Андрей Шляхов - Доктор Данилов в МЧС Страница 10

Данилову пока еще не приходилось участвовать в развертывании госпиталя на практике. Он несколько раз летал за пострадавшими то в Омск, то в Краснодар, то в Петрозаводск, то в Екатеринбург, а в остальное время или дежурил сутками в качестве врача мобильной поисково-спасательной группы, или повышал свой уровень на тренингах и занятиях. Надо сказать, что обучению сотрудников в отряде уделяли много внимания, причем не только на бумаге, как это нередко бывает, но и на деле.

– Ладно. – Маятник ломакинского настроения качнулся в сторону позитива. – Зарплата важнее, особенно такая, как у нас. При наших перманентных пертурбациях (в астрономии пертурбацией называют изменение пути небесного тела под воздействием силы притяжения других тел. В переносном значении это слово употребляют для обозначения внезапных нарушений порядка, нормального хода каких-либо процессов) надо хорошо питаться, да и вообще…

Зарплата врачей мобильного госпиталя и впрямь была высокой. На «Скорой помощи», где ставки традиционно выше, нежели в других медицинских отраслях, у Данилова на полторы ставки выходило почти вполовину меньше. И это еще без учета командировок, порой весьма длительных, во время которых выплачивались дополнительные надбавки.

Чаепитие в рабочий полдень началось. Данилову эти получасовые посиделки в узком кругу, проходящие в комнате отдыха, очень нравились. И компания приятная, и много нового, интересного узнать можно. Что делают коллеги, собираясь вместе? Конечно же, говорят о работе. Иногда говорят и о чем-то еще, но чаще все-таки о работе.

– Главное, чтобы нервы не трепали почем зря. Пертурбации – они ведь разные бывают…

Ломакин свернул на излюбленную тему. Собеседникам стало ясно, что сейчас они услышат очередную историю «из жизни», из богатого ломакинского опыта. Данилов поболтал в кружке напоследок заварочной ложкой, вытащил ее и положил на блюдце.

– Хороший хозяин трижды чай заваривает, – пошутил Шавельский.

– Вставать лень, – ответил Данилов.

– Никогда не забуду, как в мае девяносто седьмого года затопило город Камск. Вот уж нам там досталось… – Ломакин отхлебнул из своей кружки, поморщился от горечи (ядреный кофе он пил без сахара) и продолжил: – Такого бардака и представить себе нельзя было. Сложилось впечатление, что местные власти ни хрена не делали. О наводнении их предупреждали заранее, но они не озаботились принять меры.

– В смысле, эвакуировать народ? – уточнил Желтухин.

– Для начала – создать НЗ продуктов, топлива и медикаментов на случай чрезвычайной ситуации. А по мере приближения угрозы думать и о эвакуации. Только камские власти ни о чем таком не мыслили: даже когда город с окрестностями уже затопило, не озаботились тем, чтобы давать как нам, так и пострадавшим правильную информацию. В итоге пришлось не только спасать, но и кормить население. Кухня работала в режиме нон-стоп, повара падали у своих котлов замертво, как рабочие военных заводов в годы войны. Шутка ли, своими силами обеспечить горячим питанием четыре с лишним тысячи человек! Да еще и двухразовым!

Для питания сотрудников в чрезвычайных условиях мобильный госпиталь располагал полевой кухней немецкого производства. Завтраки, обеды и ужины были не только горячими, но и вкусными. И не столько из-за профессионального мастерства поваров (в конце концов, научиться готовить простые общепитовские блюда несложно), сколько из-за их добросовестности. Ничего не уходило мимо котла: если заложено все, что положено, еще и в должном качестве, то результат будет соответствующим.

– Наша кухня – Кухня с большой буквы! – не без некоторого пафоса произнес Ломакин. – Уж поверьте старому гурману – так хорошо ни в одной организации не кормят!

Ломакин сделал второй глоток.

– А погодка была! – поморщился он. – Самая гнилая – минус 2–3 градуса днем, минус 10–12 – ночью; то дождь, то мокрый снег, по самое никуда в воде…

– Это как – по пояс или выше? – поинтересовался Желтухин, но Ломакин проигнорировал глупый вопрос.

– Местные даже толком не могли учет спасенных наладить. В такой ситуации все делалось на нервах, все ходили не только измотанные, но и злые, как с цепи сорвавшиеся. Сошников вообще озверел, разговаривал только криком и сыпал выговорами налево и направо. Я за это время целых два заработал. А спросите: «За что?» Не за что.

– А все-таки? – спросил Шавельский.

