Когда небо было синим - Оскар Шкатов Страница 7

Осень была ещё ранней, но уже дождливой.

– Однако, каллар совсем пасмурный, – бормотал якут Радик, глядя в осеннее небо.

– Однако кюнь совсем не светит, – с тоской вспоминал он летнее солнышко. Взял бы бубен, да настучал «Пусть всегда будет солнце», шаман ты хренов. Но Радик был якут современный и не знал технологий предков.

Малогабаритные Серёжи волокли по борозде мешки с картошкой.

– Э, сынки, – досадовал Радик, отбирал у них мешки и, взвалив на плечи, сам нёс их к месту складирования. Мы с Шурой Сладким заигрывали с девчонками. В первый же день мы оба нашли свою любовь и теперь постоянно на ночлег возвращались далеко за полночь, громко по-армейски желая всем спокойной ночи:

– Отцы, день прошёл!

– Ну и хрен с ним!

А с утра снова окунались в серую обыденность.

Кроме наших со Сладким двух Наташ, на остальных девчонок мужского присутствия не хватало. Ну и в клубе были организованы танцы. Клуб – это изба с магнитофоном. Начала стягиваться молодёжь из соседних деревень. Они сначала рассматривали наших городских девушек, а потом приступали к любимому занятию. Есть два варианта деревенского развлечения: cначала набухаться, потом помахаться или наоборот, сначала помахаться, а потом помириться и набухаться. Причём, кто с кем и по какой причине, неважно.

Было уже темно, и кто кого махает, было не разобрать. Я, наивный, полез кого-то разнимать, поскольку должность старосты обязывала. Два-три кулака я разглядел и увернулся. Следующий попал. Спасибо моим жёлтым вельветовым джинсам, заметным в темноте. Смелые девчонки вытащили их из эпицентра событий вместе с содержимым.

Так незаметно пролетел месяц. Впереди нас ожидало много нового и интересного. Возвращались в город мы уже речным путём, как-то добравшись до ближайшей пристани.

– Отцы и матери, месяц прошёл! – раздавался над Волгой теплоходный гудок.

– Ну и хрен с ним! – вторил ему хор из преимущественно девичьих голосов.

ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

В институте мы отказывались друг друга узнавать. Без полевой формы все стали бесконечно разными. У девушек оказались ножки, причём весьма привлекательные и растущие из юбок, а не из-под фуфаек. Молодые, накрашенные и благоухающие студентки дефилировали по институтским этажам и коридорам. Сейчас это архитектурно-строительный университет, а тогда был просто инженерно-строительный институт. А факультет инженерно-экологических систем и сооружений именовался ещё проще – сан-тех. Почему-то у физиков или там математиков это сразу ассоциировалось с унитазом, но, во-первых, у нас два ректора подряд заканчивали «Водоснабжение и канализацию», а во-вторых, без дифференциалов и интегралов прожить легко, а попробуй-ка без унитаза.

Когда на сердце сухо и булькает в желудке,

Зайдите на досуге, присядьте на минутку.

Не будь и ты ослом, поэт, ты сядь на унитаз.

Он ласково побулькает и вдохновенье даст.

***

Два факультета, как протуберанцы, выделялись из общей массы промышленно-гражданского строительства, это арх-фак и сан-тех. На архитектурном учились талантливые и в основном городские пижоны, а у нас просто талантливые самородки отовсюду. Это ребята, которые занимались изобразительным, литературным либо музыкальным творчеством. А когда не творилось, они кучковались в институтском вестибюле и быстро решали дилемму, куда пойти, на лекцию или в «пельмеху» по пивку. Ну понятно, первый вариант рассматривался чисто для проформы.

Я сразу же приобщился к «вестибюльным». Поначалу я попробовал походить на лекции и практические занятия, но это оказалось не интересным. Везде шло повторение школьной программы и, дав понять, что мне всё это знакомо, я исчез. Группы по иностранным языкам делились на сильные и слабые. Где-то месяц я их не посещал, а потом вдруг наобум забрёл в слабую. На вопрос, кто я и почему не появлялся раньше, я на берлинском диалекте всё это подробно объяснил. Преподавательница расширила глаза и, как бы извиняясь, предположила, что мне, наверное, не сюда.

Информацией этой я нагружаю вовсе не из желания похвастаться, а скорее наоборот, хочу дать понять, что нельзя терять бдительность. Повторения постепенно переросли в изучение нового материала, а я этот момент проворонил.

