Арка первая: "Порт Даль" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич Страница 5

— Да, господин?

— С какой целью ты прячешь от меня сегодняшнюю газету?

— Я бы ни за что не позволил себе, господин!

— Ты сунул её за стойку для зонтов, когда думал, что я не вижу. Это не лучшее место для свежей прессы.

— Вы правы, господин. Нам следует поставить в прихожей мусорное ведро. Единственно достойный сосуд для этого позорного вместилища врак и мерзкой клеветы.

— О, значит, наш вчерашний спектакль не прошёл незамеченным критиками?

— Вы о гнусных писаках с грязными перьями, которые они вынимают из глубины собственного ануса, чтобы написать очередной пасквиль коричневыми чернилами оттуда же?

— Кажется, сегодня там нечто особенное, — довольно кивает Полчек. — Обычная разгромная рецензия тебя бы так не возбудила. Будь любезен, прочти.

Гоблин, демонстративно кряхтя, отправляется за газетой. Возвращается, держа её двумя пальцами за уголок, как будто в руке у него не сложенные листы дешёвой серой бумаги, а дохлая крыса.

— Господин, вам не следует…

— Франциско Шнобель Пятый! Я сам знаю, что мне следует, а что нет.

— Как скажете, господин! — покорно склоняет ушастую голову гоблин и, брезгливо вытирая пальцы о сюртук, разворачивает газету.

— Очки, Франциско, — напоминает Полчек.

— Но, господин…

— Очки, я сказал. Мне надоело, что ты додумываешь письма там, где не можешь их прочитать. Это уже привело к нескольким казусам с контрагентами. Спичка до сих пор не может понять, почему в бар привезли гномий растворитель вместо виски. Хорошо, что нашей публике всё равно, что пить.

Франциско вздыхает, кривится, закатывает глаза, но хозяин неумолим. Гоблин достаёт из внутреннего кармана сюртука завёрнутые в не очень чистый платок круглые стёкла в тонкой медной оправе и с видимым неудовольствием водружает их себе на нос. Развернув газету, он находит нужное место и с тяжёлым вздохом начинает читать.

«Открытое письмо Полчеку Каю, учредителю театра 'Дом Живых», от разгневанного драматурга Пониция Дрюка.

Полчек! Взяв в постановку мою пьесу, ты обошёлся с ней, как горный волот с мягкой овечкой. Ты ей подтёрся, Полчек! Жалкий эпигон, как ты посмел переписать текст! Ты превратил творение моего таланта в пародию на спектакль! Тебе кажется, что это смело и ново? Ты думаешь, это постмодерн? «Восставший Сарпадемар» — это моя революционная идея! Моя лебединая песнь! И что ты с ней сделал? Превратил в балаган! В бродячий бордель-шапито с оркестром из анальных дудочников в авангарде!

Плевать на искусство! Плевать на театралов! Лишь бы твоя полностью лишённая вкуса публика рукоплескала твоим нелепым новациям. А, да — и чтобы в Доме Теней кому-то икнулось.

Где мой третий акт, Полчек? Ты его просто ВЫ-РЕ-ЗАЛ! Вставил вместо него собственный нелепый опус! Даже три пьяные рыбки, бьющиеся в конвульсиях на черновике пьесы, могли бы написать его лучше!

Вот тебе мой совет: продай театр. Кому-нибудь понимающему в искусстве или хотя бы способному связать два слова. Хотя, знаешь, что? Я забираю сценарий. Никогда больше моего имени не будет на афишах твоего жалкого любительского театришки!

С совершеннейшим неуважением,

великий драматург Пониций Дрюк'.

— Франциско.

— Да, господин.

— А что, разве имя этого соплежуя было на афишах?

— Нет, господин. Сначала мы забыли его поставить, а потом типография отказалась перепечатывать бесплатно.

— Значит, мы ничего не потеряли.

— Да, господин.

— А его «Восставший Сарпадемар», между нами, просто унылое пафосное говно. «Уставший Сарпадемар» было бы правильнее. Или даже «Уснувший Сарпадемар». Как уснула бы на пьесе публика, если бы я не оживил его тухлый текст несколькими удачными сюжетными ходами.

— Не сомневаюсь, господин.

— Но разве можно ждать от людей благодарности, Франциско?

— Ни в коем случае, господин.

