Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник] Страница 9

— Кому одной тещи мало, тому и двух может не хватить! — огрызнулась Огульбике и, с грохотом опустив грязную посуду в таз, принялась тереть тарелки мочалкой…

— Не слушай ее, — усмехнулся Куллы, — ведь не даром же говорится: «В соли и в девушках недостатка не бывает».

Не иначе, как хотел лукавый Куллы еще больше раззадорить кузнеца такими словами!

— Правильно говоришь, Куллы, — подхватил Баллы-мулла. — А вот твоя жена никак не хочет мне помочь, — покосившись на Огульбике, добавил он и, сняв тюбетейку, почесал темя. — Просил я ее передать одну записочку к ним б артель, а она ни в какую — не хочет и не хочет.

— Ты что же это? Руки у тебя отвалятся, что ли, передать записку? — сурово сдвинув брови, спросил жену Куллы. — А где эта записка? — обратился он к мастеру. — Ты уже передал ее?

— Нет! Записка здесь, со мной.

— Так давай ее мне, я сумею передать не хуже Огульбике. Кому это?

— Вот спасибо, вот спасибо. Передай ее Гюзель.

Вынув из кармана записку, Баллы-мулла отдал ее Куллы.

— Вечером жди ответа, — пообещал Куллы, пряча записку в карман.

Огульбике, не проронив ни слова, унесла перемытую посуду. Потом вышла из дома и, накидывая на ходу шаль, направилась к воротам.

— Постой, постой, Огульбике, — сказал Куллы. — Нужно напоить гостя чаем.

Огульбике молча взяла кундюк, но Баллы-мулла возразил:

— Нет, нет, для меня не беспокойтесь. Я бы с радостью попил с вами чайку, да мой обеденный перерыв кончился, кузницу открывать пора. А то мне уже в правлении колхоза замечание сделали, будто я поздно открываю…

Он встал и начал совать ноги в калоши.

Огульбике поставила на место кундюк и попрощалась с гостем, сказав, что спешит в артель.

Баллы-мулла надел калоши и тоже направился к воротам.

— Так ты с божьей помощью передашь ей эту записку? Прямо в руки? — еще раз переспросил он Куллы.

— Да уж будь спокоен, сделаю все, как нужно, — заверил тот. — А что, разве девушка подала тебе надежду?

Баллы-мулла победоносно поглядел на Куллы.

— Да, друг Куллы, по всему видно, что она совсем не прочь выйти за меня замуж, — самодовольно заявил он. — Все дело во мне. Я, понимаешь, все никак не мог придумать, как бы мне с ней объясниться. Ко вот я написал эту записку, и теперь все выяснится. Получив ее, моя Гюзель скажет: «Наконец-то! Ведь я так давно об этом мечтала! И вот он позвал меня, мой Баллы!»

— Ну, ежели так, то я тем более поспешу доставить ей эту записку, — улыбнулся Куллы.

— Да уж удружи, пожалуйста, — снова попросил Баллы-мулла, выходя за ворота.

«Уж я тебе «удружу»! Нет, с такого дурака спесь сбить необходимо, — подумал Куллы, глядя ему вслед. — Надо же, про хорошую девушку и такую пакость выдумал — будто она в него влюбилась, мечтает, видите ли, о таком толстопузом! Ну, а если Гюзель и вправду задумала выйти замуж за этого дурака, надо ей помочь — открыть глаза».

Куллы подошел к дувалу, отделявшему его двор от соседского, и крикнул:

— Нязик-эдже!

— Иду! Кто зовет? — отозвалась та. Послышалось шарканье башмаков, и вскоре голова Нязик-эдже показалась над дувалом.

— Ты что, Куллы-джан?

Куллы достал из кармана записку.

— Снеси, пожалуйста, эту записку нашему комсоргу Мурату. Только, смотри, никому не отдавай, прямо ему в руки.

Здесь крылась какая-то тайна, — Нязик-эдже сразу это почуяла. У нее так и чесался язык расспросить Куллы, но она понимала, что это было бы неделикатно. И Нязик-эдже обуздала свое любопытство, утешаясь мыслью: Куллы, вероятно, сам ей что-нибудь потом расскажет.

— Хорошо, Куллы-джан, сейчас снесу.

Нязик-эдже взяла записку, завязала ее в кончик головного платка и отправилась к Мурату. Она отдала ему записку. Мурат прочел ее и задумался. Нязик-эдже уж собралась было идти, но Мурат попросил ее обождать. Он достал с полки ручку и чернила и написал на обороте записки:

«— Товарищ Гюзель! Комсорг колхоза хотел бы знать твое мнение об этом послании. Напиши ответ!»

— Вот, Нязик-эдже, — сказал Мурат, — уж будь добра передай эту записку председателю ковровой артели Гюзель. — И когда Нязик-эдже направилась к двери, Мурат прибавил — слово в слово, как Куллы: — Только, смотри, никому больше не отдавай, передай ей прямо в руки.

— Хорошо, дружок, передам, — сказала Нязик-эдже, дивясь всему этому про себя. — Раз уж взялась носить записки, не идти же на попятный. Если к ночи освобожусь, и то ладно, — пошутила она.

