Светлана Багдерина - Универсальное оружие Страница 4

Глоток чая застрял в горле студента.

Это ведь было так очевидно! Это злой Броше учить не будет, а добрый — за милую душу! Значит, всё, что нужно было сделать — задобрить его! А что могло задобрить рассерженного магистра волшебных наук в непонятном шантоньском Мильпардоне?..

Агафон почесал в затылке и улыбнулся.

Конечно, то же, что задабривает рассерженных мельников, крестьян и лодочников в его родной деревне! Как выражались здешние профессора, небольшой сруб… суп… рисовый… Короче, неожиданная помощь!

Энергично отставив кружку, студиозус вскочил и рванулся в торговый зал — искать, чем бы там можно было неожиданно помочь, пока не вернулся хозяин.

Некстати всплывший в памяти запрет на прикосновения к чему-либо остановил его на полпути, но обескуражить сабрумайца, что-то вбившего себе в голову, было не так легко. Проникнутый духом учения и благими намерениями, он сделал серьезное лицо, наморщил лоб и принялся вспоминать школьные уроки логики для подведения идеологической базы.

Если магистр не имел в виду то, что сказал, значит… он имел в виду то, что не сказал.

Или не сказал то, что имел в виду?

Или сказал то, что не имел в виду?

Или сказал не то, что имел в виду, когда не сказал, что имел в виду?..

Физиономия Агафона вытянулась: задачка из разряда «два плюс два» быстро обрастала интегралами и дифференциалами, а это они еще не проходили. Или не проходил он — что в итоге было одно и то же.

Рассерженный и сконфуженный, практикант махнул рукой, вспомнил вместо непокорных логических формул старое бабкино присловье — «Если нельзя, но очень надо — значит, можно» — и вприпрыжку помчался в лавку.

Время, отпущенное на добрые дела, шло.

Едва Агафон переступил порог торгового зала, невероятное разнообразие самых причудливых предметов, какие только мог вообразить мозг первокурсника, снова ввергло его в благоговейный ступор. Глаза студиозуса растерянно моргнули и забегали по бесчисленным артефактам, пытаясь найти среди них те, что нуждались в ремонте, протирании или просто в переставлении на более выгодные позиции для привлечения внимания покупателей.

С чего начать?

С пернатого колеса?

С книжек, тихо похрапывающих на ближнем стеллаже?

С коробки красок жутковатой формы?

С сосудов, испещренных вкривь и вкось неведомыми письменами?

С мятых доспехов, сваленных беспорядочно в дальнем углу лавки?

С еще одной попытки вернуть в родной шкаф ани-женщин, всей оравой зачем-то раскачивавшихся теперь на шнуре?

Или…

Взгляд начинающего чародея остановился на единственном предмете — а точнее, приборе — в цели и назначении которого он был уверен на сто пятнадцать с половиной процентов.

В глубине зала на подставке стоял, безмолвно побулькивая тошнотворной зеленой жидкостью в кишочках, самогонный аппарат. Нет, конечно, на языке ученых магов он имел какое-то свое название, малопонятное и еще меньше произносимое нормальными людьми, особенно покинувшими родную мельницу менее полугода назад, но сущности его это не меняло. А сущностью его была перегонка из пустого в порожнее, как метко сформулировал кто-то из старшекурсников, просвещая первогодков. Каждая лавка волшебника должна была иметь что-то вроде этого — абсолютно бесполезное, но загадочное, головоломное и непостижимое, чтобы профаны чувствовали, что магия — это великое таинство, настоянное на знании веков. Ну и платили соответственно.

Агафон подошел поближе, увидел, что уровень зеленой жидкости в большой колбе опустился ниже самой низкой красной отметки, и облегченно выдохнул: вот оно, то, что надо. Нечто безопасное, не волшебное, но требующее его вмешательства. Как долить в банку воды.

Через пару минут студиозус стоял у аппарата с полным кувшином. Оторвать самую толстую трубку, открывая горлышко реторты, было делом трех секунд. Вылить воду в радостно забулькавший раствор — еще полминуты.

Дождавшись, когда последняя капля упадет в реторту, Агафон улыбнулся, приладил трубку на место и с чувством выполненного долга отступил на шаг, любуясь.

И нахмурился.

Жидкость в аппарате, доселе ярко-зеленая, стала полупрозрачной и бледной.

Он хмыкнул неодобрительно, потер подбородок, хлопнул себя по лбу… развернулся и побежал на кухню. Еще через две минуты он вернулся с флаконом зеленки, повторил операцию по отрыванию и выливанию, отступил, рассматривая…

И снова нахмурился.

