Евгений Новиков - Снежный мальчик Страница 2

– Что значит "моментально"? – спросил Ром, не разжимая пальцев. – Я, конечно, могу тебя отпустить, если пожелаю. Но с какой это стати, ты чего-то требуешь от меня? Да я просто съем тебя в ответ на твои безрассудные требования!

– Ну, я прошу вас! Слышите, прошу!

– Так-то оно лучше, – сказал Ром, по-прежнему не выпуская булку из рук. – Возможно, я и не съем тебя… Но в любом случае я желаю сначала поговорить с тобой, потому что никогда прежде мне не попадались такие булки, как ты. У тебя нет ни ног, ни рук, а ты при этом… Вернее, без этого умудряешься ползать. Рта у тебя тоже нет, а ты болтаешь всякий вздор… И потом, почему на тебе этот красный платок?

– Вы, что, недавно оказались в потаенной стране? – спросила булка. В голосе ее звучало и недоверие, и желание обмануть собеседника, если такая возможность представится.

– Только что, – сказал Ром. – Но это не значит, что я олух. Так что, советую говорить со мной без всяких выкрутасов. Кстати, можешь обращаться ко мне на "ты".

– Хорошо, я буду говорить на "ты" и правду. Тем более, что мне скрывать особенно нечего. Ты спрашиваешь, почему я, не имея ног, передвигаюсь? Положа руку на сердце, скажу – не знаю. А сам ты разве можешь сказать – почему передвигаешься? Потому что у тебя есть ноги? Но это же просто смешно! Сами по себе ноги тут ни при чем. Ими командует голова, без нее они бы и шагу не сделали. Конечно, ты можешь сказать, что у меня нет головы. Возражать на это я не стану, однако замечу, что видимое ее отсутствие не мешает мне думать и говорить. Кстати, рта у меня тоже как будто не видно, а между тем я с тобой разговариваю. И отрицать это, надеюсь, ты не собираешься? Вижу я преотлично, одновременно во все стороны. А почему я так устроена, хоть режь меня, не знаю. Видно, уж такой мне положено быть в потаенной стране.

– А что это за потаенная страна такая?

– Ну… надо полагать… Не знаю я, что надо полагать! Отвяжись!

– Нет, пожалуй, я все-таки тобой отобедаю, – сказал Ром и нарочито облизнулся.

Булка вновь попыталась вырваться, но, убедившись, что это ей не по силам, смирилась.

– Ну, хорошо, прости меня за грубость, – сказала она. – Это все от моих расстроенных нервов. Готова продолжить ответы на твои вопросы. Итак, ты поинтересовался, почему я хожу в платке. Что ж, отвечу. Я хожу в нем, потому что он… Нет, это тайна. Не скажу.

– Что ж, попробую сам узнать, – Ром сорвал с булки платок и увидел, что от нее откушен изрядный кусок.

Булка сразу потемнела, и стала содрогаться в рыданиях без слез.

– Ну что ты, успокойся, я не хотел тебя обижать. Просто ты ведешь себя довольно непоследовательно. Согласись, непоследовательное поведение редко кому нравится.

– Что мне делать? Что мне делать? – застонала булка.

– Да что, собственно, случилось? – Ром рассердился. – Хватит наводить тень на плетень!

– Здесь нет теней, – булка всхлипнула. – И не сжимай меня так сильно. Если ты меня отпустишь, я, честное слово, не убегу и расскажу все по порядку. Тогда тебе сразу станет стыдно, ведь ты обижаешь несчастнейшее существо!

Ром положил булку и, усевшись от нее на расстоянии вытянутой руки, приготовился слушать. Булка в свою очередь поправила платок, так, чтобы скрыть укушенное место (любопытно, что поправила она его без помощи рук, которых у нее, как и у всех других булок не было, и чем поправила – непонятно) и начала свой рассказ.

– Как известно, хлебобулочные изделия отличаются от людей, – сказала она и сделала паузу, чтобы у слушателя было время по достоинству оценить ее мысль. – По крайней мере, булки появляются на свет иначе, чем люди. Когда-то я была зернами, качавшимися на высоких крепких стеблях. Это было прекрасное, романтическое время! Только представь – голубое небо, молодой ветер и поле до самого горизонта. Да, это было незабываемое время моего отрочества. Но однажды на поле пришли люди. Они пели веселые песни. Что-то вроде: "Пахнет ржище спелым хлебом, и поет о жизни звонко каждый колосок". И с такими-то вот песнями, они срезали под корень все поле! Какое чудовищное лицемерие! Могли ли петь радостные песни о жизни обреченные колосья? Они стояли молча и ждали последнего удара. Они презирали людей за их глупость и равнодушие к чужой боли. Палач надевает на свою голову колпак, чтобы его не узнали. А наши палачи улыбались, пели лживые песни от нашего имени и подмигивали женщинам, которые им охотно отвечали тем же.

Ром нахмурился.

