Светлана Багдерина - Сюрприз Страница 3

— Сама удивительная, самая прекрасная и самая ученая девушка Глюкфельда! — с жаром заговорил Петер. — Обожает всё красивое, необычное, иностранное… Она даже читать умеет! И на арфе играть! А знаешь, как она песни любит!.. Балды там всякие… потом эти… как их… которые надо только ночью петь? Ногтюрны?.. сыро…нады?.. И кстати, она прослышала, что в городе проездом остановился иноземный король со свитой, а в свите — какой-то знаменитый менестрель, который вечерами выступает в парке, и ей загорелось ехать, чтобы его послушать! И она уговорила род…

Закончить он не успел: из темноты до их потерявшего бдительность слуха донесся тихий звук, словно быстро-быстро протыкали толстый лист железа.

Юноши встревоженно нахмурились, вытянули шеи и уставились во тьму: показалось, или?..

Ответить на сей вопрос они так и не успели, хоть и по уважительной причине. Звук прекратился, а вместо него возник другой, причем у них над головами. И был это бряк и скрежет мелких медных предметов друг о друга.

— Он там!!! — яростно вскричал Петер, подскочил, едва не опрокидывая фонарь и, размахивая дубиной, кинулся в атаку.

Иванушка — за ним.

После вчерашней «ночи длинных ножей»[4] там, где вчера красовались изящные ветви, ствол щетинился чугунными обрубками. Сомнений быть не могло — неизвестный вандал вскарабкался по ним как по лестнице и теперь прятался среди веток, замышляя под покровом темноты не менее темные дела.

Вондерландец, сгорая от нетерпения поскорее наложить руки на неизвестного — или известного — осквернителя апельсинов, подпрыгнул, взмахнул дубиной и со всего маху грохнул по суку над головой:

— Слазь, гадюка! Я из тебя отбивную сделаю!

Но гадюка, даже — или тем более — перед перспективой закончить свои дни в виде отбивной, слазить не торопилась. Медные ветки застучали, забренчали, ударяясь друг о друга, и рядом с Петером шмякнулся неопознанный медный фрагмент кило под шесть — то ли скелет гигантской камбалы, то ли запчасть от сенокосилки.

Скорее всего, это была ветка.

Юный трактирщик воспринял ее, как перчатку.

— Ах, ты так!!! — распаленный вызовом, Петер попытался вскарабкаться по стволу, но зажатая в кулаке палица наводила на мысль, что или в руках было что-то лишнее, или как минимум одной руки не хватало.

Разрываясь между необходимостью срочно забраться и потребностью иметь что-то, чем можно было бы вздуть вредителя, он попытался переложить свое оружие в другую руку[5], потом подмышку[6], прижать подбородком[7], засунуть за пояс… Не предназначавшаяся для такой транспортировки дубина выскользнула, грохнулась на мостовую и покатилась. Суконщик, рассыпая проклятия и эвфемизмы, метнулся за ней.

Когда воссоединение мстителя и его оружия состоялось, ветки дребезжали, уже на другом конце кроны. Искореженные апельсины шмякались на камни, подпрыгивали с дребезжащим звоном, подобно граду на анаболиках, и раскатывались по площади, пересчитывая булыжники рваными боками.

Разъяренный апельсиновладелец ринулся туда, где свирепствовал невидимый саботажник, подскочил, размахнулся…

Дубинка, запутавшаяся в анатомии дерева, на удивление так просто не ломаемой, вырвалась у него из рук и застряла вне пределов видимости.

И досягаемости, как выяснилось спустя полминуты бесплодных подпрыгиваний.

— Чтоб… тебе… повылазило… — хрипел Петер, и руки его метались над головой, одновременно стараясь задеть блудную палицу и защитить голову от сыплющегося на него лома цветного металла. — Г-гадюка гадская…

Иванушка, недолго думая, выхватил единственный предмет, которым можно было бы выбить задержавшуюся в гостях дубину, и взмахнул им, целясь в место ее предполагаемой дислокации — раз, другой, третий…

— Убери меч! — прорычал вондерландец, отдергивая руки, пока их кусочки не присоединились к останкам апельсина на мостовой, и снова бросился на штурм ствола. — Гадюка!!!..

Но едва голова его поравнялась с нижней веткой, как нечто увесистое впечаталось ему в лоб, да так, что из глаз полетели искры, а сам он — кубарем наземь, под ноги царевичу, которому именно в этот момент посчастливилось выбить беглую дубину из ее медно-чугунного гнезда.

На голову хозяина.

Тот, не сказав последнего «гадюка», закатил очи под лоб и откинул руки.