Мурат рассмеялся, а Нязик-эдже снова завязала записку в платок и отправилась в ковровую артель. Теперь ее любопытство было растревожено еще больше, и она всю дорогу укоряла себя за то, что не хватило у нее духа расспросить Куллы. Догадки, одна другой несуразнее, приходили ей на ум.

Придя в мастерскую, Нязик-эдже поздоровалась с ковровщицами, потом отозвала в сторону Гюзель и, придав своему лицу крайне таинственное выражение, развязала кончик платка, вынула оттуда изрядно помятую записку и протянула ее девушке.

Гюзель, недоумевая, взяла записку, развернула и стала читать. Лицо ее вспыхнуло. Она бросила гневный взгляд на Нязик-эдже и продолжала читать дальше. От обиды глаза у нее налились слезами. Потом, перевернув записку, она увидела надпись Мурата, и улыбка тронула ее губы.

— Зайди на минутку ко мне домой, дорогая Нязик-эдже, — сказала Гюзель, — у меня будет к тебе небольшая просьба.

Гюзель жила в соседнем доме, рядом с ковроткацкой мастерской. Введя к себе в комнату Нязик-эдже, она попросила ее присесть, сама тоже села к столу, достала листок бумаги и принялась писать. Нязик-эдже терпеливо ждала: она уже понимала, что ей опять предстоит.

— Вот, дорогая Нязик-эдже, будь так добра, отдай это, пожалуйста, Мурату, — сказала Гюзель, кончив писать и передавая Нязик-эдже две сложенные записки.

— Хорошо, хорошо, — покорно сказала Нязик-эдже, завязывая записки в платок. — Видно, вы сегодня решили определить меня на новую должность.

— Только, пожалуйста, отдай самому Мурату и никому больше не показывай, — сказала ей вслед Гюзель.

Но слова эти сделались уж настолько привычными для слуха Нязик-эдже, что она не обратила на них ни малейшего внимания.

Мурат, получив от Нязик-эдже записки, прочел их одну за другой и сказал весело:

— Ну вот, почтенная Нязик-эдже, теперь все в порядке.

— Значит я могу идти домой, Мурат-джан? Гляди-ка — завечерело.

Мурат с улыбкой посмотрел на Нязик-эдже.

— Нет, дорогая Нязик-эдже, я все-таки попрошу тебя выполнить последнее поручение. — И он протянул ей одну из записок, присланных ему Гюзель. — Будь так добра, передай, пожалуйста, это письмо нашему кузнецу Баллы-мулле.

— Толстопузому? Давай сюда, — сказала Нязик-эдже, уже приготавливая кончик платка. — Передам в собственные руки и никому не покажу!

Баллы-мулла в сумерках стоял на дороге перед кузницей и, подбоченясь, смотрел в сторону ковровой мастерской. Он не заметил Нязик-эдже, которая появилась с другой стороны.

— Добрый вечер, Баллы-ага, — сказала Нязик-эдже, подходя поближе.

Баллы-мулла скосил на нее глаза и ответил, не поворачивая головы:

— А, это ты, Нязик-эдже! Как это тебе, голубушка, пришло в голову подать мне такой глупый совет — обратиться к жене Аннапилпила?

— Ой, о чем ты вспомнил, Баллы-ага! Я уж и позабыла совсем, как это случилось. Смотри лучше сюда, я принесла тебе записку, — сказала Нязик-эдже, развязывая платок.

Баллы-мулла обрадовался, схватил записку и ушел с ней в кузницу, чтобы прочесть ее там без помех.

«Баллы-ага!

Я получила твое письмо. Оно меня поразило. Ты — почтенный человек, отец семейства, а по возрасту годишься мне в отцы. Как могли прийти тебе в голову гнусные мысли? Постыдился бы! Выкинь все это из головы. У меня есть друг, который служит в рядах Советской Армии, чтобы в любую минуту стать на защиту нашей любимой Родины. Я дала ему слово ждать его возвращения. А тебе я могу еще раз сказать только одно: стыдись!

Гюзель.»

Баллы-мулла прочел эти гневные строки и с минуту стоял неподвижно, уставясь в одну точку. Красные отблески горна плясали у него в зрачках. Потом в дикой ярости он разорвал записку на мелкие клочки и бросил в огонь.

Подбежав к растворенной двери, он заорал:

— Пошла отсюда вон, чёртова сплетница!

Но Нязик-эдже уже не было. Вместо нее Баллы-мулла лицом к лицу столкнулся с Муратом.

— Сегодня собрание правления колхоза, Баллы, — сказал Мурат. — И ты тоже должен на нем присутствовать.

Больше Мурат ничего не прибавил и ушел, но и этих слов было достаточно, чтобы вселить великий страх в сердце бывшего муллы. Вся спесь мигом слетела с него. Видно, немало грешков знал за собой Баллы!

«Ну, теперь мне крышка!» — пронеслось у него в голове. Он торопливо перебирал в памяти колхозников, стараясь найти такого, который мог бы за него заступиться, и не находил. Он запер кузницу и решил обойти подряд всех колхозников — сколько успеет до начала собрания.