Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Текстъ: Аркадія Аверченко и Георгія Ландау

Рисунки: А. Радакова и Ре-Ми

ЭКСПЕДИЦІЯ ВЪ ЗАПАДНУЮ ЕВРОПУ

Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

ВВЕДЕНIЕ

О пользѣ путешествій. — Кто такой Крысаковъ. — Душевныя и тѣлѣсныя свойства Мифасова. — Кое-что о Сандерсѣ. — Я. — Нашъ слуга Митя.

Какъ часто случалось намъ останавливаться въ восторгѣ и восхишеніи, съ раскрытымъ сердцемъ передъ чудесами природы, созданной всемогущими руками Творца!

Нѣкоторыя восторженныя простоватыя натуры раскрываютъ даже, при этомъ, ротъ, и на закрытіе его соглашаются только при усиленныхъ уговорахъ или послѣ примѣненія физическаго насилія.

Спрашивается: какимъ же образомъ можемъ мы получать наслажденіе отъ созерцанія природы во всемъ ея буйномъ размахѣ и многообразіи?

Отвѣтъ одинъ: путешествуя.

Да! Путешествiе — очень полезное препровожденіе времени. Оно расширяетъ кругозоръ и облагораживаетъ человѣка… Одинъ мой пріятель, живя безвыездно въ Россіи, приводилъ всѣхъ въ ужасъ огрубѣніемъ своего нрава: онъ безпрестанно и виртуозно ругался самыми отчаянными словами, не подозрѣвая, что существуетъ, кромѣ брани, и обыкновенный разговорный языкъ.

Однажды поѣхалъ онъ за-границу. Объѣздилъ Германію, Францію, Италію и Испанію. Вернулся… и что же! Послѣ возвращенія, этотъ человѣкъ сталъ ругаться и поносить встрѣчныхъ не только по русски, но и на нѣмецкомъ, французскомъ, итальянскомъ и испанскомъ языкахъ.

Такое поведеніе вызвало всеобщее изумленіе, и дѣла его поправились.

Даже неболыиія путешествія облагораживаютъ и развиваютъ человѣка. Это можно видѣть на примѣрѣ обыкновенныхъ учениковъ. Ежедневный краткія ихъ путешествія въ училище дѣлаютъ изъ нихъ образованныхъ людей, которые никогда не заблудятся въ лѣсу, несмотря на то, что главная его составная часть — буква «ѣ».

А открытіе Америки? Была ли-бы она открыта, если-бы Колумбъ не путешествовалъ? Конечно, нѣтъ, А неоткрытіе Америки вызвало-бы экономическія неурядицы. Европейскіе герцоги и принцы, не встрѣчая богатыхъ американокъ, впадали-бы въ бѣдность и вымирали, а американки, не подозрѣвая о существованіи материка, биткомъ набитаго гербами, титулами и высокопоставленными ихъ носителями — быстро разбогатѣли-бы до того, что денегъ дѣвать было некуда, цѣнность ихъ упала, и экономическій кризисъ, этотъ бичъ народовъ, обрушился-бы отъ одного океана до другого на этотъ замѣчательный материкъ.

А что можетъ быть прекраснѣе путешествія въ тропическую страну, напримѣръ, Африку? Я читалъ объ одномъ англичанинѣ, который задумалъ изслѣдовать берега таинственной Танганайки; онъ взялъ съ собой палатку, носильщиковъ, верблюдовъ и чемоданы. На берегу таинственной Танганайки онъ наткнулся на такое прожорливое племя, что оно съѣло, помимо англичанина, верблюдовъ и носильщиковъ, — даже чемоданы и съѣдобныя части палатки.

Даже въ этомъ трагическомъ случаѣ можно наблюсти пользу и культурное значеніе путешествій: невѣжественные дикари приняли чрезвычайно цивилизованный видъ, украсивъ уши своихъ женъ коробками изъ подъ консервовъ, а королю нахлобучивъ на голову, вмѣсто короны, керосиновую кухню.

Это пустякъ, конечно. Но это — первый шагъ въ обширную область культуры.

Я могъ бы еще сотнями примѣровъ доказать пользу и значеніе путешествій, но не хочу ломиться въ открытую дверь. Это только гимназисты въ класныхъ сочиненіяхъ на тему «о пользѣ путешествій» измышляютъ, какъ-бы поосновательнѣе доказать, что дважды два — четыре.

Четверо насъ (кромѣ слуги Мити) единогласно рѣшили совершить путешествіе въ Западную Европу. Цѣли и стремленія у насъ были разныя: кое-кто хотѣлъ просто «расширить кругозоръ», кое-кто мечталъ по возвращеніи «принести пользу дорогой Россіи», у одного явилось скромное желаніе «просто поболтаться», а слугѣ Митѣ рисовалась единственная заманчивая перспектива, между нами говоря, довольно убогая: утереть, по возвращеніи, своимъ коллегамъ носъ.

Въ этомъ мѣстѣ я считаю необходимымъ сказать нѣсколько словъ о каждомъ изъ четырехъ участниковъ экспедиціи, потому что читателю впослѣдствіи придется неоднократно сталкиваться на страницахъ этой книги со всѣми четырьмя, не считая слуги Мити.