Бледновато. За такой колер ни один нормальный покупатель и гроша медного не выложит. А зеленка кончилась. Что же…

Воровато оглянувшись и не увидев никого, кроме упорных, но неудачливых аниженщин у окна, студиозус снял с полки коробку красок, отыскал баночку с зеленой и вылил в реторту всю до последней капли.

Жидкость приобрела густой насыщенный оттенок травяной жабы с морской болезнью.

Агафон болезненно скривился: не то. Почесав в затылке, он снова ринулся на кухню — и вернулся с бутылкой абсента. Когда и ее содержимое оказалось в смеси, он слегка потолкал подставку, чтобы жидкости быстрее смешались, отступил, задумчиво прищурился — и кивнул, довольный: на этот раз вышло похоже. И даже, кажется, булькать стало веселее и энергичнее.

Ободренный успехом, студиозус сбегал на кухню, сунул опустевшую посудину в мусорную корзину, и полетел в торговый зал на крыльях радости и желания творить добро.

Чем бы еще помочь старику?..

Студент огляделся, но ничего однозначно немагического, до чего ему можно было дотрагиваться, на глаза не попалось. Кроме…

«Ну что такого особенного может быть в старых книжках!» — сказал сам себе Агафон, и сам себе поверив, направился к книжному шкафу. Может, там надо вытереть пыль или переставить фолианты по алфавиту?

К его разочарованию, первую идею пришлось похоронить очень быстро: в отличие от всей лавки, книги содержались в идеальном порядке. Вторая идея отправилась вслед за первой через минуту: из всех заголовков на понимабельном языке был написан только один. Но зато какой!

«Говорящая Книга»

— Поговори со мною, книга… — благоговейно снимая ее с полки, промычал студиозус на мотив известной песни.

Книга не издала ни звука.

— Эй, ты… Скажи уже чего-нибудь! — Агафон потряс фолиант, словно будил спящего — но тот упрямо молчал.

И тут его посетила мысль, поражающая своей новизной.

«А может, надо ее открыть и прочитать инструкции?»

Сказано — сделано.

На первой странице крупными красивыми буквами и впрямь были выведены инструкции. Вернее, инструкция.

«Открой на любом месте. Читай. Закрой. Повтори».

— Читать я и не говорящие могу, — разочарованно протянул студент, но указанию последовал.

Книжка распахнулась примерно на середине.

«Больнее всего терять то, чего нет, особенно если кроме этого ничего не было».

Физиономия парня вытянулась:

— Ничего не понимаю… Ерунда какая-то!

Вторая попытка принесла сообщение:

«Если ты чего-то не понимаешь, это значит только то, что ты чего-то не понимаешь».

— Да я сам таких словесных выкрутасов сколько хочешь могу понавыкрутить! — фыркнул студент, закрыл, открыл… и воззрился на укоризненное:

«Могу» и «Смогу» — не одно и то же».

— Одно, не одно, двадцать одно… тут могу, тут не могу… Сам-то понял, что сказал, умник? А еще генерал! Вот кто у тебя ничего не понимает-то! — попрекнул он книгу, тыкая пальцем в изречение, закрыл том, открыл — и прочел:

«На чужом бревне соломинку видит, а на своем глаза́ не замечает.»

— А это вообще дурак какой-то брякнул! — Агафон сердито захлопнул фолиант, но не удержался от соблазна и открыл в последний раз:

«Сам дурак».

— Из таких брех… бреш… брошь… шурок… брошенных…шурок… только кульки под семечки делать! — оскорбленно прорычал практикант, одним движением вколотил фолиант обратно на полку между соседок и, не находя облегчения в душе, мстительно выкрикнул ей в корешок: — Писулька бестолковая!

Книжка ничего не ответила — а зря. Студентом с нереализованным желанием поругаться вновь овладела жажда деятельности.

Что бы такого… что бы такого… что бы такого…

Окинув критическим взором лавку, он удивился, отчего настолько очевидное раньше ускользало от его взора.

Хлам!

Кучи хлама загромождали пятачок перед входной дверью — битое стекло, щепки, осколки, обломки, ошметки, огрызки, обрывки и просто неопознаваемый мусор лежали там, куда он их смёл при уборке полчаса назад. Вокруг, как бешеные мыши, сталкиваясь, спотыкаясь, падая, влетая на ходу в мусорные терриконы и выскакивая с другой стороны, носились анинэцкэ.