– Не стоит, – сказала булка. – Я рассказываю об обычных людях, а ты совсем другой, ты снежный. К тебе у меня нет никаких претензий. Итак, если не возражаешь, я продолжу. Потом люди скрутили проволокой стебли и бросили их в поле, а нас, зерна, ссыпали в сарай. Среди нас не было никого, кто уже проходил этот путь, и поэтому мы с тревогой ждали, что будет дальше. А дальше было все буднично и просто. Время от времени в сарай приходили люди и забирали нас частями. Мы гадали, куда именно и не могли отгадать. Но хуже всего было ночью. В сарай приходила старая отвратительная мышь и ела нас, ела. "Всех вас сожру", – говорила она, посмеиваясь, и усы ее блестели при лунном свете.

– У нее блестели усы? – Ром встрепенулся. – У нашей учительницы тоже были блестящие усы. Она учила нас писать. А если, кто делал ошибку, она била по пальцам линейкой. Наклонялась и била. И вот тогда-то усы ее и блестели. К нашему счастью, она скоро перешла работать в газету.

– Что, у нее были длинные усы? – поинтересовалась булка.

– Нет, такие коротенькие, черные. Над верхней губой.

– А у нашей мыши усы были на щеках. И предлинные. Впрочем, не хочу даже вспоминать о ней. Вскоре мы поняли, что жизнь – вещь капризная и всегда разная. Сегодня ты радовался солнышку, а завтра, глядишь, тебя стерли жерновами и сделали муку. Ну, потом были другие малоприятные процедуры, и в конце концов я стала булкой. "Что ж, – подумала я. – У каждого своя судьба. Если мне суждено было стать булкой, то я не уроню своего звания. Пусть меня едят, если жизнь распорядилась таким образом". На съедение я попала в хорошую добрую семью. Подтянутый молодцеватый отец, ласковая заботливая мать и два румяных веселых мальчика. Быть съеденной такой семьей – большая удача. Некоторые булки, как я потом узнала, попадают в немытые руки и на грязные липкие столы.

Меня положили на великолепный обеденный стол среди разнообразной снеди. В фарфоровой кастрюльке дымился борщ, рядом стояла укутанная полотенцем, чтобы не уходило тепло, кастрюля с картошкой. В тарелочках лежали салаты из овощей и рыбок. На белой накрахмаленной скатерти блестели серебристые вилки и ложки и длинный отточенный нож.

Мать разлила по бокалам сок и вышла, чтобы звать всех к столу. Я приготовилась к неизбежному и, чтобы не дрогнуть в последнюю минуту, стала вспоминать родное поле и, как мне было там хорошо. И вот тут-то… Тут-то это и случилось. Занавески раскрытого окошка раздвинулись и в комнату прыгнуло странное существо. Человек – не человек, зверь – не зверь. Больше всего оно было похоже на одного из тех рокеров, которые однажды с ревом и улюлюканием проезжали мимо нашего поля. Черная в железных заклепках куртка, длинные нечесаные волосы, перчатки с грубыми раструбами. Существо, тихонечко насвистывая, прошлось туда-сюда и с нахальством посмотрело на меня. Я, как и полагается добропорядочной булке, сделала вид, что в упор не вижу это наглое создание. Между тем оно схватило меня со стола… – тут булка запнулась и продолжила дрогнувшим голосом. – …схватило, откусило от меня кусок и небрежно бросило на стол. Потом на ходу хлебнуло сока и выпрыгнуло в окно. Что мне было делать? Вот-вот должны были войти люди. "Э-э", – сказали бы они, – что это за булка лежит на нашем столе?! Мы покупали хорошую, а эта – с оторванным боком! Куда нам такая негодная!" Я поняла… – тут ее голос снова дрогнул. – Что у меня нет больше чести. И достоинства тоже нет. Ни минуты не могла я оставаться в этом доме. Схватив висевший на стуле платок, чтобы скрыть свой позор, я выпрыгнула в окно и пустилась, куда глаза глядят. С тех пор вот и скитаюсь.

Булка умолкла.

– Стоило ли так переживать из-за какого-то куска, – сказал Ром.

– Это для тебя он какой-то. Если бы от тебя откусили кусок, ты тоже бы сказал – стоит ли переживать? А? Что же молчишь? – у булки от негодования перехватило дыхание, но она взяла себя в руки и продолжила. – С тех пор я вынуждена всегда носить этот платок, чтобы никто не увидел моего позора. А ты сорвал его, самым отвратительным способом!

– Не знаю, почему ты говоришь "отвратительным", но прошу за это извинения.

– Ты его не получишь. Такие поступки не прощаются. Впрочем, рассказ мой не окончен, и я его продолжу во что бы то ни стало. Любое дело следует доводить до конца. Итак, едва я ступила на путь скитаний, на меня обрушилась новая напасть. Меня стал преследовать…

– Если это тот рокер, то я готов с ним разобраться, – сказал Ром.

– В том-то и дело, что я не знаю, кто меня преследует. Булка я, конечно, добропорядочная, но не храбрая. И вот, представь себе, только наступают сумерки, а я уже слышу крадущиеся ко мне шаги. Я бегу. Только отдышусь – опять шаги. А кто идет – не видно. Я потеряла и честь, и покой. Все сразу! Ну почему, почему окошко оказалось тогда открытым?! Из-за какой-то нелепой случайности все пошло наперекосяк!