играла.

– Тогда сможете поплавать и полежать на солнышке.

– А Марию взять можно?

– Конечно, – засиял Президент. – У нас там толпы детишек.

Он повернулся и посмотрел прямо на меня. Его интонации изменились ровно настолько, чтобы стало ясно, что я обязан к нему явиться. И он говорил достаточно холодно, не показывая, как на него подействовало увиденное.

– Миссис Марш расскажет вам, как добраться, Джек. И благодарю вас за интересную демонстрацию. – Он улыбнулся Долорес, а потом наклонился, чтобы пожать руку Марии. – До свиданья, Мария. Мне было очень приятно познакомиться с тобой. А теперь прошу прощенья, но мне нужно идти.

Во второй половине дня Моррисон пригласил меня к себе в кабинет.

– Мы быстро продвигаемся, – сказал он. – Они с нами согласились. Саманта и Вальдхаузен возглавили сделку. Мы уже набросали соглашения. Думаю, что через неделю мы сделаем предварительное объявление. Я начну обзванивать членов совета директоров, буду готовить их к этой мысли.

Я рассказал ему о моей утренней встрече с Президентом. Моррисон вертел деревянную утку, стоявшую на его столе.

– Возможно, он согласился с идеей этой сделки, – сказал я.

Моррисон перевел взгляд на меня и невольно улыбнулся:

– Он – старик, Джек. Ему больше семидесяти, его время прошло.

– Так что вы с самого начала считали, что он не переменит своего мнения, так? И что я буду попусту тратить свое время?

– Эти вопросы тебя волновать не должны, – ответил Моррисон. – Нам надо думать о других вещах. Скоро здесь закипит работа. Только вчера я приводил сюда Вальдхаузена, чтобы все ему показать. Мы решили выделить им несколько рабочих кабинетов в здании – возможно, несколькими этажами ниже.

– Звучит неплохо.

– Но мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Что?

– Удали Робинсона.

– Удалить его?

– Уволь. Чтобы его тут не было.

– Никто ничего не имеет против...

– Я против. Вчера за ланчем Вальдхаузен рассказывал мне, насколько в Германии в последнее время обострился расовый вопрос. Он высказал опасение, что мы становимся похожими на его страну. А потом мы сидели у меня в кабинете – и туда вошел Робинсон. Он слушал через наушник бейсбольный матч и спросил меня, не нужно ли мне почистить ботинки. Миссис Комбер его прозевала – вышла в дамскую комнату.