Виктор Папков - Будни драконоборцев Страница 15

— Значит, все-таки удалось Борису задеть нечисть. Эх, хороший был воин, только, получается, любовь его сгубила. Кстати, о мече, — подошел Василий. — Надо бы меч батюшке отдать.

— На что он ему, он же никогда в руках оружия не держал. Разве что оборотень сам напорется, или в спящего дракона воткнет, если смелости достанет подойти.

— А не будет меча — и не напорется оборотень. Все равно, хоть оборотни, хоть дракон, защищать его особо некому будет. Я бы его Аптекарю отдал, но тому он великоват.

— Мастеру Свену мы кинжал дадим, составом смазанный. Против оборотней хорошо будет. А против дракона уже не его забота.

Отец Варсонофий пытался отказываться, говорить, что мать церковь не позволяет сие священникам, никогда и ни в каких случаях, но, видимо, меч и ему самому придавал какую-то уверенность. Он быстро уговорился, взял меч неумело, за ножны, скорее как крест, но больше не отпускал, и в глазах его даже появилось что-то решительное.

Вместо одного большого костра разожгли несколько. Василий велел не садиться рядом, чтобы дракон одним ударом огненным не смог накрыть всех. Северяне сели своей кучкой, Василий с Третьяком — у второго костра, Данко и батюшка — у третьего. Далеко от обозначенного светом пространства тоже нельзя было отходить, так что все равно все сидели недалеко друг от друга. Палок приготовили — в костер совать, да волчьи шкуры палить. Батюшка прочитал короткую молитву, осенил крестом небогатую трапезу: хлеб и сыр.

— Вот и поели, — вздохнул Василий. Повисло молчание. — Что невесел, Третьяк?

— Полнолуние. И светло, и самое время для оборотней. Все не в нашу пользу.

— В разных переделках бывали, Бог даст, выкрутимся. Вон, батюшка помолится.

Отец Варсонофий перекрестился:

— Что же к нам тянет эту нечисть неразумную? Мало им места в Каменном сердце, что ли?

— Так давно уж не было, — воевода поморщил лоб, — как Григорий Драконоборец последнего своего побил, так и не залетали. Уж лет двадцать прошло, даже поболее, я тогда совсем еще юнцом был, не старше Данко. А что и откуда, так это к Третьяку, он с этих мест, должен знать, что рассказывают.

— Да разное рассказывают, — Третьяк любил находиться в центре внимания, так что даже хмурые морщины на его лице немного разгладились. — Я не знаю, с чего батюшка дракона нечистью обозвал, словно оборотня…

— Да что оборотни, что драконы — все единая нечисть, не Творцом нашем сотворены, но сами из семени диавольского и грехов наших произрастают.

— Ну, не знаю, как насчет нечисти, тут людям церковным, может, и виднее, — повторил Третьяк, — вот только неразумным дракона никак нельзя назвать, он по разуму-то даст фору любой другой нечисти и зверью, хоть тем же оборотням, пусть и в человеческом обличии. Просто разум у него не то что ограниченный, но однонаправленный. Если на что одно нацелится, то с пути уже не свернет. Захочет что украсть или спалить — так пока не украдет и не спалит, не успокоится. Как шоры на остальные желания накладывает. Но вот то, к чему стремится, так стремится со всей изобретательностью. Как он хотя бы княжну утащил — разве ж человеку такое под силу? И не придумать. Главное, ведь разузнал как-то, где и как перехватить! Тот же Борис немало за княженкой бегал, а вот утащить бы ее вряд ли смог.

Аптекарь, которому Харальд тихо переводил слова Третьяка, встрепенулся, вскочил неожиданно и что-то быстро залопотал на своем языке. Харальд мягко усадил его на место, махнул рукой, но ничего не сказал.

— А что — у вас тоже драконы встречаются? — Третьяк посмотрел на северян.

— Редко, — Харальд говорил крайне неохотно. — Холодно у нас. Да и с пропитанием тяжело для такого огромного тела. Редко залетают.

— Но залетают?

— Вот совсем недавно залетел из Закаменья. Дома в Биркрунге пожег, скот. Главное, не таскал, а просто жег. Народу много положил.

— За Закаменье мстил, — это Данко не удержался.

— Нас в Закаменье не было, там даны были.

— А вы бы это дракону рассказали. Не получилось? Тогда и мне не рассказывайте.

Харальд сдержался и ничего не ответил.

— Побили своего дракона-то? — Третьяк продолжил расспрашивать светловолосого.

— Неизвестно.

— Как так?

— Ходили на него. Потом он исчез.

— Погодите, а давно это было?

— Да месяца три назад.

— Думаете, это ваш дракон сюда залетел?

— Все может быть. Набаловался, отъедаться к вам полетел. А может, это и другой.

— Хорошее дело, — Данко не мог не съязвить, — славные воины, не знают, победили они дракона или нет!

