Владимир Елистратов - Рассказы Страница 10

А всё вот почему.

Однажды нехороший северный император захватил Ротенбург и решил его разрушить. А потом ради хохмы сказал: «Я не разрушу Ротенбург, если кто-нибудь из вас ротенберхцев, з; раз, не отрываясь, выпьет 3,5 литра вина». Тогда из толпы вышел градоначальник Майстер Трунк и выпил. Причем без особых усилий и даже с большим удовольствием. И город был спасен.

Весь Мюнхен уставлен львами (как, например, Прага — коровами). Лев — символ Мюнхена. Львы — раскрашены и разряжены. Самый трогательный манекен: явно пожилая львица в нижнем женском белье. Похожа на Ирину Аллегрову.

Музеев в Мюнхене страшное количество. Старая и Новая Пинакотеки. Музей современного искусства. Очаровательная вилла Штука. О, этот немецкий язык! Например, картина, изображающая ангела, сторожащего вход в рай. По-немецки: «Вахтер рая».

Баварию мы объехали с супругой преимущественно на поезде. Во все интересные места поезда идут либо через мистический населенный пункт под названием Бухло (Buchloe), либо — минуя Бухло. Если не через Бухло — то без пересадки, а если через Бухло — то с пересадкой в этом самом Бухле.

В малепусеньких замках по дороге, скажем, в замке Ослика (Харбург), уютная немецкая бабушка-экскурсовод рассказывает массу трогательных деталей из средневековой жизни. Например, что гусиные перья для письма брались только из левых крыльев. Не знал. О том, что на средневековых портретах никто никогда не улыбается, потому что тогда не было стоматологов. Не догадывался.

В средневековых немецких замках пахнет цветочным мылом.

Но бог с ними, с замками.

Мы вернулись из поездки в Линдерхоф и Нойшванштайн вечером. Жена устала и пошла спать. А я решил все-таки поужинать в кафе «Пук». В том самом, где быстро сводятся знакомства. Не подумайте чего плохого. Просто я хотел съесть шляхт-пляттэ и запить его пивом. Растянуть кожу на животике.

Обычно в «Пуке» очень шумно и громко играет музыка. Сейчас было тихо и малолюдно. Пока несли пляттэ, я листал русский гид по Баварии. Что-то выписывал в записнушку. Терзала мысль: надо что-то писать. Побывал в Баварии. О чем писать? О пинакотеке и вилле Штука? Про них и так все знают. Тоска.

— Извините, вы из России?

Я увидел напротив себя моего ровесника. Как и я, в очках. С кружкой пива и тоже с записной книжкой. Он был слегка навеселе.

— Простите, что беспокою, — сказал он на хорошем русском, но с обычным немецким акцентом.

— Ничего-ничего. Пожалуйста. Да, я из России. Из Москвы.

— Меня зовут Петер, — он сел.

— Владимир. Очень приятно.

— Взаимно. Я недавно был в Москве.

— Понравилось?

— О да! Шумно, конечно. И темп жизни… Но…

— Это правда. Здесь потише.

— О да! Понимаете… Я журналист. Можно сказать, писатель. Ну… Не то чтобы… Пишу в журнале.

— Интересно. А я преподаватель. И о чем же вы пишете?

— Обо всем. О жизни, об интересных историях, о приключениях, путешествиях…

— Забавно.

— Да, это забавно. Но… Знаете, это очень трудно — каждый месяц сочинять какую-нибудь интересную и смешную историю. Такую, чтобы ее читали. Чтобы она нравилась.

— Догадываюсь.

— Нет, вы не представляете себе, как это нелегко… Я написал уже, по-моему, двести или триста рассказов! — Петер явно волновался. В его голосе гордость переплеталась с волнением.

— Ого! О’Генри написал, кажется, двести.

— Да, — печально улыбнулся Петер. — Двести восемьдесят семь. И умер. Но я не собираюсь умирать! Я напишу еще двести восемьдесят семь рассказов. И еще семьсот восемьдесят два!

— Обязательно напишете! — сказал я, а про себя подумал: «Хрен ты столько напишешь».

Петер решительно отпил пива и еще более решительно произнес:

— Сейчас мне нужно написать что-нибудь интересное о Москве. Не зря же я туда ездил. Но я никак не могу придумать — что именно.

— Напишите о Красной площади.

— О ней уже все написано.

— О Большом театре… Об Арбате…

Петер отмахнулся:

— Когда я учил русский язык, я все время читал про Большой театр, про Гагарина, про Красную площадь… Нет, это не то! Нужна какая-нибудь интересная история. Как это по-русски… Житейная…

— Житейская.

— Вот-вот. Из жизни. Мой журнал называется «Семья»… «Ди фамилие»…

Я непроизвольно присвистнул:

— Хорошее название!

И автоматически мысленно добавил: «А главное — редкое».

— Нужен какой-нибудь сюжет. Забавный и понятный, — не унимался Петер. — Я понимаю, что это глупо и как это по-русски… навязывательно… Навязательно…

— Навязчиво. Да нет, Петер, мне очень интересно. Вы не представляете, как мне это интересно.

