Жан Ануй - Оркестр Страница 4

Пианист (все происходящее ему очень неприятно). Разумеется, нет! То есть, разумеется, да! Умоляю вас, Сюзанна, не надо скандала!

Сюзанна Делисиас. Я выше скандалов! Леон, сколько я страдала! О меблированные комнаты! (Кричит как безумная.) Меблированные!

Пианист (жалко бормочет). Успокойтесь, Сюзанна, успокойтесь. Гостиница не бывает без мебели. Во всяком случае, в Европе… И, кроме того, во время путешествий…

Сюзанна Делисиас (нервно смеется). О каких путешествиях вы говорите! Разве мы куда-нибудь с вами ездили? Только пешком, на другой конец города! «Путешественники». Даже без чемоданов! Довольно мучений! А взгляд хозяина, когда мы спрашивали номер… Он мысленно был на вашем месте…

Пианист. Сюзанна, что вы придумываете, он порядочный человек, женатый…

Сюзанна Делисиас (горько смеясь). Все вы порядочные и женатые… Мы любили друг друга, Леон, глядя на часовые стрелки, чтобы ваша дорогая и несчастная больная жена не забила тревогу из-за ваших постоянных опозданий… А я, я — разве я не более несчастна и обездолена, чем она?

Пианист (бормоча). Сюзанна, это разные вещи…

Сюзанна Делисиас (продолжает, не обращая на него внимания). Мы путешествовали без чемоданов, но зато часы никогда не забывали! Каждый клал свои на столик у кровати. Любящие слушают, как бьются в унисон их сердца, а мы слушали, как тикают часы. Вдруг отстают… Ах! Эти часы, эти часы, ненавижу! (Снимает с руки часы и топчет их ногами.) Я их бросаю оземь! Я их топчу ногами! Дайте мне ваши! (Пробует сорвать у него с руки часы.)

Пианист (закрывает рукой свои часы, поднимает с земли часы Сюзанны). Любовь моя… Нас все видят!.. К счастью, стекло цело… Вы слишком принимаете все близко к сердцу, Сюзанна. В наше время все живут по часам. Современный человек не сводит глаз с циферблата!

Сюзанна Делисиас. Ха! Знаю я эту современную жизнь! Ха! Я была свободной женщиной, как говорится, без предрассудков. Какие цепи висят на современной женщине! Какие гири! И самые тяжелые — от часов. Я была свободной женщиной, сгибавшейся под тяжестью цепей часовых гирь! Разве это не забавно?

Пианист. Я с самого начала сказал вам, что не могу оставить мою несчастную больную жену. Это ее убьет. И вы мне ответили, что наша любовь так велика, что вынесет все.

Сюзанна Делисиас (трагически искренне). Нет, она не была так уж велика! Мы положили нашу любовь под гильотину часовых стрелок. Десятки раз я предлагала вам умереть вместе, Леон! Умереть вместе — это было бы достойно. Это был бы лучший выход!

Пианист (бормочет). Это на словах только выход, моя любовь… Я не имею права ее оставить…

Сюзанна Делисиас (кричит). А меня, меня вы имеете право оставлять каждый день? После отведенных мне ежедневных сорока пяти минут? Смейтесь над старой девой, прождавшей годы, чтобы отдать свое сердце, свою любовь — на сорок пять минут в день! Быть замужем в день всего три четверти часа! Ни минутой больше! По хронометру! По двум хронометрам!

Пианист (поправляет ее). Час! Даже полтора часа! Вы же отлично знаете, что я сказал жене, что выступление начинается на час раньше.

Сюзанна Делисиас (она тоже смешна, но вместе с тем глубоко трогательна). Да, но какие концы! Я имела право быть вашей женой на другом краю города. Не дай бог увидят! Идти рядом, делая вид, что мы незнакомы.

Пианист (пробует перейти на поэтический тон). Разве это важно? Ведь мы друг друга любим! И какое значение имеет время?

Сюзанна Делисиас (серьезно и строго). Решающее. Вся жизнь слагается из времени. (Констатирует.) А я упустила свое время. Потеряла его. Какое смешное выражение, правда? Потерять свое единственное время! (Внезапно патетически спрашивает.) Который час на ваших, Леон? У нас одинаковое время? На моих без четверти одиннадцать.

Пианист (машинально смотрит на часы). На моих без двенадцати. Самая середина программы, Сюзанна. Вернемся на сцену. Объяснимся в антракте, моя любовь. У нас будет больше четверти часа.

Сюзанна Делисиас (высокопарно). Благодарю. Моя программа окончена.