— У вас какие-то личные счеты? — Третьяк попытался отвлечь северянина от Данко.

— Брат наш на дракона ходил. Последним, перед тем как дракон исчез. Брата тоже не нашли. Только меч да броня, и все окровавленное. Мастер, — Харальд кивнул на Аптекаря, — говорит, что задел дракона брат, он по крови на том мече и состав свой делал, только мало ее было, крови-то, а он еще многое узнать хотел.

— Хорошим воином брат был?

— Меч держать умел, хотя он больше по пирам был мастер. Если где мясо жарят да пиво разливают, так никогда мимо не проходил. Он был такой… обширный. Посмеивались над ним у нас. Потому и против дракона пошел.

— А что, у вас убить дракона большая честь?

— Он бы тогда героем стал, песни и саги про него сложили бы, уже никто бы не смеялся.

— А если бы княжну, как у нас, освободил?

— Тогда тот, кто дракона убьет и княжну освободит, может на ней жениться и имущество за нее требовать. Если захочет, конечно. Только такого у нас, наверное, сто лет не было, не крали драконы никого.

Данко аж вскипел:

— Так вы считаете, что и у нас можете свои порядки устанавливать? Сейчас вам принцессу, а потом корону потребуете?

— Я повторяю для тех, кому надо повторять по два раза: у нас свои счеты с этим драконом.

— Еще брата-обжору выдумали, кто-то, может, и поверил…

— Не трогай брата, — Харальд встал, — у нас такие оскорбления только кровью смываются!

— Всем сесть!!! — голос Василия легко перекрыл кричащих Данко и Харальда. — Пока вы в моем отряде и пока мы не освободили княжну, каждый должен оставить все, что противоречит нашей цели, при себе! Вернетесь, тогда что и как хотите выясняйте!

Харальд медленно сел. Данко тоже замолк, хотя и не сводил глаз с северян. Зато снова залопотал Аптекарь.

— Что он говорит? — спросил Василий.

— Он про драконью кровь спрашивает, он из-за нее и в поход увязался.

— Так, наверное, у нас те же сказки, что и у вас, ходят. Вроде как тот, кто выпьет кровь свежеубитого дракона, приобретет силу, ловкость, смелость и целеустремленность дракона. Так говорят, только никто не знает, правда это или нет, — Третьяк подбросил хворосту в костер.

— Сколько из-за этой сказки молодежи пропало, скольких я ровесников потерял, — Василий был грустен.

— А не все, что рассказывают, сказка, — осмелился подать голос Данко. — Я крови обязательно хлебну.

— Вот те, кто шел за сказкой, кто думал о том, каким он молодцем станет да как заживет после победы, те и не возвращались. Не одолеть так дракона. Вот что ты, Даниил, что Борис твой, царство ему небесное, вы же сами что драконы — как в одну колею разум свой направили, так по ней и едете. Что Борис со своей страстью к княжне, что ты со своей ненавистью к северянам. Лучше бы думали о тех, кого от дракона защищать идете. О простолюдинах, которых он объел начисто, почитай, весь скот в округе сожрал, или о дочери княжеской, что сейчас у него, если жива еще. Вот тогда дракона-то и одолеете и голову драконью у княжеского порога оставите, а не свою незнамо где. Григорий Алексеич, что четырех драконов положил, всегда говорил, что не за славой на дракона идет, а по нужде, потому что нет совместной жизни нам с ними, не получается.

— Суеверие все это, — неожиданно подал голос отец Варсонофий, — про кровь драконью — суеверие. Молитвой надо укрепляться, а не кровь чудовищ диавольских пить.

Данко посмеялся:

— Суеверие не суеверие, а только вроде как и Святой Георгий, великого дракона поборов, кровь его пил и после этого непобедимым сделался.

— Ему была свыше непобедимость дадена, не из-за крови.

— А только ведь и ты, отец, ежели доведется тебе дракона завалить, кровушки-то хлебнешь, признайся! Чтобы решимость приобрести в разговорах с епископом! Ведь не со всем ты согласен, а вот высказать свое несогласие — кишка тонка.

Священник ничего не ответил Даниилу, и над поляной повисло молчание.

Сонное ночное марево, как дым от костра, обволакивало Данко, смешивалось с напряжением сегодняшнего дня, уводило в сторону, стирало грань между явью и сном. Наверное, до того самого момента, как он, отойдя с отцом Варсонофием «до ветра», столкнулся нос к носу с оборотнем, все шло гладко и размеренно. Даже суматоха после налета дракона и похищения княжеской дочери, короткие сборы в дорогу, путь по долине — все это укладывалось в обычную жизнь, с привычными занятиями и даже ставшими такими же привычными мелкими стычками с северянами. А сейчас Данко чувствовал, что нить его жизни уже выпала из его рук, разматывается сама по себе и, возможно, именно этой ночью настанет поворотный момент, когда ему предстоит принять свое решение.