Иванушка охнул, замер, испугавшись, что на очереди другая пара конечностей, бросил меч в ножны, метнулся растерянно к парню, к стволу, к постоялому двору, снова вернулся к осыпаемому медными обломками суконщику, подхватил его подмышки и стремительно — словно беговой рак-рекордсмен — задом-задом потянул его к дому.

Отступление сопровождалось издевательски-звонкими ударами изувеченной меди о мостовую.

Через пару минут из постоялого двора выбежала подмога — дядя Петера с женой и детьми — с фонарями, топорами и ножами, но к этому моменту на дереве уже никого не было.

Булыжная мостовая главной улицы сменилась утрамбованным проселком боковой, и звук, выбиваемый каблуками, стал глухим, почти не слышным.

Топ-топ-топ.

Иванушка, опустив голову, смотрел на поднимаемые сапогами облачка пыли и транскрибировал мысленно «топы», но в уши его, несмотря на усилия отвлечься, упрямо проникал голос Сергия:

— …а я тебе говорю, что это шептун, больше некому. И то, что мы не можем понять, как он это извернулся сделать, только подтверждает мои подозрения. Сделал тот, кому выгодно. А кому еще выгодно, чтобы петькин подарок в металлолом превратился, пока его Линька не увидела? Эриху! Больше некому!

— То есть, — устало вздохнул Иванушка, — ты настаиваешь, что это Эрих ночью залез с пилой…

— …или кусачками, — дотошно уточнил Волк.

— …на дерево и за несколько минут искромсал его?

— Точно, — убежденно кивнул Серый.

— Но мы не слышали звуков пилы! И кусачек тоже![8] И такой поступок был бы подлостью с его стороны, а Эрих добрый! Он… он животных любит!

— Особенно жареных, — пробормотал отрок Сергий. — Вань, ну ты сам поразмысли, а? Эрих бедный, как мышь на лесопилке. А тут богатенькая наследница в девках сидит. Опарафинить конкурента, уболтать девчонку — и уровень благосостояния взлетает выше крыши! И за квартиру платить не придется опять же. А что звуков не слышно было… Он же маг, или ты забыл? Кто знает, чему их там учат? Помахал руками, пошептал — и уваля!

— Куда? — не понял Иванушка.

— Чего? — насторожился Сергий.

— Куда уваля? Или кого?..

— Сам ты — кого! — рассердился Волк. — А это сеточка для лица у шантоньских дам такая!

— А… э-э… А при чем тут?..

— При том, — брюзгливо пояснил фразеологизм Серый, — что это значит «сделал что-то — и концы в воду». То есть, покрыто все сеточкой. Шито-крыто. Комар носа не подточит.

Иванушка задумался.

— Но сеточка шантоньская… она же прозрачная! Через нее же видно всё будет!

Серый недоуменно наморщил лоб:

— Ну… если в несколько слоев… и мешковиной сверху прикрыть… И вообще, чего ты ко мне привязался со своей сеткой! Это шантоньцы придумали — с них и спрашивай! А мне ты лучше ответь, на кой пень мы к этому твоему Эриху идем!

— Чтобы спросить у него, не знает ли он, кто был на дереве ночью, — тихо и терпеливо, хоть и явно не в первый раз, ответил Иванушка.

— А если это он был? — тоже не в первый раз и так же тихо и терпеливо, словно разговаривая с маленьким ребенком или большим сумасшедшим, произнес Волк. — Он тебе признается, да? Он похож на идиота?

— Может, и не признается, — неохотно допустил Иван. — Но по глазам его будет видно!

— А-а. Ну да. По глазам, — кивнул Сергий и вздохнул.

Цель их похода и на этот раз ускользнула от него, как таинственный вандал ночью с апельсина. Потому что ему, чтобы убедиться в вине чародея, ни по глазам, ни по ушам, ни по иным частям тела или лица видеть ничего было не надо. А при проницательности его товарища по глазам Эриха тот мог определить разве что их наличие.

Встретила юных сыщиков на пороге домика матушка Эльза. Она улыбнулась, поинтересовалась самочувствием и новостями и спросила, не повидать ли ее квартиранта они пришли. Потому что если да, то он спит, так как всю ночь безвылазно проработал в мастерской ее покойного мужа, которую она отдала ему под это… слово такое иноземное… на «р» начинается… или на «б»… если не на «а»… потому что мельник, прослышав про его искусство обращения с животными, заказал ему заговор от мышей, хомяков и крыс.

— И что, совсем никуда из своей… э-э-э… мастерской ночью не выходил? — подозрительно склонил голову Серый.

— Не выходил, — истово затрясла головой старушка. — Там дверь знаете, какая скрипучая! Я бы точно проснулась. Я ведь чутко сплю, как птичка небесная.