Макс Фрай - Гнезда Химер. Хроники Овётганны Страница 3

Впрочем, это неприятное ощущение очень быстро прошло. Я благополучно вернулся в стройные ряды прямоходящих приматов и подошел к длинному узкому окну. Стекла в окне не было вовсе. То ли его разбили, то ли хозяин комнаты обожал свежий воздух.

Я выглянул во двор, удивляясь своему прекрасному самочувствию. Этой ночью мне было так хреново, что я впервые в жизни был готов добровольно сдаться на милость первого попавшегося лекаря, если бы он обнаружился где-то поблизости, а теперь меня распирало от избытка энергии. Настроение, правда, оставалось паршивым, но по крайней мере меня больше не тянуло скулить и жаловаться. Я был твердо намерен искать – и найти! – какой-то выход. Для начала, впрочем, требовалось понять, в какое именно дерьмо я влип.

Зрелище, которое открылось моему взору, не внушало особого оптимизма. Вымощенный крупным булыжником двор, окруженный высоченной каменной стеной, был довольно просторным и донельзя запущенным: повсюду валялись какие-то предметы, смутно напоминающие примитивные орудия сельскохозяйственного труда. Никаким сельским хозяйством тут, впрочем, и не пахло, растительности вообще не было, даже каких-нибудь чахлых пучков травы.

Почти прямо под окном стоял невысокий деревянный помост с отверстием в центре. На помосте топтались крупные, пестрые, удивительно толстые птицы с хвостами общипанных павлинов. Клювы тем не менее у них были длинные и острые, это я издалека приметил.

Птицы, впрочем, не шумели, они спокойно клевали какую-то дрянь, что-то вроде черной каши, щедро размазанной по всему сооружению. Крики доносились из-под помоста. Сверху мне не было видно, что происходит под помостом, но я быстро сообразил, что там активно страдает настоящий живой человек. Сначала я не мог понять, почему он так орет, но потом разглядел, что из отверстия торчит совершенно голая задница. Она, несомненно, принадлежала несчастному мученику и была густо перемазана все той же черной кашей. Время от времени какая-нибудь птица клевала горемычную часть тела, после чего следовала новая серия воплей. Приходить бедняге на помощь явно никто не собирался, из чего я сделал вывод, что сия мистерия развивалась согласно утвержденному сценарию.

– Бред какой-то! – растерянно сказал я.

Некоторое время я наблюдал за происходящим: ждал развязки. Во дворе постепенно появлялись люди в нелепой, как мне казалось, одежде. Они начали неохотно наводить какое-то подобие порядка: складывали свои загадочные орудия труда в одну большую кучу, тихо и односложно переговаривались, то и дело взрываясь хохотом. Никогда прежде я не слышал столь дружного, дебильного и в то же время жизнерадостного ржания – возможно, впрочем, потому что никогда не служил в армии.

Никто не обращал внимания ни на крики, ни на задницу в центре помоста. И уж тем более никто не спешил на помощь великомученику. Очевидно, кто-то «самый главный» считал, что задница страдальца должна по-прежнему оставаться на месте.

По правде сказать, сие прискорбное зрелище немного подняло мне настроение. Не потому, что я такой уж великий садист, просто происходящее было настолько нелепым, что никак не могло быть частью моей жизни, не могло случиться на самом деле. Поэтому я немного расслабился. Если я сошел с ума, есть шанс, что меня рано или поздно вылечат. В конце концов, медицина развивается, умники в лабораториях то и дело изобретают новые лекарства, так что не все потеряно.

Тем не менее пронзительные вопли обладателя голой задницы здорово действовали мне на нервы, и без того порядком потрепанные. Я решил покинуть свое временное пристанище. Во-первых, я здорово надеялся, что в коридоре не так шумно, а во-вторых, решил разыскать своего пучеглазого приятеля и вообще разведать обстановку.

Обстановка была та еще. В коридоре оказалось так темно, что я вспомнил дурацкую шутку своего детства: «Как у негра в жопе». Это неполиткорректное сравнение подходило как нельзя лучше.

Некоторое время я брел наугад, придерживаясь рукой за теплую шероховатую стену, потом увидел вдалеке за поворотом свет и решительно зашагал в ту сторону. Пройдя пару десятков метров, я остановился на пороге огромного зала, освещенного отчасти скупой порцией дневного света, проникавшего в помещение через узкие окна, а отчасти – бледным мерцанием немногочисленных изящных светильников, украшавших стены.