— Спасибо, Владимир! Да, это глупо и … навязчиво! Но, может быть, вы можете что-нибудь посоветовать. Нет-нет… Если…

— А знаете что, — сказал я. Причем совершенно неожиданно для самого себя. Ну, прорвало:

— Напишите, как будто вы пришли в какое-нибудь московское кафе…

— Так-так.

— С каким-нибудь коротким и смешным для немецкого уха названием… Обыграйте какой-нибудь каламбур. Типа «шван» и «швайн»…

— Так-так.

— И там к вам будто бы подсел русский журналист, который хочет написать что-нибудь о Германии. О Мюнхене, например… Потому что он только что там был. А раз был — надо написать. Логично?

— О да! Логично. Как это по-русски… история из зеркала.

— Ну да, зеркальная история. Можете написать, что он работает в какой-нибудь газете, которая называется… скажем, ну… «Моя семья».

— Гениально! Зеркальная история…

— Ну, а дальше — сами знаете… Не мне вас учить. Приплетайте про Красного Гагарина с Большим Арбатом.

— Гениально! Йа, йа! Гениально!

В это время мне принесли шляхт-пляттэ и пиво. Мы чокнулись.

— За рассказ! — сказал я.

Пауза.

— За наш рассказ! — сказал Петер тихо и многозначительно.

Получалось, кстати, точно как в фильме «Подвиг разведчика». Только зеркально наоборот. Помните? Немецкий офицер провозглашает тост:

— За победу.

Немцы выпивают. А наш разведчик красавец Кадочников ждет, пока фашисты выпьют и тихо говорит:

— За нашу победу, — и пьет отдельно. Классный момент!

Петер сердечно меня поблагодарил, мы обменялись визитками, и он быстро ушел. Писать, конечно. Куда же еще? По себе знаю. На память надейся, а мысль запиши. «Мысль не в книжке записной — это зимний снег весной».

К утру мой рассказ был готов. Думаю, у Петера тоже.

Через месяц на мою электронную почту пришло письмо от Петера. К письму с приветствиями и благодарностями был прикреплен рассказ, который назывался «Журналист из „Му-му“». С посвящением: «Посвящается Владимиру из Москвы».

Словом, когда б вы знали, из какого «Пука»…

Сам дурак! первоапрельский рассказ

1 апреля — «день дурака». Это все знают. В этот день принято извращаться в изобретении обманок и громко, заливисто смеяться.

— Молодой человек, у вас спина белая!..

Молодой человек эпилептически изгибается дугой, чтобы рассмотреть свою белую спину. Похоже на собаку, выкусывающию блох с поясницы.

— Ха-ха-ха! Первое апреля, первое апреля!..

Очень смешно. Иногда — шутки с подвохом:

— Девушка, у вас чулок на локте порвался!..

Девушка испуганно смотрит на правый локоть, потом — на чулки, потом — на левый локоть. Опять на чулки. Беспомощно глядит на остряка.

— Га-га-га!.. Первое апреля!..

Ну, что еще можно придумать?.. Сколько себя помню, 1-ого апреля всегда находился остряк-самоучка, который прикидывался контролером и начинал проверять билеты в вагоне метро. Очень изобретательно, изящно.

А так, в основном, шутки дежурные:

— У тебя нитка на спине.

— У вас шнурки развязались.

— У тебя очко треснуло.

— Дяденька, а почему у вас носки разные?

— У тебя глаза запотели.

— У вас репейник в бороде.

И тому подобное. Любят люди шутки с налетом абсурда:

— Дедушка, выньте челюсть из авоськи.

— Паш, ты почему ноги не побрил?

— Женщина, вы бы хоть парик пропылесосили!

В детстве, помню, 1-ого апреля было принято позвонить куда-нибудь по какому-нибудь произвольному телефону и сказать какую-нибудь шутку, типа:

— Здравствуйте. Это фирма «Заря». Вам не нужен двухместный польский унитаз с атомным подогревом?

Часто, очень часто, граждане любят острить жестоко. Подойдет какой-нибудь остряк к похмельному коллеге и скажет:

— Братан, хочешь выпить?

Братан очень хочет. Остряк медленно-медленно нальет полстакана. Коллега — хвать! — и пьет, жадно так. А там — вода. Ну, не свинство?.

Или подойдет к девушке:

— Девушка, у вас очень богатый духовный мир…

— А откуда вы знаете? — вспыхивает девушка.

— Вы очень любите птиц…

— Да?.. А откуда вы знаете?..

— А у вас всю шляпу голуби …! Гы-гы-гы!

Грубо. Подло. Жестоко. Пошло, наконец.

Честно говоря, «1 апрель — никому не верь» всегда вызывал у меня самые смешанные чувства. Я никак не мог понять (да и сейчас никак не пойму), кто же всё-таки в конечном счете дурак? Тот, кого обманывают, или тот, кто?