Три повести без совести - Оскар Шкатов Страница 2

Вот такой у нас финал.

Больше нечего сказать.

Я ни слова не соврал,

Век свободы не видать.

Евгений Онегин

Когда-то Акира Куросава поставил японский вариант пьесы Горького “На дне”. А почему бы “Евгения Онегина” не сделать понятным для жителей Крайнего Севера…

Эугэн Анэгын

(чукотская версия)

I

Мой дядя сам нечестно правил,

Ведь честно править он не мог,

И вовремя не предоставил

Он на недвижимость налог.

Его пример другим наука.

Ну и короче, этот сука

Однажды ночью со всех ног

Сбежал на северо-восток.

Однако, долго он скитался,

Как заяц путая следы.

И в результате оказался

В районе вечной мерзлоты.

И там под северным сияньем

Прошли все лучшие года,

А служба доброго взыманья

Не добралась ещё туда.

Его кормили и поили

И местных девушек водили,

И дядя вклад весомый внёс

В демографический вопрос.

Но покарали его боги

За то, что не платил налоги.

Он захворал. Лежал, потел

И даже кушать не хотел.

Позвали местного шамана.

Но тот был, как обычно, пьяный

И всю ярангу провонял,

Пока злых духов изгонял.

Короче, сифилис, чахотка,

А также прочие дела…

Вот так суровая Чукотка

Бедного дядю извела.

II

Так думал молодой балбеса,

Гоня собачек восьмерых

В санях со скоростью экспресса

По тундре средь снегов седых.

Казалось бы, чего бы ради

Без всяких видимых причин

Задумался об этом дяде

Чукотский парень Анэгын.

Но Анэгын был добрый малый,

Хотя и молодой пока

И всё, что с детства наблюдал он –

Яранга, тундра и тоска.

Но предаваться праздной лени

Наш добрый малый не любил,

Он тупо разводил оленей

И в глаз песца из лука бил.

Набил песца писец как много,

На нарты некуда совать

И вот собрался в путь-дорога

Себе невеста покупать.

Эугэн имел большой яранга,

Но на хозяйстве был один

И вот поехал спозаранка,

Чтобы навын рагтат гыргын

(привезти жену к себе домой).

Географ был Эугэн хреновый,

Не изучил он атлас новый.

Куда собачек погонять?

Кругом же тундра, твою мать.

Но подсказали ему духи,

Где обитают молодухи.

Куда летит его стрела,

Туда упряжка понесла.

III

На севере разнообразно.

Там проживают всяко-разно:

Коряки, чукчи, алеуты,

Нанайцы, ненцы и якуты,

Кереки, кеты, нганасаны,

Саамы, ульчи и долганы,

Селькупы, тазы негильданцы,

Чулымцы, шорцы и челканцы,

Тувинцы, нивхи, удэгейцы,

А также прочие индейцы.

Сойоты, ханты, камчадалы,

Орочи, манси, тофадары,

Эвенки, вепсы, ительмены,

Ну и другие джентльмены.

А чтобы не было вопросов,

Не позабыть бы эскимосов,

Эвенов, энцев и чуванцев…

Да сколько там ещё засранцев?

Там кумардинцы, теленгиты…

Но мы уже по горло сыты.

Хотя ещё пяток остался,

Но я, простите, за…бался.

А вот теперь спросить уместно,

Как среди них искать невесту?

Но у девиц из того края

Была особенность такая –

Их лица круглы как Луна

И глаз не видно ни хрена.

И вот с таким ориентиром,

Покинув тёплую квартиру,

Мчит Анэгын полярной ночью.

Он сильно очень озабочен.

IV

Но в нартах это не на тачке,

А тундра это не хайвей.

Устали бедные собачки,

Бежали столько много дней.

И вот достиг он поселений,

Где было множество оленей.

Там местный вождь устроил бал.

Он дочек замуж выдавал.

Там и якуты на собаках,

И алеуты на каяках,

Пара эвенков на олене

И ещё много всякой хрени.

А было у вождя две дочки.

Такие милые цветочки,

Такие нежные бутоны

Арктической полярной зоны.

Но были эти две сестрицы

Немножко разные на лица.

Там много девочек родится

После заезда экспедиций.

Дочь Татанэ была стройна,

Но одинока и грустна.

А дочь Олгын была моложе,

Но веселей и с круглой рожей.

А что сказать тут о фигурах?

Они там все в оленьих шкурах.

Торчат наружу только лица,

И нет ни грудь, ни ягодица.

Возьмёшь такой кота в мешке,

Потом мытаришься в тоске.

Что делать, ведь стоят без дамы

Яранги, чумы и вигвамы.

V

Хороших девок маловато,

На десять вёрст один-два штук.

Здесь, извините, не экватор,

А северный полярный круг.

Татьяны, русские душою,

Давно бы задали вопрос:

"А как там ходят по-большому

В сорокаградусный мороз?"

Но местной бабе дай лишь повод,

Она медведю пасть порвёт,

За рог оленя остановит,

За хрен моржа приволокёт.

С такою жить — ну просто счастье.

Хозяйство на её плечах.

А сколько затаённой страсти

Скрывается в косых очах…

Но вышло солнце и короче,

Пришёл конец полярной ночи.

И вот обкуренный шаман

Херачит палкой в барабан.

Тут старики и малышня,

И суета, и толкотня,

Как будто вся эта фигня

У олимпийского огня.

Но началось соревнование.

И забрались с утра поранее

В собачьи и оленьи сани

Джигиты с узкими глазами.

И кто на лыжах, кто на нартах,

В пылу спортивного азарта

Поматюгались, покричали

И все за горизонт умчали.

VI

Остались те, кто должен вскоре

Начать другой тип многоборья.

Там, где стоит большой вода,

В местах, свободных ото льда.

Гребцы пошли к своим каякам

И в ожидании встали раком,

Но получив удар волны,

Умчались в море гребуны.

И всё в арктических условьях.

Такое вот у них здоровье.

Такие виды многоборий

У них на суше и на море.

Но вот уж наступает вечер.

Иных уж нет, а те далече.

Их, может, унесла пурга

До самого Петербурга.

Круг конкурентов сокращался,

Но Анэгын не сомневался.

Он лучше всех постиг науку

Стрельбы из северного лука.

Ну и к тому же, всех скорее

Тынзян бросал он на хорея.

(Тынзян — аркан, хорей же — палка,

Собак, оленей погонялка).

А если у стихотворений,

Хорей — размер и ритм строк,

Который пушкинский Евгений

От ямба отличить не мог.

А Пушкину, сказать к примеру,

Я бы ответил дифирамбом,

И переняв его манеру,

Пишу четырёхстопным ямбом.

VII

С утра турниры продолжались.

Уже немногие остались,

Чтобы рискнуть ещё разочек

Заполучить вождёвых дочек.

Два здоровенных якута

Тягают шест туда-сюда,

А рядом мальчики-нанайцы

Друг другу отрывают яйцы,

Подпрыгивают через нарты

И в цель бросают топоры.

Вот только не играют в карты.

Ну нет у них такой игры.

Пока там все творили это,

Один