– Ну, один выговор я получил за то, что на семь минут задержал вылет вертолета с пострадавшими. Но у меня была уважительная причина: один из пострадавших перед самой загрузкой резко ухудшился, поэтому надо было его хоть чуточку стабилизировать. Оставлять человека до следующего вертолета, который должен был прилететь примерно через час (там у нас было всего три борта), не хотелось: вдруг еще сильнее ухудшится? Вот и попросил летчика тормознуть, благо обстановка позволяла. Только вертолет взлетел, прибежал Сошников. Орал на меня, часами перед носом тряс, объяснений слушать не захотел, дал за самовольство выговор.

– Можно было бы и оспорить, – сказал Данилов.

– В возрасте четырех лет я сделал вывод насчет того, что писать против ветра себе дороже, только штаны намочишь, – вздохнул Ломакин. – С тех пор стараюсь так не делать. Если бы я начал доказывать свою правоту, то меня бы попросту уволили. У нас это быстро делается, при желании.

– Это везде быстро делается, – вырвалось у Данилова, вспомнившего кое-что из недавней своей биографии.

– А вот во Франции, – сказал Желтухин, – государственного служащего уволить практически невозможно. Если, конечно, он сам не захочет или преступления какого-нибудь не совершит. Попал в обойму, так навсегда. Читал в авторитетных источниках.

– У нас тоже есть такие, кого уволить невозможно, – сказал Ломакин. – Вот мой однокурсник Сашка Палилов работает в приемном отделении сто пятьдесят пятой больницы. Так ему даже недолгие запои прощают, не увольняют, потому что желающих на его место – кот наплакал. А уж с тех мест, на которые они есть, вылететь проще простого.

– Ну, это как сказать, Захарыч…

– Не спорь с умным человеком, лучше слушай дальше, про второй выговор. С ним получилось очень смешно.

– Это когда ты с губернатором по телефону разговаривал? – спросил Шавельский.

– Ага. – Ломакин сделал подряд три больших глотка, допивая остывающий кофе, отодвинул от себя пустую чашку и стал рассказывать дальше.

Вышел я на свежий воздух покурить (тогда я еще курил, здоровья хватало), и вдруг подбегает ко мне техник Паливода с телефоном в руке: «Губернатор хочет узнать ситуацию с пострадавшими». Ну откуда я мог знать, что Паливода взял сошниковскую дежурную трубку для того, чтобы обсудить с Москвой какие-то свои проблемы, а пока он это делал, Сошникова куда-то дернули, сразу же позвонил губернатор, и Паливода решил передать «трубу» тому из врачей, кто был в его поле зрения. Мне говорят, что губернатор интересуется ситуацией, я докладываю. Как умею. Правдиво, в простой доходчивой форме.

– Каждое второе слово матерное, – добавил Шавельский.

– Не преувеличивай, – Ломакин погрозил ему пальцем, – не каждое второе, примерно каждое пятое. А как ты думал? Губернатор меня спрашивает, чем он может нам помочь, так я ему отвечаю, причем очень вежливо: «Замените, пожалуйста, ваших местных чудаков на букву «м» на нормальных людей, которые будут реально делать дело». Он спрашивает, как я могу оценить ситуацию, я отвечаю: «Ситуация х. вая, но делаем все возможное». Очень мило мы общались, только Сошников все испортил: на середине разговора вырвал у меня трубку и начал докладывать сам. Выговор он мне на самом деле дал не за то, что я грубо разговаривал с губернатором и якобы дал ему неверную информацию о положении дел, а за то, что я посмел присвоить себе его начальственные функции. Дима, как все рогоносцы, патологически ревнив. Благодаря ему я одиннадцать месяцев работал как сапер, взвешивая каждое слово и поступок, чтобы не уволили после третьего выговора. Ничего, удержался, через год даже почетной грамотой наградили.

– Тебе – грамоту, Дмитрию Геннадьевичу – орден Мужества, – поддел Шавельский.

– Я не завистливый, – отмахнулся Ломакин. – Сказано ведь: «suum cuique» (Suum cuique лат. – каждому своё). Если высшие силы так распорядились, нехай будет так. Тем более что орден Мужества это не орден «За заслуги перед Отечеством», за него ежемесячная надбавка к пенсии не положена.

– Орден или медаль лучше, чем грамота, – то ли шутя, то ли серьезно сказал Желтухин. – Их носить можно по праздникам.

– А грамоту можно сфотографировать, уменьшить и носить как бэйджик, – пошутил Данилов.

– А я вот в воскресенье сходил с женой и ребенком на шопинг в торговый центр, так до сих пор отойти не могу, – пожаловался Шавельский, изменив тему разговора.

– Крупно потратился или весь день напрасно загубил? – спросил Данилов.