Евгений Подгаевский - Муха, или Шведский брак по-русски Страница 11

Едва тёща с соседкой удалились из предбанника, как подъехал автомобиль-фургон с крупной надписью «Мебель». Пётр и Василий стали стаскивать и заносить в предбанник элегантный «уголок» с кожаной обивкой и красивый стол. Потом бегали туда-сюда между предбанником и своими домами, заносили подсвечники, вазы и другие декоративные штуковины.

Мария Семёновна и тётка Нюрка сидели на лавочке перед домом, грызли семечки, и вся эта суета им была хорошо видна.

— Хлопцы, у вас чи праздник какой намечается? — крикнула им с хитрецой тётка Нюрка.

Петька остановился с подсвечником в руках:

— Да это, тёть Нюр… Баню ж, наконец, достроили. Общими усилиями. Почему бы и не отметить?

А Василий, с вазой в руках, посчитал нужным добавить:

— Настоящие праздники, тётя Нюра, не те, которые календарные, а те, которые рукотворные. А то ведь как? Люди жизнь проживут, а оглянуться не что, кроме демонстраций с флагами. Зазря, выходит, жили.

— И то правда, — согласно закивала головой тётка Нюрка.

Тёща с соседкой снова грызли семечки, перешёптывались и смеялись тихим, прерывистым смехом, похожим на кашель бронхитика: хха-ххы-ххе-кхе!

Валя и Люба в это время восседали в креслах под фенами в поселковой парикмахерской.

— Валь, — позвала Люба.

— А?

— А Мария Семёновна и тётя Нюра, они… дома будут?

— Не волнуйся. У племянницы тётки Нюрки сегодня день рождения. Вот они к ней и отправятся.

Принарядившиеся Мария Семёновна и тётка Нюрка отошли от дома и помахали на прощанье ручками Петру, стоявшему у ворот.

— Когда вернётесь? — крикнул им вслед Пётр.

— Завтрева к обеду, — послышалось в ответ.

Из калитки вышел Василий:

— Тебе не кажется это странным?

— Что?

— Уходят с ночёвкой. Как специально. Получается, они в курсе?

— Да ну!.. Совпадение. Ты ж понимаешь: если везёт, так оно по всем статьям везёт. Звёзды к нам расположены.

— Может, и так. Кстати, про звёзды, Луну и фонари. Ты с электриком договорился?

— С Тимкой? Ну да. Вырубит всю улицу. Правда, гад, вместо водки коньяк затребовал. Не меньше четырёх звёздочек.

— Губа не дура! А тогда, на площади, обмотанный липучкой для мух, таким несчастным козлёночком блеял…

Пошли последние часы перед действом, призванным (по замыслу Василия и Петра) внести новую, свежую струю в привычные, набившие оскомину семейно-брачные отношения.

В спальне Петька, пока ещё в майке и трико, открыл ящик комода и стал рыться в огромной куче мужских носков. Перебирал, складывал пары, искал, чтобы были без дырок, но тщетно — в каждом носке зияла дыра, если не на пятке, то на большом пальце. Или на подошве. Петька слегка разволновался:

— Что такое, ни одного целого носка? В последний момент в магазин бежать, что ли?

Валя, уже с красивой причёской, грустно наблюдавшая за Петькой из другой комнаты, осторожно опустила край портьеры на дверном проёме, а когда Петька выскочил во двор, быстро вошла в спальню, открыла другой ящик комода и вытащила три пары новых мужских носков разного цвета в запечатанных в целлофановых пакетах и положила их в центре кровати так, чтобы Петька не мог их не заметить. Рядом с уже отглаженным смокингом и бабочкой. Затем Валя подошла к окну, осторожно выглянула из-за занавески.

Петька, стоя у крыльца, яростно начищал до блеска свои выходные туфли.

Затем, содрав с себя майку и трико, шумно плескался в летнем душе.

А когда, вытираясь полотенцем, вошёл в спальню, то сразу же увидел новые носки на кровати. Подошёл, радостно улыбнулся, быстро зыркнув в сторону дверного проёма в другую комнату, стал удовлетворённо их рассматривать и выбрал пару светлых носков.

Раздался негромкий скрип, Петька оглянулся — это, оказывается, Валя позади него закрыла дверцу шифоньера и оказалась перед ним со своим новым длинным малиновым платьем, перекинутым через руку. А Петька стоял с новыми носками в руках. Взгляды Петра и Валентины встретились. Оба молчали. Но говорили их глаза.

«Эх, Петя, Петя, — говорил её грустный взгляд, — не ожидала я от тебя…».

