Закрытие Америки - Юрий Бриль Страница 13

Педро снова разлил чичу. Пить ее было большим испытанием, поэтому я взял кружку и пошел в складскую комнату, чтобы вылить.

– Куда? – спросил Педро.

– Там сеньор… Может, он проснулся, пусть тоже выпьет.

– Не выпьет, эй, – заиграл желваками Педро, – сядь и выпей сам.

Я выпил, меня тошнило и было обидно за всех русских революционариев. Я стал называть имена, приплел даже Рахметова из романа «Что делать» (разве это не круто – спать на гвоздях?!), но суровый Педро и ему отказал в праве называться настоящим революционарием.

– Так уж совсем никого и не было?

– Одного все-таки могу назвать, – подумав, сказал Педро.

– Это Сталин! – блеснула своими познаниями Сильвия.

– Бюрократ высшей пробы. При нем положение трудящихся только ухудшилось.

– А как ты объяснишь тот факт, что Че иногда подписывался как Сталин II? – возразил Хулио.

– Это в шутку. Ты что, шуток не понимаешь?.. Получается, Хури, я знаю вашу историю лучше тебя.

– Ну и кто, по-твоему, был настоящим русским революционарием?

– Конечно же, Симон Радовицкий!

Об этом выдающемся бомбисте я узнал не так давно, когда мы путешествовали на Конец Света, Огненную Землю.

Сегодня Ушуайя – раскрученный туристский центр. Предлагается совершить экскурсии по лесам и озерам Исла-Гранде, прокатиться на паровозике и окинуть взглядом этот самый большой остров архипелага. Можно также сплавать на острова в гости к морским котикам и пингвинам. А вот и музей, главная его фишка – Симон Радовицкий.

Город начался с тюрьмы. На Конец Света (как когда-то и в Австралию) свозили самых отпетых преступников. Расчет прост: отсюда не сбегут. Зэки рубили лес, строили себе надежную, крепкую тюрьму, строили город. Знаменитый преступник Симон Радовицкий просидел в этой тюрьме 20 лет. О нем, как и о Че, слагали стихи и песни, многие годы он был знаменем революционного движения. Демонстрации с требованиями освободить бомбиста будоражили общество. В конце концов власти выпустили его из тюрьмы, посчитав, что на свободе он меньше принесет вреда. По мнению Педро, именно из-за хронического геморроя, который устроил капиталистам Радовицкий, Аргентина первая установила 8-часовой рабочий день.

С 10 лет Радовицкий уже работал помощником кузнеца в Екатеринославе (Днепропетровске). В 14 он шел в первом ряду рабочей демонстрации и встретил грудью саблю казака. Полгода отлеживался. Урок не пошел на пользу. За революционную деятельность отправили в ссылку… Бежал, уехал в Аргентину, там примкнул к анархистам. Подкараулил экипаж начальника полиции Рамона Фалкона, метнул бомбу. Фалкону оторвало ноги, он и его помощник погибли. Радовицкого не приговорили к вышке только потому, что ему еще не исполнилось 18. На суде он вел себя как герой, объясняя, что совершил справедливый акт возмездия – по приказу Фалкона была расстреляна демонстрация и погибли 30 его товарищей. Радовицкому единственному удалось бежать из этой тюрьмы, правда, на свободе он провел всего 23 дня, его сняли с борта контрабандистов военные моряки Чили. Радовицкий с честью вынес все испытания, хотя аргентинские тюремщики куда изобретательнее наших ментов, все еще работающих по старинке (как то: дверью пальцы защемить музыканту, бутылку вогнать в задницу правдолюбцу). На годовщину побега пенитенциарные умы догадались устроить целое представление. Перед окном камеры играл духовой оркестр с дирижером во фраке. Радовицкий смеялся над таким изощренным издевательством.

Фалкон также популярен в Аргентине. Его именем названа полицейская академия, ему поставлен памятник в Буэнос Айресе. Но штука в том, что на памятнике не исчезает надпись «Виват Радовицкий!». И это лишний раз свидетельствует о том, что дело выдающегося революционария-бомбиста живет. Виват Радовицкий! Виват перманентный геморрой!

13 решающих секунд

Т

оном препода, принимающего экзамен, Педро сказал: – Тоже мне революционарий, в теории ты, эй, получается, ничего не смыслишь, а как у тебя с оружием? Умеешь обращаться?