Глава 2

Певчие пташки Полчека

Мастер игры:

— Внимание, игроки-театралы, мы покидаем вас и перемещаемся в порт!

Порт Даль — портовой город, пуповина, соединяющая все государства Чела с Корпорой, и неформальная столица свободной торговли, где городские власти традиционно закрывают глаза на то, что не всякий мелкий портовой гешефт в точности соответствует многочисленным путаным законам, которые принимают в столице всякие бездельники. Если, конечно, налоги с этого гешефта уплачены в городскую казну.

Даль — живописный и шумный город, полный музыки, ярких цветов и безудержной коммерции. А «Гнилым Уделом» его зовут только столичные неженки, в жизни своей селёдки не нюхавшие.

Итак, Полчек движется с Золочёной Эспланады в Невод, также известный как Левый Борт. Здесь находятся гавань и храм Вечны Нашёптанной, единственные два места, куда проезжающие город Разумные попадают нарочно.

Портовые таверны делятся на несколько видов. Если считать снизу, от социального дна, то первыми будут те, что стоят у самой воды, но в стороне от пассажирских пирсов. Земля тут почти ничего не стоит, но даже эту мелочь можно не платить, если построиться на сваях над полосой прибоя. Сильных штормов в Порте Даль не бывает, а если заведение даже и смоет, то всегда можно собрать выброшенные на берег доски и построить новую халабуду со щелями в палец, ничуть не отличающуюся от предыдущей. Кроме привлекательной дешевизны и омерзительного качества напитков, заведения этого класса могут похвастаться обилием свежего воздуха, приправленного крепкими ароматами береговой линии, и лёгкостью избавления от трупов, которые можно выкинуть в море прямо из окна. Аудиторию прибрежных таверн составляют в основном окончательно пропившиеся матросы, которые заканчивают в них алкогольный тур, начатый в заведениях поприличнее. Утром, перед поднятием якоря, боцманы проходятся по этим рыгаловкам, собирая свои команды и приводя их в чувство ведром морской воды, крепкой руганью и пинками.

Таверны следующего уровня стоят подальше от воды и поближе к грузовым пирсам. Напитки тут тоже полная дрянь, но бармен хотя бы даёт себе труд выловить из бочки дохлую крысу, прежде чем наполнить кружку посетителя. (Саму крысу охотно съест на закуску любой болотный гоблин.) Здесь тоже пьют матросы — те, кто ещё не потерял надежду вернуться на корабль своими ногами. К их услугам забористая дварфовская самогонка и море напитка, считающегося пивом за неимением лучшего термина. По цвету и запаху он почти не отличается на входе в организм и выходе оттуда, но свою главную функцию — дать по мозгам — исполняет. Особенно если вам кто-нибудь врежет по башке тяжёлой глиняной кружкой.

Чуть приличнее будут таверны, расположившиеся на пути к пассажирским пирсам, где коротают время в ожидании корабля небогатые путешественники, но не брезгуют пропустить кружку-другую и моряки уровня боцмана или даже помощника капитана с лайбы попроще. Здесь уже можно поесть без опасения выблевать желудок в ближайшую канаву. И, поднося ко рту пиво, не надо зажмуриваться и зажимать нос. И можно арендовать номер, где щели в полу ограничивают калибр пролезающих туда тараканов. К номерам прилагается нехитрый спектр услуг интимного характера, поэтому коридоры обклеены объявлениями с предложениями быстро и недорого вылечить те болезни, которые вы получите в довесок. Эта реклама приведёт незадачливого клиента к полнейшим шарлатанам, снадобья которых отравят их в лучшем случае не насмерть.

Карманы здесь очистят у любого, кто недостаточно ловок и внимателен. Но пырнут ножом вряд ли — публика ещё недостаточно пьяна, чтобы драться из куража, и недостаточно богата, чтобы её имело смысл резать ради кошелька.

Ближе к городу и входу в порт расположились заведения «капитанского класса». Их расписные фасады выходят на главный портовой променад, у них есть широкие стеклянные окна, и в них протирают столы, прежде чем подать настоящую еду на настоящих тарелках. При входе здесь стоит не вышибала из троллей или голиафов, а какой-нибудь смазливый полуэльф, наряженный в расшитый костюм. (В наличии вышибалы вы убедитесь, если вас сочтут недостаточно респектабельным для заведения.)