Инстинкт самосохранения не позволил мне сразу же сунуться в центр этого открытого пространства: мало ли что. Поэтому я прижался к стене рядом с дверью и осторожно заглянул в зал: а ну-ка, что там происходит?

Ничего особенного, собственно говоря, не происходило. В помещении было пусто. Через несколько минут мне надоела собственная осторожность и я переступил порог. Прошелся по залу, разглядывая немудреные детали интерьера, стараясь сохранять отрешенное – если не настроение, то хотя бы выражение лица, как у туриста, слегка утомленного долгой экскурсией.

Откровенно говоря, ничего я толком не разглядел. Я был настолько выбит из колеи, что едва воспринимал действительность. Разве что ее общие очертания или особо выдающиеся подробности, вроде давешней голой задницы, облепленной птичьим кормом.

Моя прогулка по залу была прервана скрипом дверных петель. Я подскочил как ужаленный, но мои тревоги не шли ни в какое сравнение со стрессом, который пережил вошедший. Он замер на месте в нелепой, на редкость неудобной позе, словно бы мой взгляд парализовал его, как взор Горгоны. Одна нога стояла на полу, вторая повисла в воздухе, стопа вывернулась вовнутрь, одна рука прикрывала лицо, другая – объемистое брюхо, обтянутое ярко-красной курткой, явно сшитой не по размеру. Наконец человек пришел в движение, подскочил на месте, пронзительно взвизгнул: «Демон!» – и испарился, звонко пукнув напоследок – с перепугу, надо понимать.

А я удивленно хлопал глазами. Прошлой ночью мне решительно не удавалось объясниться с пучеглазым, зато вопль давешнего пузана был мне совершенно понятен: демон – он и есть демон. Разумеется, этот чудесный человек имел в виду меня, так мило с его стороны!

А потом до меня дошло еще кое-что. Толстяк в красной куртке не произносил слово «демон». Он сказал: «маггот»[4] – но я сразу понял значение этого слова, даже не затрачивая время на синхронный перевод, как это бывает, когда слушаешь знакомую, но все-таки чужую речь.

«Вот это да, – изумленно подумал я, – кажется, я знаю местный язык. С чего бы это?»

Потом мне стало совсем нехорошо. Подумалось: а ведь вполне может статься, что я родился и вырос в этом неуютном месте, а потом на время утратил память, вернее, обзавелся совершенно шикарными, но фальшивыми воспоминаниями о том, чего со мной никогда не происходило… А теперь я начинаю выздоравливать, так что в скором времени непременно вспомню свое, вне всяких сомнений, безрадостное детство в замке Альтаон (я уже откуда-то знал, что нахожусь не в доме, а именно в замке, и замок этот носит гордое имя Альтаон) и юность, проведенную в этих же стенах. А потом меня окружат толпы счастливых родственников и друзей, которые ужасно обрадуются, что я наконец-то вернулся к реальности.

Я чуть не рехнулся от такой перспективы, даже дышать перестал, испугавшись, что еще одна порция воздуха окончательно свяжет меня с этим местом. Но потом взял себя в руки и решил не сдаваться. Ни одна реальность не способна долго оставаться таковой, если ты в нее не веришь. У меня была возможность выбирать, во что верить, и я сделал свой выбор. «Это неправда, Макс, – твердо сказал я себе. – Что бы тебе ни мерещилось, это не может быть правдой, поскольку твое сердце принадлежит другому небу. И какая, к черту, разница, куда занесло твою кожу с костями и несколько килограммов кишок».

Мне стало легче. Настолько, что я мужественно вдохнул новую порцию воздуха и принялся выяснять, что еще я знаю об этом месте – из какого бы источника ни взялось это загадочное знание.

Через несколько минут я с облегчением (и даже некоторым неуместным разочарованием) обнаружил, что не так уж много мне известно. Кроме того, что я находился в одном из залов замка Альтаон, я не знал почти ничего. Например, загадочная кормушка для птиц во дворе с голой задницей в центре по-прежнему оставалась для меня неразрешимой загадкой. Да и рожа моего давешнего пучеглазого знакомца тоже не вызывала даже смутных воспоминаний. Я понятия не имел, кто этот смешной, в сущности, дядя!

Я подошел к окну, и земля снова ушла у меня из-под ног: в небе сияло целых три солнца[5]. Одно большое, другое поменьше и третье совсем маленькое, чуть больше привычной моему глазу луны. Это уже было слишком! Я судорожно вцепился в подоконник, но это не помогло: я грузно осел на пол.