Мадам Ортанс (спускается к ним с эстрады; разъяренным шепотом). Этому скоро будет конец? Хозяин на нас смотрит! Хотите, чтобы всех нас выгнали? Вы этого хотите, ведьма?

Сюзанна Делисиас (благородно). Нет, мадам. Впрочем, что касается меня, вопрос решен. Я окончательно отказываюсь фальшиво играть. Прощайте, мадам, я вам его оставляю. Да, вы правы: он жидковат. (Высокомерно оборачивается и спрашивает.) А часы у вас точные? (Разражается нервным смехом и выходит.)

Мадам Ортанс (кричит вслед). Я вам влеплю пятьдесят франков штрафа, деточка! И предупреждаю, что в субботу возьму вам замену!

Пианист (с поникшей головой поднимается на эстраду). Она страдает, мадам Ортанс. Вы злоупотребляете своей властью. (Со стоном, усаживаясь за рояль.) Как вам не стыдно?

Мадам Ортанс. Это вам должно быть стыдно, мсье Леон, с вашей бедной больной женой. Она ненормальная — еще пойдет и все ей выложит, чтобы облегчить себе душу!

Пианист (в отчаянии). Перестаньте, перестаньте!

Мадам Ортанс. О мсье Леон, я знаю, что такое мужчина. Я дрессировала и почище вас. Мужчине нужно, чтобы он получал удовольствие. И в вашем положении никто вам этого в вину не поставит. Но вы доверьтесь женщине, которая разбирается в жизни. Я сейчас покривила душой: совсем я не думаю, что вы такой уж тощий. Вы немного хрупкий, но меня это только привлекает, потому что у меня развито материнское чувство. О! Как ему жарко, как ему жарко, безобразнику! И он еще не хочет, чтобы его приласкали! А ему так нужно, чтобы его кто-то взял под крылышко!

Пианист (плачет, опустив голову на руки). Эти сцены терзают мне душу. Я артист. Я не создан для такой жизни.

Мадам Ортанс. Ничего, деточка, найдутся люди, которые вас поддержат. Я вас так понимаю. Разве можно устраивать сцены из-за каждого пустяка? Разве немножко радости, втайне от всех, — это не счастье? Вы как мышь. Смените воротник, моя лапочка.

Пианист (повержен, но героически сопротивляется). Только после марша из «Тангейзера». (Хнычет.) Не думайте, что я не люблю свою жену. Двенадцать лет не перечеркнешь. Я мог бы положить ее в больницу. Она неизлечима, меня бы никто не упрекнул. Но я оставил ее дома, несмотря на ее болезненную ревность. Я нанял прислугу, женщину, на которую могу положиться. Но сколько это стоит! Иногда я чувствую себя таким одиноким!..

Мадам Ортанс. Вам нужна родная душа, которая бы вам помогла, а не прибавляла терзаний. Вот и все! Нужен кто-то, кто разделял бы ваши чувства.

Пианист (стонет). Я как арфа. Любое неосторожное прикосновение может меня разбить.

Мадам Ортанс. Вы артист. А артист вне искусств не должен иметь никаких переживаний. Маленькие удовольствия — да, но не больше. Все остальное — музыке. Вы обратили внимание, что в нашем оркестре все неприятности — только из-за этой тронутой?

Пианист. Она тоже арфа!

Мадам Ортанс. Да, но с испорченными струнами! Уйти из оркестра — так, по капризу! И как раз перед «Кубинской негой»… Леона, деточка, будьте добры, пойдите посмотрите, что там с этой дурой! Наверное, слезами весь туалет залила!

Леона встает и уходит.

Чувство — это, конечно, прекрасно, по нельзя же срывать программу. Ведь каждый из нас в любую минуту может потерять свое место. Патрон всюду рыщет. Не знаю, что с ним сегодня, словно чует что-то. (Начинает торопливо разбирать партитуры.)

Патриция (Памеле, продолжая разговор, неожиданно принявший дружеский оборот). Все-таки она гнусно ведет себя. Во-первых, война, о таких вещах вообще не нужно вспоминать. Я тоже, как и все, была за Сопротивление. Каждый вечер слушала передачи из Лондона. Словом, делала, что могла. Ведь у меня на руках была старая мать. Надо же было ей чем-то жизнь скрашивать!

Памела. Она все еще живет с вами?

Патриция (с хихиканьем, в котором слышатся железные нотки). Конечно! Бедная клянча! Это я ее так ласково называю. Она теперь мой грудной ребенок. Я решила посвятить ей свою жизнь. Ей и моему искусству — кроме этого, да еще моего уютного гнездышка, для меня в жизни ничего не существует.