А что говорил взволнованный Петькин взгляд? А он говорил: «Разве ты не понимаешь, Валя? — я же мужчина…»

В доме Василия и Любы тоже шли последние приготовления. Вася, уже облачённый в смокинг, крутился перед большим, во весь рост, зеркалом, пытаясь осмотреть себя сзади. Подошла Люба, с красивой причёской и с перекинутым на одной руке длинным голубым платьем, улыбнулась ему, молча сняла с плеча Василия белую нитку. Василий ей молча благодарно улыбнулся в ответ. И вдруг подмигнул. А Люба тоже ему вдруг подмигнула. Пошла к двери, в последний момент обернулась. Василий уже прилаживал на шее бабочку и не видел грустного взгляда Любы. А её взгляд говорил: «Когда же я тебя разлюблю?.. Но почему мне этого не хочется?…Хватит ли сил дождаться, чтобы увидеть тебя другим?»

О, какой это был дивный, волшебный вечер! Красивые, томные дамы блистали в изысканных длинных платьях. Импозантные джентльмены в смокингах своей учтивостью предупреждали малейшие желания и движения дам. Фигурные подсвечники, горящие цветные свечи, белоснежная скатерть, накрахмаленные высокие салфетки, разнообразные блюда, тарелочки и подтарельнички, ложки и ложечки, вилки и вилочки, ножи и ножички, бокалы и бокальчики, высокие и низкие… Джентльмен Вася сидел рядом с леди Валей, а джентльмен Петя — рядом с леди Любой. Джентльмен Вася, стоя, ловко открывал шампанское и, учтиво целуя каждой даме ручку, наливал им в бокалы… Джентльмен Петя легко управился с куриным крылышком с помощью ножа и вилки, чем вызвал немое восхищение в глазах леди Вали и одобрение в глазах леди Любы… Милая беседа, поцелуи рук, завораживающая музыка, медленные танцы. Руки двух джентльменов иногда опускались ниже пояса двух леди, но дамы ласково возвращали их на место. Дивный вечер! Как же дамам хотелось, чтобы эта волшебная сказка никогда не кончалась, и как же кавалерам не терпелось, чтобы поскорей наступило её сладкое продолжение на сеновале!

— А теперь, господа, — объявила Люба, — дамы просят вас удалиться из помещения и переждать у крыльца под навесом, пока дамы приведут себя в порядок. Когда дамы выйдут наружу, сразу следом не идите. Подниметесь через несколько минут уже на сеновал.

Джентльмены наклонили головы в знак согласия, вышли и переместились под навес, метрах в десяти от бани. Взволнованно толкнули друг дуга в бока: всё идёт, как по маслу! Стали ждать. В темноте безлунной и «бесфонарной» ночи угадывались лишь контуры крыш и стен.

Оказавшись одни, подруги сначала обменялись клипсами — большими, красивыми, но разного цвета и формы. Валя расстегнула платье на спине у Любы, а Люба расстегнула платье на спине у Вали. Подруги стали снимать их с себя.

— Какие наши мужчины сегодня… импозантные, — сказала Валя. — Я своего Петю никогда таким не видела. Ни-ко-гда. А он, оказывается, получше иного заграничного джентльмена. И Вася тоже.

— Джентльмен — только слово красивое. А приглядись по телевизору, какие они там ходят — то, как бледные сперахеты, то как недозастывшие студни… Наши мужики действительно получше.

— А сегодня превзошли все ожидания! М-м-м!

— Просто блеск. Но не обольщайся. Столь чудесное превращение — не для нас с тобой. Только ради удовлетворения своей похоти.

— Неужели только для этого? Даже не верится, что Петя…

— Все они одинаковые. С мухами, как поёт ваш гармонист Федька.

Вале стало немножко грустно.

— Про нашу затею догадаться могут, не глупцы же, — сказала она, передавая своё платье Любе.

— Не догадаются. Они сейчас не головами думают. И в этом их несчастье. — Люба передала своё платье Вале.

И вот уже подруги поменялись цветами — Валя стала «голубой», а Люба «малиновой».

«Джентльмены» ожидали. Петя вдруг сказал:

— А если обманут? Возьмут да и выкрутят дулю в последний момент.

— М-да… — призадумался Вася. — Давай вот что: когда пойдут к амбару, проследим, полезут наверх или нет. А то действительно, знаю я этих баб. Возьмут да и сбегут втихаря. Мы на сеновал — а там их и нету.

Но всё пошло, как надо. Малиновая и голубая женские фигуры вышли из предбанника, открыли калиточку в заборе между дворами и двинулись к соседскому амбару.

— Порядок, — прошептал Петька.

— Нет, ещё не всё. Теперь следи, куда какая фигура полезет. А то знаю я этих баб. На мою лестницу должна малиновая, а на твою — голубая, секёшь?

— Секу, — прошептал Петька.

По Васиной лестнице стала подниматься фигура в малиновом, а по Петиной лестнице — фигура в голубом. Хорошо, что платья были с большими разрезами, а то ещё и не взобрались бы.

— Ху! — облегчённо выдохнули оба друга.

Теперь дамы были на сеновале — каждая в «своём секторе».