Жан Ануй - Генералы в юбках [=Штаны] Страница 13

Президентша (ударяя кулаком по столу). Подсудимый! Если будете дурачиться, я вас выставлю из класса! То есть из зала! И дело будет слушаться без вас. Подобный случай предусмотрен статьей семьсот двадцать первой, и прецеденты уже были. (Наклоняется к Мари-Кристин). Продолжай, дитя мое. И не обращай внимания на шуточки всяких двоечников… то есть… неважно! То, о чем ты начала рассказывать, это очень, очень интересно.

Лебеллюк (вставая). Защита просит слова!

Президентша. Суд отклоняет просьбу защиты.

Лебеллюк (безропотно садится). Да, госпожа президент.

Леон (шепотом). Тряпка! Что они могут еще тебе отчекрыжить?

Президентша. Прекратить разговоры! Продолжай, деточка. Поделить с нами всем, что у тебя наболело.

Мари-Кристин. Эти мужчины, скажу я вам… это что-то невозможное!.. (Сбивается.)

Ада (рвется ей подсказать). Ну-иу… вспомни, как дальше… Вспомни, что ты думаешь про мужчин…

Президентша. Тсс!

Мари-Кристин (после долгой заминки продолжает). Эти мужчины, скажу я вам… это что-то невозможное! (Опять запинается и повторяет.) …это что-то невозможное! Хотя я была совсем маленькой девочкой, но и тогда… но и тогда, видя маму постоянно плачущей в своем углу… углу… я многое поняла, даже слишком многое для своего возраста… Я видела, как она оплакивает свою загубленную молодость и блестящие партии, которые она могла бы составить, не повстречай она на свою беду моего папу… И видя, как она заводит руки за голову перед зеркалом… сорванная во цвете лет… во цвете лет… когда бог… когда ей бог…

Ада (подсказывает). Послал!

Мари-Кристин. Послал… когда ей бог послал… бог послал… (Вдруг ее осеняет, и она продолжает — не очень, впрочем, уверенно.) …кусочек сыра. На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась!

Хохот в зале.

Леон (стоя рукоплещет). Браво, малышка! Высший балл!

Ада (подскакивает к Мари-Кристин, которая уже закрылась локтем). Мерзавка! Маленькая мерзавка! Это ты все придумала, чтобы своего папочку повеселить! Они в сговоре, госпожа президент! Я возражаю против дальнейшего опроса этой козявки! Ей бы только доставить удовольствие своему обожаемому папочке! Передразнивает: «Папочка! А, папочка! Ты не поможешь мне написать изложение? У тебя это так хорошо получается!» А тот уже размяк, можно веревки вить: «Ну, конечно, моя куколка! Приходи ко мне в кабинет». И если его сейчас ждет статья в «Фигаро» — все, пиши пропало! Курьер может ждать до скончания века…

Президентша (проявляя нетерпение). Что вы можете сказать суду по существу?

Ада. Госпожа президент, он ко всем неравнодушен, ко всем, кроме меня! Мы даже уехали с улицы Помп. Шуточное ли дело — тридцать две соседки в доме! А женщины из «Фигаро»?! Да начни я расследование, мне пришлось бы взорвать всю редакцию! Ладно бы довольствовался своими знакомыми, так нет, ему дамочек прямо на улице подавай! Он ведь всегда гуляет с опущенной головой. Сколько раз он приходил домой с такой вот шишкой на лбу! Это он провожал глазами очередную корму!

Президентша. У вас еще есть, что сказать суду, прежде чем будет дано слово защите?

Ада (твердо). Да, госпожа президент. Мой муж — самовлюбленный патриархам и деспот. Он забрал у меня все: мою невинность и лучшую пору молодости, мои иллюзии, мое приданое, моих подруг по пансиону, даже всех моих горничных, за исключением откровенных уродок! Он докатился до того, что, глумясь надо мной в моем собственном доме, сделал сенегальского ребенка несчастной служанке! Чаша моего страдания переполнилась! Во имя достоинства французской женщины и отвоеванных ею свобод, во имя Женского Сопротивления и тех, кто пал жертвой в неравной борьбе, я требую, чтобы суд покарал моего мужа со всей строгостью нашего закона! (С достоинством садится при общем тягостном молчании.)

Лебеллюк (Леону, шепотом). Если суд пойдет ей навстречу, ты лишишься предмета своей законной гордости.

Президентша. Слово предоставляется защите.