Крысаковъ (псевдонимъ). Его всецѣло можно причислить къ категоріи «оптовыхъ» людей, если существуетъ такая категорія. Онъ много ѣстъ, много спитъ, еще больше работаетъ, а еще больше лѣнтяйничаетъ, хохочетъ безъ умолку, въ глубинѣ сердца чрезвычайно деликатенъ, но на ногу наступить себѣ не позволитъ. При необходимости, полѣзетъ въ драку или въ огонь, безъ необходимости — проваляется на диванѣ недѣлю, читая какую-нибудь «эволюцію эстетики» или «Собраніе свѣтскихъ анекдотовъ на предметъ веселья».

Иногда не прочь, ради курьеза, соврать, но уличенный, не споритъ, а, вмѣсто этого, бросается на уличителя и начинаетъ его щекотать и тормошить, заискивающе хихикая. Въ жизни неприхотливъ. Спокойно доливаетъ поданную чашку кофе — пивомъ, размѣшиваетъ его съ сахаромъ, а если тутъ же стоить молоко, то и молоко переливается въ чашку. Пепелъ, упавшій случайно въ эту бурду, размѣшивается ложечкой для того, «чтобы не было замѣтно».

Крысаковъ. (Фото-этюдъ по рисунку Мифасова).

Любитъ задавать оффиціантамъ нелѣпые, безсмысленные вопросы. Раздѣваясь у ресторанной вѣшалки, обязательно освѣдомится: приходилъ-ли Жюль Вернъ? И чрезвычайно счастливъ, если получитъ отвѣтъ:

— Полчаса, какъ ушли.

Беззаботность и лѣнь его иногда доходятъ до героизма. Когда мы выѣхали изъ Россіи, то, начиная отъ Берлина, у него постепенно стали отваливаться пуговицы отъ всѣхъ частей одежды. Постепенно-же онъ замѣнялъ ихъ булавками, иголками, и, главнымъ образомъ, замысловатой комбинаціей изъ спичекъ и проволоки отъ лимонадныхъ бутылокъ. Чтобы панталоны его сидѣли, какъ слѣдуетъ, ему приходилось надменно выпячивать впередъ животъ и безпрестанно, съ кажущейся беззаботностью, засовывать руки въ карманы.

Положеніе его ухудшалось съ каждымъ днемъ. Хотя еще стояла прекрасная весна, но Крысаковскія пуговицы, вѣроятно, совершенно созрѣли, потому что падали сами собою, безъ посторонней помощи.

Въ Венеціи наступилъ крахъ. Когда мы собрались идти обѣдать въ какое-то «альберго Негро», Крысаковъ сѣлъ въ своемъ номерѣ на кровать и тоскливо сказалъ:

— Идите, а я посижу.

— Что ты, крысеночекъ, — участливо спросилъ я, — боленъ?

— Нѣтъ.

— Тебя кто-нибудь обидѣлъ?

Идите, а я посижу…

(Этот набросокъ ясно рисуетъ интимную жизнь людей, не побоявшихся трудной экспедиціи).

— Нѣтъ.

— А что-же?

— У меня не осталось ни одной…

— Лиры?

— Пуговицы.

— Купи другой костюмъ.

— Да у меня есть костюмъ.

— Гдѣ же онъ?

— Въ чемоданѣ.

— Такъ чего-жъ ты, чудакъ, грустишь? Достань его, переодѣнься и пойдемъ.

— Не могу. Потерялъ ключъ.

— Взломай!

— Попробуйте! Онъ изъ крокодиловой кожи.

Изъ угла вытащили огромный, чудовищно распухшій чемоданъ и съ озвѣрѣніемъ набросились на него. Схватили сначала за ручки — отлетѣли. Схватили за ремни — ремни лопнули.

— Раскрывайте ему челюсти, — хлопотливо совѣтовалъ художникъ Мифасовъ, лежа на постели. — Засуньте ему палку въ пасть.

Послѣ получасовой борьбы чудовище сдалось. Замокъ застоналъ, крякнулъ, крышки разжались и душа его полетѣла къ небу.

Первое, что лежало на самомъ верху — было зимнее пальто, подъ нимъ калоши, ящикъ изъ подъ красокъ и шелковый цилиндръ, доверху наполненный мѣломъ, зубнымъ порошкомъ и зубными щетками.

— Вотъ они! — сказалъ радостно Крысаковъ. — А я ихъ съ самаго Вержболова искалъ. А это что? Ваза для кистей… Зачѣмъ же я, чертъ возьми, взялъ вазу для кистей?

— Лучше-бы ты, — сказалъ Сандерсъ, — взялъ стеклянный футляръ для каминныхъ часовъ, или стѣнную полку для книгъ.

— Братцы! — восторженно сказалъ Крысаковъ, вынимая какую то часть туалета. — Пуговецъ, пуговецъ-то сколько!.. Прямо въ глазахъ рябитъ…

Онъ переодѣлся и, схвативъ свой чемоданъ, похожій на животное съ распоротымъ брюхомъ, изъ котораго вывалились внутренности, оттащилъ его въ уголъ.

— Жалко его, — растроганно сказалъ онъ, выпрямляясь, — я такъ люблю животныхъ…

— Что это у тебя сейчасъ упало?

— Ахъ, чертъ возьми! Пуговица.

Такъ онъ и ѣздилъ съ нами — веселый, неприхотливый, пускавшiйся иногда среди шумныхъ бульваровъ въ плясъ, любующійся на красоту міра и таскавшій за обрывокъ ручки свой ужасный полураскрытый чемоданъ, изъ котораго изрѣдка вываливался то тюбикъ краски, то ботинокъ, то фаянсовая пепельница, то рукавъ сорочки, радостно подпрыгивавшій на неровностяхъ тротуара.