На каждом факультете был свой ВИА. Играть в ансамбле было модно и престижно. Мы попытались организовать ещё один, репетировали, и уже перед выступлением на концерте, вдруг в программке обнаружили, что наш прямой и бесхитростный декан обозвал нас ВИА «Первокурсник». Всем известно, что как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Естественно, наше будущее было предрешено. А время было уже потеряно. Преподавательница высшей математики, доцент Козлова, с характерной ей картавостью заявила:

– Так ты не только пгогуливаешь, а ещё и в огкестге иггаешь. Ну, такие у меня долго не задегживаются.

Через пару лет мы встретились. Узнав о моих успехах в курсовом проектировании, она сказала:

– Ну пгости, не пгедполагала. Я же собигалась тебя ещё на пегвом кугсе ликвидиговать.

Terra inсognita* ты для меня, курс математики высшей.

Taedium vitae** испытывал я, голос Козловой заслыша…

* неизведанная земля,

** отвращение к жизни.

Перешагнуть через дифференциальные и интегральные исчисления и заработать долгожданное «удовлетворительно» мне удалось раза с третьего, а то и четвёртого. За это я был временно лишён стипендии и изгнан из старост. Моё незаслуженно занимаемое место заслуженно заняла комсорг Леночка. Лёгкая и стройная, она порхала по экзаменационным кабинетам, вынося оттуда одни пятёрки и впоследствии допорхалась до красного диплома.

Устойчиво держался на плаву дружный женский коллектив. Мужской контингент выпадал в осадок, тонул и менялся. На тот момент парней оставалось только трое, кроме меня это были: профессиональный легкоатлет Саша и КМС по шахматам Серёжа. Может, я чего не понимаю в спорте, но, когда они вдвоём, толкаясь, мчались в буфет за булочками, первым стабильно финишировал шахматист. Они почти не принимали участия в наших внеучебных бдениях, так как Саша своей беготнёй защищал честь института, а Серёжа время от времени намеренно проигрывал в шахматы преподавателям, что давало ему возможность учиться не напрягаясь. Вина они не пили, и поэтому пути у нас были разные.

Все женское внимание сосредоточилось на мне. Его было слишком много, а статус Абдуллы или товарища Сухова в соотношении «десять девок, один я» был мне ещё неведом. На помощь пришли друзья из других групп, старосты Лёша и Гоша и даже школьные друзья Славка и Лёша Сим. Правда, не все сразу, а в разные учебные периоды.

Основным женским костяком были четыре «матери»: постоянно главенствующая Света, две Наташи (одна моя, другая не моя) и Томка, которая и пела, и выглядела как молодая Алла Пугачёва. Пятой «матерью» был я. А вокруг этого ядра уже вращалось всё остальное, то приближаясь, то отдаляясь. А, как известно из школьного курса физики, тела притягиваются друг к другу… Ну, короче то, что сильно приблизилось, впоследствии переженилось.

Потенциальная энергия, накапливающаяся в заднице в течении лекций, по их окончании моментально преобразовывалась в кинетическую и разбрасывала студентов по пивнушкам и кафешкам. В ближайшей к институту пельменной всегда лилось свежее пиво, которое давало толчок к дальнейшим приключениям. А совместное времяпрепровождение требовало свободной территории.

Был чудный период, когда наша подруга и профессиональный фотограф Софочка для веселья предоставляла услуги своего фотоателье. По вечерам мы выпивали, закусывали и фотографировались. А процесс проявления, закрепления и печатания фотографий требовал времени, это не нынешнее щёлканье гаджетом. Тем не менее, фотографии изготавливались тут же без отрыва от основного занятия, а наши лица на них становились с каждым кадром всё более довольными. Если бы тогдашнее фото не было еще чёрно-белым, то были бы заметны и меняющиеся цветовые гаммы.

Или к примеру, история с дядиной квартирой. У друга Шуры как-то уехал дядя, доверчиво оставив ключ от квартиры для поливки цветов и кормления аквариумных рыбок. Весть об этом разнеслась быстро. А, поскольку процесс этот довольно тяжёлый и в одиночку практически невыполнимый, припёрлись, естественно, компанией. Всеобщее внимание привлёк шифоньер с баром. Шифоньер был тяжёлый, а бар закрытый. Мысли о том, кого надо кормить, а кого поливать сразу ушли на второй план. Где Шварценеггер, лихорадочно думали мы, осматривая со всех сторон таинственный шифоньер. Наконец бригадным подрядом он всё-таки был отодвинут от стены, задняя панель откручена, и мы получили доступ к содержимому бара. Им оказалась редкая Петровская водка. Радости не было предела. А задумываться о том, где её потом достать,