Лебеллюк (вставая, с пафосом). Я буду краток!

Леон (со смешком). Еще бы!

Лебеллюк (смерив Леона испепеляющим взглядом, продолжает). Прежде чем ответить обвинению, я хочу выразить в этом священном зале правосудия свое глубочайшее уважение Женскому Сопротивлению и всем его жертвам. Что являла собой наша страна до свершения победоносной леворюции? В ней царили анархия и несправедливость! Мужчина был всем, женщина ничем. Мужчина этот деспот и лицемер, закабалял ее все больше и больше! «Не хочу! — в отчаянии рыдала женщина. Не хочу брильянтов! И дорогих платьев! И норкового манто! Не хочу стиральной машины и модернизированной посудомойки!» Но мужчина, смеясь, продолжал безжалостно осыпать ее этими ложными ценностями и, помахивая чековой книжкой, как садист кнутом, приговаривал: «У тебя ни в чем не будет недостатка! И ты навсегда останешься моей собственностью!» Печальные времена… К счастью, уже забытые. Наконец-то справедливость восторжествовала! И вот наша женщина наравне с мужчиной зарабатывает на хлеб в поте лица своего. И уже служит в армии. Но до подлинного равенства еще далеко! По какому, скажите, праву мужчины до сих пор отказываются рожать? Хочется верить, что там уже занялись этим вопросом… А теперь два слова о моем подзащитном. Я надеюсь, что вы трезво оцените эти так называемые похождения! Вспомним Стендаля, бессмертного создателя «Трактата о любви». Красавицы того времени не удостаивали его даже взглядом… А гигант Бальзак! Чего стоит одна эта позорная история с мадам Ганской… Вспомним бедного Мольера, этого записного рогоносца… Как видите, одно бахвальство. Мой подзащитный невиновен! Все эти истории с горничными не стоят ломаного гроша. Вы сами видели, куда нас завел скандал вокруг так называемого незаконнорожденного ребенка, который оказался чистокровным негритенком. Гражданки судьи, мой подзащитный, в котором так нуждаются «Фигаро» и Французская академия, не обратился к вам, как я когда-то, с просьбой о хирургическом вмешательстве. Не потому ли, что уже, увы, не во что вмешиваться. Впрочем, вам решать. Верю, что суд, проявив свойственную ему мудрость, прислушается к моим словам. (Садится.)

Леон (в его сторону). Мерзавец!

Лебеллюк. Заткнись, идиот! Я тебя спас! (Показывает Леону на судей, которые весело шушукаются.) Посмотри на них. Видишь, как рассиропились.

Леон. Ты забыл про мою честь!

Лебеллюк (отмахиваясь). У тебя еще будет время о ней вспомнить.

Президентша.(согнав с лица улыбку, сурово). Подсудимый, встаньте! Закон предоставляет вам право последнего слова.

Леон (встает). Я хорошо погулял до принятия нового закона. Да и после — тоже.

Буря в зале.

Лебеллюк (наклоняется к нему; шепотом). Ты что, ополоумел? Ты же на корню погубишь всю мою речь!

Леон (невозмутимо продолжает). Мой адвокат сказал мне сейчас, что я погублю на корню всю его речь. Сказать вам по правде, я не в восторге от его речи. Я хочу со всей ответственностью заявить, что я вовсе не жалуюсь на бессилие. Думаю, меня хватит еще на несколько делишек, если приговор суда не сделает меня нетрудоспособным. (После паузы.) То, что я здесь узнал, нисколько не уменьшило моей признательности к маме этого негритосика. Что ж, я был не первый, кого она одарила своей добротой. А я… я любил ее. (С торжественностью, звучащей пародийно.) В детстве, когда наша деревенская бакалейщица протягивала мне пирожное, мама мне говорила: «Поблагодари тетю!» И я благодарил. Так я поступаю и сегодня! (Садится.)

Президентша. Все?

Леон. Все.

Президентша. Уведите подсудимого! Прошу всех очистить зал. Суд остается для вынесения решения.

Ада (вскочив, кричат вдогонку Леону) А меня? Меня ты хоть раз поблагодарил?

Фиселль уводит Леона. Остальные расходятся, обсуждая перипетии дела. Судьи остаются.

Президентша. Слыхали? Нет, права была эта очаровательная малышка: мужчины — это что-то невозможное!

1-я заседательница (мечтательно). Малышка просто прелесть! Так бы и съела! Подумать только, она вырастет, чтобы достаться одному из этих злодеев…