Человек и собака. Взаимная дрессировка - Филиппов Игорь Страница 12

На глухарином току

23 апреля. Встаём наутро поздно. Не особо проспавшийся дядя Серёжа подносит нам по гранёной рюмке самогону: «Выпейте, робяты, по лафитничку! Опохмелья для!» Брат выпивает, с удовольствием опохмеляясь, потом и за меня, потому как я отказываюсь: хочется скорее на воздух, продышаться. Одеваюсь и «выползаю»…

Как же хорошо на воле! Прекрасная погода: ясный, по-весеннему солнечный день, снег почти весь растаял, только кое-где виднеются его ошмётки, беловатыми тряпками застрявшие в кустах и у дальнего леса. Весенними голосами звенят синицы, задиристо чирикают и дерутся воробьи, слышится песня скворца… даже картавое карканье ворон кажется приятным…

К обеду мы протрезвляемся, собираемся и идём на разведку глухариного тока, который, по словам дяди Сергея, должен находиться где-то на клюквенном болоте, за ручьём Еменцем: «Сам-то не бывал, а вот отец ваш Ондрюшка бегал туда частенько. Приносил мошников. Говорил, что до тока недалеко, километра четыре». Решаем, что если разыщем ток, то заночуем, поэтому берём с собой и тёплую одежду, и котелок, и кое-какую еду. Вегу тоже придётся брать, вот незадача… Собака на току… распугает сторожких птиц… Но ничего не поделаешь: Вега наотрез отказывается остаться, как её ни уговариваю…

Топаем втроём. В лесу снега ещё хватает, особенно вокруг поваленных деревьев и в обрывистых извилинах ручья по южному берегу. Лес высокий, смешанный: берёзы, осины, сосны и ели. Много сухого валежника, мешающего идти. Видно, что даже летом здесь влажно. Нам кажется, как часто бывает, что противоположный берег Еменца более чистый и сухой. Воспользовавшись поваленными деревьями, образовавшими мост через ручей, перебираемся. Вега переходит сама, по толстым стволам. Однако и на другом берегу оказывается то же самое. Идём ещё с километр и оказываемся на краю мохового болота, среди которого серыми корявинами торчат давно засохшие сосны. Вокруг них в моховых кочках малиновыми бусинами виднеется подснежная прошлогодняя клюква. Словно капли крови… Отправляем в наши жаждущие после вчерашнего праздника рты пару горстей лесных «фруктов»… М-ммм… Крррасота и вкуснотища!

Обходим болото по краю, чувствуя, что сдвигаемся в сторону железнодорожного разъезда Клевищи. До него по прямой остаётся всего километра два. И где же ток?.. Следы глухаря, токующего в одиночку на земле, находит Вега. Видим, как усталая собака оживляется, смещает поиск к болоту, приостанавливается, что-то тщательно обнюхивая на снегу. Подойдя, обнаруживаем чёткий токовый след крупной птицы. Свежие кресты лап местами бегут, делая длинные шаги, а местами частят, и тогда сбоку видны чёрточки от опущенных глухарём тугих маховых перьев. Ладно. Идём дальше, внимательно всматриваясь в обстановку. Вот в одном месте лес забрасывает в болото десант из редко стоящих невысоких сосен, среди которых возвышается огромная старая корявая берёзина, каким-то чудом выросшая вдали от своих белоствольных подружек. Снег под деревьями и обнажившиеся на солнечных угревах кочки покрыты помётом глухарей: свежим, в котором кое-где видны не переваренные клюквины, и старым, с хвоей. Особенно много помёта вокруг берёзы. А под соснами характерный токовый мусор: хвоя, веточки, сучки и кора, всё это сброшено мощными глухариными лапами, разгуливающими по ветвям. Всё-таки нашли!

Отойдя вглубь леса метров на пятьсот, находим сухое место и устало располагаемся на ночлег. Неподалёку журчит ручеёк, крошечный приток Еменца. Где-то в глубине леса с чувством токует вяхирь. С дальнего болота доносятся крики журавлей, которым отвечает гудок паровоза с разъезда… Есть пока не хочется. Пьём крепкий чай, в который бросаем по нескольку клюквин. Кормлю Вегу, которая вчера «не употребляла», поэтому отсутствием аппетита не страдает.