– До революционария, эй, мне далеко! И вообще я – человек сугубо штатский, какое там оружие, я пулемет от табуретки не отличу! Полковую гаубицу – от пушки Д-74. И уж тем более ЗРС-300 от ЗРК «Тор»!

Я заподозрил, что Педро имеет виды на Сильвию, поэтому старается всячески меня унизить. Разумеется, я проигрывал Педро. Иначе и не могло быть – оружия я побаиваюсь, потому что оно стреляет; грязный цвет хаки вызывает у меня рвотное отвращение, потому что он пытается подменить собой чистый природный цвет листьев и травы. От призыва я скрылся в стенах Уральского госуниверситета – в нашем дворе на Маяковке считалось, что в армии служат только одни дезертиры. Начисто уклониться не получилось: в школе изводили НВП (начальной военной подготовкой), на старших курсах военная кафедра раз в неделю доставала тактикой, огневой подготовкой и полевыми занятиями. Так что хотел я или нет, но какое-то поверхностное представление об оружии все-таки имел. И этого хватило, чтобы в куче разнообразных и незнакомых мне машинок для убийств распознать наш выдающийся АК-47, в просторечии – калаш.

Нас учили стрелять, собирать и разбирать автомат. Особой ловкости, тем более ума, тут не требовалось. Как говаривал, глядя на мои неловкие телодвижения, полковник Белотелов: «Научить обращению с оружием можно и медведя». В итоге на зачете, после соответствующих тренировок, я разобрал автомат за 13 секунд, а собрал за 17. Давненько, правда, это было. Я взял в руки калаш, закрыл глаза – руки помнили. Я разломал его на части, пожалуй, за те же 13 секунд.

– А ты собери, – предложил я Педро и начал отсчитывать секунды.

Педро взял одну часть, другую… Замешкался…

– Давай, Педрило, – подбодрил его Лукас, – высунь пальцы из жопы!

Видно, опыта обращения с калашом у Педро не было. Если бы он был настоящим революционарием, он бы имел такой опыт. Подавляющее большинство боевиков, чем мы вправе гордиться, вооружены нашим калашом. Хотя здесь, с другой стороны земного шара, штампует оружие другой не менее мощный производитель – Соединенные Штаты. А я ведь сразу заподозрил, что Педро только учится, подражая Че. Не буду, конечно, отрицать его успехов: по бороде, по берету со звездочкой и по разговору он уже достиг сходства с команданте. И по вонючести тоже. Известно, что Че за особую вонючесть товарищи называли Боровом. Думаю, и Педро подошло бы это погоняло.

– Ладно, – сказал я, – показываю, но только один раз.

К восторгу всех присутствующих, я быстро собрал автомат.

– Не ожидал, – признался посрамленный Педро, – возьми, эй, Хури, этот ствол, мы тебе его дарим от чистого революционного сердца.

«Эх, – подумал я, – был бы здесь наш начальник военной кафедры полковник Белотелов, как бы он обрадовался моему триумфу, какую бы гордость испытал за своего нерадивого курсанта!» Впрочем, гордость за меня испытывала Сильвия – она просто светилась от счастья, и это тоже чего-то стоило.

– Спасибо, амигасы, для меня большая честь. Слишком большая. Я не могу это принять. Не к фейсу, то есть не к лицу мне как-то. Не соответствует. Посмотрите сами: я – и этот автомат…

Сильвия надела мне на голову свой берет, а Хулио снял с себя английский камуфляжный китель.

– Надень – нам не хватает таких, как ты, особенно сейчас, когда революция вновь расправляет свои крылья.

– Я тронут, вы так красиво говорите!.. Еще час назад я был заложником, теперь вы переквалифицировали меня в революционарии, большое спасибо за доверие. Даже не знаю, что лучше.

– Надень, надень…

Я надел камуфляж, надвинул на лоб берет, взял наизготовку автомат…

– Вот теперь ты настоящий революционарий.

А что, я в отпуске, форму и оружие мне подарили, почему бы и не повоевать в этой долбаной, непонятно какой, подозреваю, фашистской стране. По нашим понятиям такое не возбраняется. Останавливает только то, что перуанцы живут по своим понятиям, к тому же и пуля, известно, – дура, она вообще без понятий.