Юлия Зонис - Монтрезор Страница 2

– Ага, – говорю, – особнячок. А как ты тот камень из Жидерца-то выковыряешь? Пока ты у него в груди копаться будешь, он тебя когтем – хрясь.

– Видали, – говорю, – мы таких умных.

– А тут, – говорит ювелир, – в дело вступает наш любезный доитель.

И пальцем грязным в него тычет.

У доителя вообще-то и имя есть, только его все забыли. Может, Ирмо, но, может, и Намо. Дикий человек доитель. В пещере смрадной живет. А над пещерой растет дерево анчар, и яд каплет сквозь его кору. Не всегда, конечно, а если знаешь, как подоить. Вот доитель анчар и доит, и с того живет. Ядом, попросту, торгует. А чего, товар ходкий, не залеживается, поди.

– Я, – говорит доитель, – Господину Като яд поставляю.

– А на что ему яд, – спрашиваю, – когда у него коготь есть?

– Ну, милый, многого ты не знаешь. Как думаешь, почему хозяин наш злобный такой?

– Такая уж у него, – говорю, – натура.

– Натура, – доитель хмыкает, – да не натура то вовсе! Он каждую ночь сердце свое – рубин в тыщу карат, то есть – из груди вытаскивает и в стакан с ядом погружает. Так сердце становится презлобным и преядовитым.

– Ага, – говорю, – то есть это вы к спальню к хозяину нашему хотите ночью забраться и сердце скрасть? Умно.

– Только ни фига, – говорю, – у вас не выйдет. Там охрана на каждом шагу, не чета нашим, стройбатовским. И по стенке не влезешь. Стенку я сам строил, знаю.

– Наклон у ей, – говорю, – отрицательный. Даже с кошками альпинистскими не возьмешь.

– А вот для этого-то, – ювелир-ворюга отвечает, – мы вас, любезный Эмо, и позвали. У вас, кажется, хорошие отношения с кухаркой?

– Неплохие, – говорю, – всем бы таких отношений. Но Фроловну я в спальню к хозяину не пущу. Знаем мы этих хозяев.

– А и не надо в спальню. Хозяин ваш каждый вечер преогромный торт с зеленым масляным кремом заказывает?

– Ну, – говорю. – Заказывает. И что?

– А то, что торт этот к нему прямо в спальню доставляется. Только я, хехе, – ухмыляется ювелир, – знаю наверняка, что он торта этого не ест. Потому что у него холестерин в крови зашкаливает. Он только смотрит на торт, облизывается и еще большей злобности преисполняется. А утром торт на помойку выкидывает.

Все-то ты узнал, все-то ты высмотрел, думаю. Ох, и не нравишься ты мне, господин ювелир. И не ювелир ты вовсе. А тот лыбится, как ведро помойное.

– Теперь, – говорит, – Эмо, вы поняли мой гениальный план?

А чего тут понимать. Я ж не дурак, я ж принц, все-таки. Хоть и с кирпичом в груди и в красной повязке.

Фроловна, когда мы к ней на кухню завалились и рассказали все, разохалась, но помочь обещала. К вечеру торт был готов. Только незадачка вышла. Фроловна к ювелиру нашему принюхалась и говорит:

– Нет, – говорит, – ни за что такое я в торт не положу. У хозяина нюх, как у мыши. Он перегарище этот за три версты учует. Не хочу я в монтрезоры из-за ваших пакостей идти.

Что делать? Пришлось мне в торт лезть. Ювелир поначалу, конечно, возражал очень. Думал, что я с рубином-то смоюсь. Сам, небось, так и собирался поступить, каналья. Ну потом я ему предложил с кузнецом под стеной ждать. Это я чтобы если из окошка навернусь, как спускаться буду, так хоть падать на мягкое. Поворчал ювелир, поворчал, да и согласился.

Я с собой в торт еще веревку длинную прихватил. Чтобы потом по ней из окошка – и тикать. В охране-то под стеной ребята мои, стройбатовские. Гвардии хозяйской на такое дело не хватает. Да и нафиг ее, стену, охранять, если по ней все равно не влезешь? Ну я стройбатовцев еще днем всех в отгул в деревню отправил, так они в трактире до того набрались – кошку от человека не отличат.

Залез я, значит, в торт. Сижу. Мокро. Липко. Фроловна меня сверху кремом замазывает, плачет и в макушку целует.

– Глупый ты мой, – говорит, – пропадешь ведь. Кто мне тогда лягушек для пирогов таскать будет?

– Не журись, – говорю, – Фроловна, все будет окей.

А больше сказать ничего не успеваю, потому что в рот крем набивается. Зеленый. Масляный. Жирный – жуть.

Чувствую, поднимают меня. Несут. По лестницам несут. Ставят. Видеть ничего не могу, но чую – нехорошо кругом. Это я, значит, уже в спальне хозяйской. Самое отвратное место в замке. Так и сочится злобным колдовством. Сижу. Стараюсь кремом не сопеть. В бок мне впивается что-то. Ой, думаю, неужто он на диету наплевал и торта решил отведать? Но пронесло. Это я потом понял – мне в бок его взгляд яростный и злобный впивался. До того ему торта хотелось. А нельзя. Это и болонку взбесит, не то что Жидерца.

