Когда небо было синим - Оскар Шкатов Страница 11

А наш отряд на этот раз приютило село Владимирское. То самое, где находится святое озеро Светлояр, в которое по преданию погрузился град Китеж во время монголо-татарского нашествия. Озирая природные красоты прямо распирало выразиться как-то так:

На блескучем на летнем на солнышке

Раскудрились кругом зеленя,

Шкандыбают по полю бурёнушки,

Колыхая свои выменя.

***

В поднебесье пичужки порхлявые

Мелют радостную щебетню,

На мою головёнку кудрявую

Изредка оброняя шлепню.

***

Затемяшусь я в травушку мяклую,

Рассупоню под солнцем пузень

И лежу, самокрутку муслякаю,

И чешу на грудях волосень.

***

Вон Маруська соседская с вёдрами

Красотою вихляет своей.

Овладеть бы упругими бёдрами,

Только вот коромысло у ей.

***

Да и муж ейный Федька нетощенький,

(Чтоб обгадиться жидко ему),

Всё грозит мои ясные оченьки

Натянуть на мою же корму.

***

И от мыслей таких рассоплявившись,

Горько крякну я: – Эх, твою мать!

И под дубом замшелым оправившись,

Похиляю я вирши кропать.

***

Расположились мы, естественно, в сельской школе. Сельских школьников, естественно, не было ни в селе, ни в школе, ни в помине. Создавалось впечатление, что их с детства отправляли в какие-то резервации, откуда в родные колхозы возвращали уже зрелыми и непосредственно с серпом и молотом в руках.

Если от нашей школы двигаться направо, то продолжением сельской улицы была аллея, выводившая прямо на пляжную зону Светлояра, которая была небольшой, но живописной. Вокруг озера стоял лес, а по береговому периметру время от времени передвигались богомолки. Впоследствии Светлояр был внесён в реестр мирового наследия ЮНЕСКО, а тогда мы в нём спокойно купались и прыгали с семиметровой деревянной вышки. Вода, воздух и природа в целом там настолько целебные, что вино мы запросто закусывали экологически чистыми сыроежками прямо из земли.

Если же направиться налево, то можно было обнаружить магазин, Дом культуры и постепенный выход в цивилизованный мир. Поодаль располагались возводимые нами сельхозобъекты. Это были и небольшие кирпичные строения, и бетонные зерновые бункеры.

Когда в стройотрядовском штабе меня спросили, как будет называться отряд, я ляпнул – «Пламя».

– А почему? – пытал дотошный комсомольский штабной.

– Да, хрен его знает, – размышлял я, как ещё не полностью адаптированный комиссар.

– Ну, наверно, работать будете с огоньком?» – не унимался штабной. Я кивнул, чем обрёк себя на «пламенный энтузиазизьм» и стремление к трудовым подвигам.

А народ к подвигам не стремился и неторопливо поднимал стены из силикатного кирпича.

– Камню! – кричали каменщики сверху, и подсобники подавали кирпич.

– Грязи! – и получали вёдра с раствором.

– Слезь с Клавки! – наша девушка Клава не обижалась, так как понимала, что речь шла не о ней, а о кирпичной кладке.

Однажды на объекте появился штабной проверяющий, который ездил по району и составлял отчёты о наличии в стройотрядах комсомольской сознательности. Андрюха, заявил, что его дело – производство, сунул папку под мышку и исчез, сбагрив этого фискала мне, и мы отправились в наше расположение на предмет осмотра помещений и оценки бытовых условий. Из наглядной агитации в школьном холле висела стенгазета несколько фривольного содержания, так как мы с художником Мишей делали её для своих, а не для заезжих чинов. Пустые бутылки из-под кроватей мы может и убрали бы, да не ожидали наезда. В стеклянных пол-литровых банках, где раньше находились консервированные соевые бобы, которые мы называли «сосовые бабы», теперь складировались окурки. В общем, мы с фискалом разошлись во мнениях по поводу комиссарских обязанностей. Он считал, что комиссар должен следить за порядком и пресекать скопления окурков и бутылок, а я эту должность ассоциировал с кожанкой и револьвером. Короче, он обещал в штабе на меня накапать и ушёл, не попрощавшись. Я мысленно засунул все агитационные комсомольские лозунги в удаляющуюся задницу и вернулся на объект чтобы просто работать, так как комиссар я оказался идейно не выдержанный.

Мы на пару с моим всё тем же Джоном взяли отдельный подряд на бетонирование силосного бункера. Сколачивая опалубку, Джон бормотал:

– Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы!

