Ясмина Реза - Бог войны [=Бог резни] Страница 10

Аннет. Что я тебе сделала?!

Вероника. Никаких виноватых сторон! Никакой обоюдной вины! Не смейте путать палача и жертву!

Аннет. Палача!?

Мишель. Ты прямо исходишь дерьмом, Вероника, ты набита всеми этими трескучими фразами от которых у всех уши вянут.

Вероника. Я настаиваю на всем, что сказала.

Мишель. Да, да, ты на всем настаиваешь, на всем стоишь, кровь африканских чероножопых сирот постоянно стучит в твое сердце, или во что она у тебя там стучит…

Вероника. Я раздавлена. Почему ты так со мной… именно сейчас… выставляешь себя таким ужасным…

Мишель. Потому что мне этого хочется. Потому что я чувствую себя таким ужасным.

Вероника. Когда-нибудь вы все поймете исключительную важность того, что там происходит, и вам будет очень, очень стыдно за свое безразличие и подлую бесчувственность.

Мишель. Ты чудесна, пампуся, ты лучше нас всех вместе взятых!

Вероника. Да. Так и есть.

Аннет. Пошли отсюда, Ален. Они не люди, они — орангутанги. (Допивает стакан и тянется за бутылкой).

Ален (останавливая ее). Хватит, Аннет.

Аннет. Нет, я должна выпить, я хочу выбросить из головы эту гадость, эта сучка перебила все в моей сумочке, а никто и глазом не моргнул, я должна выпить, я хочу напиться!

Ален. Ты уже.

Аннет. Почему ты терпишь, что они называют твоего сына палачом? Ты сделал им одолжение, приперся в их дом, выслушиваешь оскорбления и нотации и лекции про жителя цивилизованного мира, и правильно наш мальчик сделал, что вломил вашему, а вашей декларацией прав человека я жопу подотру!

Мишель. Глоток рома — и вот оно, истинное лицо. Что сделалось с этой милой, доброжелательной, учтивой женщиной?

Вероника. А, я говорила! Говорила я тебе?!

Ален. Что ты ему говорила?

Вероника. Что она фальшивая дрянь, вот что. Что эта женщина насквозь фальшива, вот что. Тысяча извинений.

Ален. Когда ты ему это говорила?

Вероника. Пока вы были в ванной.

Ален. Ты так говорила о человеке, которого видела четверть часа?

Вероника. У меня чутье на такие вещи, с первого взгляда.

Мишель. Это правда.

Вероника. Это как инстинкт.

Ален. А фальшива — это в каком смысле? Что ты в это вкладываешь?

Аннет. Я не хочу больше этого слышать! Почему ты заставляешь меня снова погружаться во все это, Ален?!

Ален. Успокойся, Тотоша.

Вероника. Она двуличная, вот что я имею в виду. Корчит святошу, но это же все фасад. Ей не больше дела до правды, чем вам. А внутри — тот же целлулоид.

Мишель. Это точно.

Ален. Да, точно.

Вероника. Как?! Вы сами признаете, что…

Мишель. Да их вообще ничто не скребет! С самого начала ничего не скребло! Ни его, ни ее, ты была права!

Ален. И ты был прав, да, умник? (К Аннете). Погоди, любимая, я просто хочу им объяснить. Вдумайся, Мишель, что именно тебя скребет и что вообще значит это скребаное слово. Когда ты хочешь предстать в ужасном свете, это получается куда убедительней, чем когда ты пытаешься выглядеть скрёбнутым. Правду сказать, в этой комнате вообще никого ничто не скребет. Кроме Вероники, которая, отдадим ей должное, честно доскрёбывает себя и других.

Вероника. Не надо, не надо отдавать мне должное!

Аннет. А меня скребет! Меня очень скребет!

Ален. Нас скребут только наши собственные чувства, дорогая, и это нормально, дорогая, ты же не мать Тереза, а я тем более! (Веронике). Я тут, знаете, видел по телевизору вашу Джейн Фонду, так должен вам признаться, что никогда я не был так близок к вступлению в ку-клукс-клан…

Вероника. С какой стати она моя? При чем здесь вообще Джейн Фонда?!

Ален. Да ладно, одна шайка. Вы с ней принадлежите к одному типу женщин, озабоченных, социально активных, решающих проблемы, скребанутых на всю голову — но поверьте, это совершенно не то, что мы ценим в женщине. Поймите, мы любим женщину за нежность, чувственность, дикость, за гормоны, черт возьми! Баба, двинутая на проблемах своей тонкой души, озабоченная судьбами мира, вгоняет мужчину в депрессию, даже вашего Мишеля, посмотрите на него, ведь он в постоянной депрессии…

Мишель. За меня-то не говори.

Вероника. Да какого хрена ты лезешь со своим мнением о женщинах? Кто тебя спрашивал? Кто ты такой, чтобы твое мнение о женщинах кого-то заботило?!

Ален. Орет, как резаная свинья.

Вероника. А она не орала? Не орала?! Когда распиналась тут, как правильно сделал ее мальчик, побив нашего сына?!

Аннет. Да, он правильно, правильно сделал! По крайней мере, он растет мужчиной, а не сопливым маленьким кляузником!

Вероника. Твой сын стукач, это еще хуже!

Аннет. Идем, Ален! Что мы делаем на этой помойке, в этом гадюшнике?! (Порывается уйти, возвращается и расшвыривает тюльпаны по всей комнате). Вот они, твои паршивые тюльпаны, вот что я думаю про вас и ваши идиотские цветы! Ха-ха-ха! (Истерически рыдает). Это худший день в моей жизни!

Долгая пауза.

Мишель собирает цветы, поднимает с ковра небольшой очешник.

Мишель (Аннете). Ваши?

Аннет. Мои.

Мишель (открывает футляр). Не разбились?

Аннет. Нет.

Пауза.

Мишель. Знаете, как я всегда говорю… (Ален собирает детали телефона). Да брось…

Ален. Нет, нет…

Звонит городской телефон. Вероника, выждав немного, снимает трубку.

Вероника. Да, солнышко… Хорошо… Слушай, может, ты сделаешь уроки у Аннабеллы? Нет, солнышко, не нашли. Да, я прошла всю дорогу до магазина и обратно. Но знаешь, солнышко, Зубастик такой сильный… Они очень выносливые зверьки, мне кажется, ты должна верить в него! Неужели ты думаешь, что ему нравилось в клетке? Папа очень грустит, он совсем не хотел обидеть тебя! Ну конечно, простишь. Конечно, ты опять будешь с ним разговаривать. Солнышко, мы и так сейчас слишком беспокоимся из-за твоего брата. Нет, конечно, не умрет с голоду! Он будет есть корешки, листики, орешки… желуди, каштаны… Конечно, он же лучше знает, чего ему хочется. Всякие червячки, личинки, веточки… Они же всеядные. Ждем тебя, солнышко.

Пауза.

Мишель. Представляете, мы тут отношения выясняем, а у хомяка может сейчас такой праздник… Желуди, червячки… свобода…

Вероника. Вряд ли…

Пауза.

Мишель. Что мы знаем? Ничего мы не знаем…

Занавес