Ну, подождал я еще чуть-чуть, и отпустило. Это он заснул, значит. Я еще для верности подождал и из торта полез.

Вылезаю. Оглядываюсь. Темно. Только на тумбочке прикроватной стакан с ядом недобрым янтарным светом светится. А в нем кругляш большой алеет. Эге-ге, думаю, да тут карат не то что на меня да на Кузнеца с ювелиром и доителем – на весь мой стройотряд хватит. И еще парочка останется.

Подхожу я к стакану, перчатки по пути на руки натягиваю. Перчатками меня доитель снабдил, потому как без них с ядом – никак. Ну на левую руку я перчатку натянул, а на правую не успел, оттого что стакан вдруг заговорил человеческим голосом.

– Привет, – говорит, – мужик. Выпей меня.

Э-э, думаю, не такой я дурак, чтобы яд глотать.

А он будто мысли мои читает.

– Болван, – говорит, – это не рубин во мне лежит, а аметист. А он яд обезвреживает, даже дети малые это знают.

– А еще во мне, – говорит, и внаглую так подмигивает, – вся сила жидерецова. Выпьешь, станешь крутым.

– Пошел, – говорю, – к черту.

Совсем у меня уже, думаю, крыша набок едет. В хозяйской спальне с посудой беседую.

– Ну и дурак, – говорит стакан. – Дубина. У тебя в груди сейчас что? Правильно, обычный булыжник. А ты меня выпей и аметист себе в грудь вложи. Хозяин так каждое утро делает. Станешь могучим колдуном, да еще и королем впридачу. А нет, так и останешься принцем недоделанным. Девчонка.

И опять мне аметистом своим поганым соблазнительно подмигивает. Что тут со мной, ребята, сделалось, не пойму. Наверное, от испарений ядовитых ум помутился. Короче, схватил я стакан и в глотку себе опрокинул. Такой боли в жизни не испытывал, ей-ей – горло будто огнем обожгло. Хочу заорать, а хриплю только. На мое счастье, тут хозяин проснулся и мечом мне по башке зазвездил. Ну, я и отключился.

Очухался я во дворе, оттого, что лицо мне обдувал вонючий ветерок с замкового рва. Было мне как-то неудобно, да оно и неудивительно – потому как привязан я был к столбу. А под ногами у меня хворосту навалено – телеги две, не меньше. На другом конце двора собрались все наши – и из отряда моего, и из охраны, и по хозяйственной части. Перед ними стоял сам Жидерец со своей чертовой книжкой в руке.

– Так-так, – говорит хозяин, – очухался, значит. Крепкий ты, Эмо. Другого бы от яда давно сколбасило. А ты ничего, переварил. Молодец. Тем приятней мне. Если бы ты от яда скопытился, как бы я тебя поджарить мог, а?

И заржал, гад. И охрана его подхватила. А мои солдатики молодцы, молчат. Любят, значит, командира до последнего. Хорошо я их, значит, воспитал.

Ну, тут Жидерец список моих преступлений зачитывать начал, но это мне было неинтересно. А интересно мне было, где ж моя Фроловна? Неужто не вышла проводить бойца в последний путь? Искал я ее взглядом в толпе, искал, да так и не нашел. И стало мне жуть до чего грустно и обидно. А тут уже и Жидерец закругляться начал.

– Сейчас, – говорит, – я продемонстрирую вам свою исключительную волшебную силу и вселю попутно в ваши сердца священный ужас. Я мог бы поджечь костер обычным факелом, но нет – он возгорится от моей магии. Гордитесь, бестолочи, что такой великий колдун, как я, снизошел до банальной демонстрации.

И книжку свою раскрывает, пальчикам по строкам водит и чего-то из нее такое читает. Только ничего не возгорается. Вместо этого над замком собираются здоровенные тучи, и гром как загрохочет, и как польет!

– Тьфу, – говорит Жидерец, и воду со своих косм отряхивает. – Это не то заклинание. Кто-то мне тут все страницы перепутал. Ну ничего, сейчас…

Только что «сейчас», никто так и не узнал. Потому что вдруг из замка донесся ужасающий звон. Просто непереносимый. Кошмарный. Кое-кто в толпе даже застонал, на колени упал и за голову схватился. Я бы тоже схватился, только у меня руки к столбу были привязаны. Звенело и гудело так, будто небо над замком лопнуло и оттуда грянулся сам Небесный Баран со своим колокольчиком, а заодно и все его стадо. Стены задрожали, заходили ходуном стены, и как обрушились! Только пыль столбом. По науке это называется резонансом. А у нас, в стройбате, по-простому – навоз вместо цемента.

Ну, народ, как слегка очухался, разбегаться начал, конечно. А хозяин ничего, быстро в себя пришел. Лицом только позеленел и перекосился весь.

– Ах так! – кричит.

Вскакивает и с мечом наперевес на меня несется, как бешеный бык. Ну, думаю, пропал я весь. Однако чую – кто-то мои путы дергает. Оглянулся, а там птиц поналетело! И все эти птахи стараются, веревки клювиками долбят и узлы распутывают. В два счета меня освободили. А четыре особо жирные галки подлетают и меч мне в руки роняют. Кривой, конечно, меч. Нашего кузнеца изделие. Но ничего, тут уж не до жиру, и кривым мечом повоевать можно.