И опять с его лёгкой руки, точнее языка, за объектом закрепилось название «веник», хотя на гроб оно походило больше. Худой, но жилистый, Джон проявлял недюжинную производственную борзость, к чему склонял и меня. Мы наполняли носилки бетоном, поднимали и несли их на вытянутых руках над головой. Ну вот кому и нахрена это надо? А вот борзость такая у бетонщиков.

Когда объект был почти готов, а предназначался он для хранения кормов для коров, от них пожаловал представитель «технадзора». Я впоследствии побывал в Барселоне на корриде, так вот тамошние быки, которых с детства готовили на заклание, вызывали жалость. Отечественный же бугай выглядел значительно серьёзнее и чувствовал себя хозяином здешних мест и коров. Он подошёл к нашему бетонному сооружению и задумался. Недалеко, метрах в двадцати, стоял бульдозер Т-100. Не помню из каких соображений, то ли из жалости к нашему сооружению и желая отвлечь от него, то ли просто из бравады, я перебежал и устроился на крыше кабины бульдозера. Бык переключил внимание на меня и подошёл к «железному коню», соизмеряя параметры. Трактор весил тонн десять. Бык конечно меньше, но в объёме не уступал. Кроме того, он был живой и злой. Он рыхлил грунт копытом и недобро косил на меня налитым кровью глазом. Часа через два у нас с ним закончился рабочий день, и бугай неспешно направился к своим коровам справлять супружеские обязанности, а я, убедившись, что они ему интереснее, перебежками вернулся к своим.

Ну вот, природу и производство я, как мог, охарактеризовал. Осталась культура. Практически во всех подобных выездных мероприятиях, если там имелся Дом хотя бы какой-никакой культуры, мы обязательно демонстрировали местному населению свою самодеятельность. Исключение составила только первая картошка, но там был ещё первобытно – общинный строй. Здешний Дом был вполне культурным, и даже электроинструменты имелись. Но местный худрук, несмотря на музыкальное образование, умел исполнять на органе одну-единственную песню про какую-то Таню и даже не имел представления о существовании, к примеру, Битлов. После короткого общения с ним мне стало как-то тоскливо, и я отобрал у него во временное пользование две гитары, ритм и бас, и небольшую ударную установку. Мы с ребятами втроём, а то и вдвоём, практически без репетиций уже могли обеспечивать танцы. Эта культурная деятельность ставила галочку в моём комиссарстве. Равно как и эстрадные миниатюры. К примеру, старый трюк в сценке «Студенты на разгрузке кирпича», когда на сцене перебрасываются кирпичи, и вдруг один из них летит прямо в зал… Кирпич, конечно, склеен из ватмана, и после первого шока зрители разрывали его, но обнаружив внутри старую мочалку, теряли интерес к происходящему. Тем не менее, приезды городских студентов вносили разнообразие в сельскую жизнь, и о нас писали местные провинциальные газеты.

ЭПИЗОД ДВЕНАДЦАТЫЙ

Лето после четвёртого курса стало завершением студенческой трудовой эстафеты, последним всплеском эмоций и апофеозом всех предшествующих сельхозработ, стройотрядов и каникул в одном флаконе. Девчонки наши как-то прознали, что на юге зреет виноград и из него делается вино, определили конкретный совхоз и, вырвавшись наконец за пределы земли Нижегородской, мы устремились в наш общий Крым. Некоторые из наших там уже бывали и на сей раз уехали раньше, чтобы застолбить места проживания, а второй эшелон двинулся уже на всё готовое. В нём находились и мы с моим старым школьным другом Славкой.

Поезд был прямой и безграничный. На украинской территории к нам подсели две симпатичные хохлушки, ехавшие до Запорожья. Вскоре осталась одна, так как с другой Славка, не теряя времени, пошёл в тамбур целоваться. Мне процесс этот был уже противопоказан, ибо ехал я в Тулу со своим самоваром. Наташка была рядом, и определённость в наших отношениях подходила к завершающей стадии.

Винодельческий совхоз находился в селении Солнечногорском, что под Алуштой. На фрукто-ягодно-уборочные работы принимались все желающие, группами или по отдельности, без анкетирования и рекомендаций. Урожай, находившийся на последней стадии беременности, требовал акушерского вмешательства. Мы даже как-то удивлялись, что можно так удачно пристроиться, чтобы собирать виноград или, предположим, хреном груши околачивать, получать за это деньги, да ещё и издеваться над просто отдыхающими, сидя в кузове неторопливого грузовика и с барского плеча бросая им грозди винограда.

Впрочем, специфика работ менялась в зависимости от вызревания того или иного урожая. Одно время дамы «подсели на наркоту». Сбор табачных листьев был