Густые сумерки сжимают пространство вокруг костра до освещённого круга диаметром метров в двадцать, далее синеющая темень. Уже в полной темноте слышим хлопающие звуки глухариных посадок. Довольные, что на подслух идти не надо, считаем посадки. Олег засекает двенадцать, я – пятнадцать. Ну, что же, птиц хватает! А вот что делать с собакой, мы так и не знаем… Самое простое, это привязать её в лагере, а самим перед рассветом двинуться на ток, разделиться, и с двух сторон пытать свою охотничью Удачу. Так и сделаем.

Ночью слегка подмораживает. Огромное звёздное небо привычно распахивается над головой. Почти не спим. Сидим молча, наблюдая за костром и перебрасываясь скупыми фразами. Всё-таки сказывается разница в возрасте: целых тринадцать лет. Разные поколения с разными интересами и желаниями. Да и семейные неурядицы помнятся ещё очень хорошо. Разговор оживляется, когда вспоминаем отца. Как складывались у него охоты на этом току? Отец никогда о нём не рассказывал. Знали ли про ток наши далёкие предки? Когда мы обходили ток, не видели ни одного старого кострища… Решаем, что, конечно же, ток был знаком нашим прародителям, но вот ночевать им не было необходимости: деревня рядом – преспокойненько можно выйти часика в два ночи и знакомой тропкой притопать на токовище, как раз подгадав к песне.

Чуть развиднелось, и проявились вершины сосен на фоне засиневшего неба, а мы уже на ногах. Старательно тушим костёр, попутно удовлетворённо отмечая, что лёгкий ветерок не сносит дымок в сторону токовища. Берём только патронташи и ружья. Прыгаем, проверяя, не загремит ли что-нибудь в личных вещах. Вега суетится вокруг, желая быстрее идти. Эх, собачка, и не знаешь, какая участь тебе готовится другом-охотником… Скрепя сердце, привязываю Вегу к дереву, укладываю на куртку между рюкзаками, говорю ей утешительные слова. Поводок тонковат, как бы не оборвала, но решаю, что и так сойдёт: всё-таки собачка послушная, будет спокойно ждать…

Посматривая на Вегу, потихоньку отходим. Собака смотрит вслед умоляющими глазами, потом обречённо вздыхает и опускает голову на куртку. Нас поглощают темнота и тишина леса. Стараясь не попадать в едва различаемые остатки снега, осторожно приближаемся к току. Расходимся: Олег – налево, я – направо. Пройдя метров двести и решив, что хватит, сажусь на поваленную сосну и замираю. Тишина полная. В этой тишине и темени по-особенному проявляются запахи леса. Фон составляет сильный запах сосновой хвои. К нему присоединяется менее ощутимый запах мохового болота. А что самое удивительное, так это ощущение свежести талого снега, доносимого лёгкими поверхностными мазками, как будто кистью художника, делающего лессировку…

Медленно светает. Где-то над головой, в ветвях сосны, завозилась синица, чуть пискнула и снова притихла…

В этой тишине раздаётся тихий звук, как будто кто-то палочкой легко ударяет по латунной гильзе… «Чок!»… и тут же настороженно замирает. И я тоже настороженно замираю, стараясь унять забившееся сердце, сразу догадавшись, что это именно то, что мне надо, то, за чем мы пришли сюда через километры весеннего леса – начало древней песни огромной птицы, русской охотничьей мечты…

Через пару-тройку минут звук повторяется, затем ещё и ещё. Это глухариное «чоканье» становится громче, учащается и, в конце концов, превращается в «скрежетанье», после которого наступает довольно продолжительная тишина…

До токующего глухаря не больше пары сотен шагов. Пора идти к птице. Тщательно просматривая возможные пути сближения, учитывая препятствия в виде веток, замёрзших лужиц и хрустких остатков зернистого снега, прыгаю под песню, под это самое последнее «скрежетание», когда токующий глухарь перестаёт слышать окружающий мир, целиком отдавшись своему древнему инстинкту продолжения рода. Через полчаса подхожу настолько, что углядываю глухаря в ветвях той самой корявой берёзы. Птица ходит по толстой ветке, в момент ярого токования раскрывая хвост и опуская крылья. Вокруг берёзы пустое пространство, которое мне ни за что не преодолеть, не спугнув глухаря. Как же быть? Да ещё где-то неподалёку подаёт осторожный голос копалуха… может быть, и не одна… Чуть отойдёшь от сосенок, тут же и взлетят рыжие красавицы, спугнут парня-то…