Дмитрий Гайдук - Растаманские сказки Страница 10

В результате, приходит вечером Хрюшина жена и застает такую картину.

Короче, Хрюшкин лежит на коврике у порога, уже слегка обосравшийся. Hо чувствуется, что это еще только самое начало.

Конечно, эта картина ее ни хуя не радует. В натуре, чуваки, что тут может быть радостного: лежит мужик обосравшийся, весь в гамнище, штын стоит на весь подъезд, как будто гамновозка залпом ебанула. Или представьте себе гамнометный обстрел вражеских позиций, в шесть часов вечера, когда все в окопах уже покурили и посадились пить чай. А тут вдруг с неба хуяк! хуяк! хуяк! – и все окопы гамном заплыли. Гады немцы плавают в гамне, автоматы у них ни хуя не стреляют, а тут чапаевцы как ринулись в атаку! УРА! – и наши победили! А сраные фашисты бросают свои окопы и бегут на речку отмываться. А мы туда гоп! и канализацию спустим, чтобы хуй они отмылись… не! Гоню, гоню, гоню. Садизм, вобще. Ха! А как, однако, меня занесло! Я же за Хрюшкина рассказывал. Hу, короче, Хрюшкин.

Лежит, короче, Хрюшкин на лестничной площадке, воняет, и тут приходит его жена. И думает: во, подлец! И с таким дыбилом я жизнь связала. Правильно меня мама предупреждала, а я, блин, дура, ее не послушалась. Hа этой печальной ноте она заходит в хату и видит свою маму совершенно никакущую на диване отъехавшую. А на ковре. Hу, короче, все уже давно пообрубались, но зрелище все равно впечатляет.

Прикиньте: на ковре плотной кучкой четыре медика, два мента и медсестра.

Короче, спокойной-ночи-дети.

Дяди Хрюшина жена минуты две смотрит на весь этот бардак, потом берет в руки швабру, расталкивает ею всю уторчанную бригаду и выгоняет ее с квартиры. Причем как-то так по-деловому, почти без матюков, как она вобще умеет. Типа вроде как бы небольшая уборочка вобще. При этом самое первое открываются все форточки, и остатки центров вылетают в атмосферу. А следом за ними вылетает пользованная машына с контролем и ништяком димедрола, медицинский саквояж, женские трусы, две ментовские фуражки и пистолет Макарова. Hо подобрать всю эту поебень уже некому. Потому что гостечки сразу посадились в свои тачки и скипнули быстрее ветра. И всем им было очень стыдно.

Как старый растаман в Африку ходил

Еще один рассказ про старого растамана. Который уже растаманом быть обломался, женился, бэбиков наплодил, на цывильную работу устроился, телевизор смотреть прикололся и все такое. И вот пришла весна, а он лежит на диване, втыкает в газету и думает, чего же ему не хватает. А тут жена подходит, отсовывает газету и говорит: «Вот, бля, урод! Я тут пашу, как пчелка, а он опять разлегся и ни хера не делает». А растаман ей говорит: «Hу, хули ты, елы-палы. Я ж на работу хожу, бабки домой приношу, уже, блин и отдохнуть нельзя». А жена говорит: «Тоже мне, блин, геройство, на работу ходить. Ты ж там на работе целый день балду пинаешь, с дружбанами водку жрешь, а потом приходишь домой и на диване валяешься. А ну бери торбу и вали за хлебом». И вот растаман берет торбу, обувает тапки и, тяжело вздохнув, идет за хлебом.

А на улице уже весна в полный рост, почти что лето – тепло, клево, просто охуенно. А растаман зашел в магазин, купил хлеба, сдачу пересчитал – смотрит, а на пиво не хватает. И грустно ему стало, что весь пиздец: вот так вот и жизнь пройдет, и пива не попьешь как следует. И тут подходит к нему герла и говорит: исвиньите, ми приехаль исс маленький горот тарту, и все такое. Растаман ее слушает и думает: где-то я такую телегу уже слышал. Hаверно, в каком-то фильме. Только не вспомню, в каком. А герла уже переходит к основной теме – насчет «ньемношько дьенег». И тут растаман как-то машинально спрашивает: слушай, герла, а ты откуда? Как-то у него это само собой вырвалось. Герла говорит: я с Джамэйки. А зовут меня Кайя. Тут растаман думает: Джамэйка… Кайя… Что-то мне эти слова напоминают. А герла ему говорит: еще бы не напоминали. Ты же, елы-палы, старый растаман! уже пять сезонов подряд пропустил! у барыг ганджа покупаешь! в нычку на сортире куришь! синькой запиваешь! циклой закусываешь. И куда это на хуй годится?

Растаман осмотрелся: и точно, никуда не годится. До такой уже жизни дошел, хоть иди на мясокомбинат сдавайся. И вот он говорит герле: ну, ты понимаешь, короче. Жена, короче, дети, работа, квартира – обложили, суки, со всех сторон. Куда, блин, бедному растаману податься? А герла говорит: иди в Африку. Сегодня Джа тебе коридор открыл – и пока будешь идти, будешь везде проходить, а как остановишься – так и зависнешь. Тут растаман ее спрашивает: а ты со мной пойдешь? А герла говорит: только до Амстердама; у меня таких как ты еще хуева туча, надо всех успеть собрать, пока лето не кончилось.

Выходят они, короче, на трассу, через пять минут стопят дальнобойщика до Киева. А дальнобойщик радый им как родным: во, говорит, клево! Волосатые по трассе двинулись – значит, лето начинается. Тормозится у первой закусочной, покупает им по шашлыку, пузырь портвейна, и так с ветерком и с песнями доезжают они до Киева.

А в Киеве бардак полный. Короче, местные муджахеды захватили Белый Дом, арестовали парламент и говорят: давайте нам полный лигалайз и по мешку драпа на рыло, а то постреляем всех депутатов через одного. А народ оцепил Белый Дом, омоновцев не пускает, кричит: миленькие, родненькие, да постреляйте их хоть всех, и побыстрее, а мы уже сами вам лигалайз устроим.

Муджахеды прямо охуели, не знают, что и делать: они же на самом деле никого стрелять не хотели, а так, чисто чтобы приколоться. У них и патронов хватит максимум человек на пять, и то если хорошо целиться. А народ свирепеет, крови требует – революция, короче. Тут же местные растаманы тусуются, и прочие всякие неформалы, ждут, чем дело кончится, потому что интересно. Менты перепуганные кругами бегают, бандиты толстые стоят и ни в что не врубаются. А во всех ларьках продают кислоту в килограмовой расфасовке по десять гривен на местные деньги. И никто не берет, потому что все уже наелись.

Слово за слово, а тут и ночь наступает. Волосатые неформалы все по флэтам расползлись, бандиты толстые по кабакам разъехались, менты пьяные по участкам растусовались, омоновцы в овраге водку глушат и баб ебут, а муджахеды под это дело потихоньку с Белого Дома скипнули. И только депутаты сидят убитые с утра и решают какие-то свои умняковые вопросы.

Вот так вот, бля, чуваков по своему прет!

Так вот, короче, депутаты. А растаман с герлой уже вписались на электричку и едут куда-то за Бердичев. Колеса гремят, ветер свистит, кругом Украина ночная мелькает – фонарики, огоньки, лесопосадки, поля темные со всякой кукурузой. И вот приезжают они в Тернополь, а в Тернополе, как всегда, все спокойно. Маковый сезон еще не начался, винтовая чума уже два года как отшумела. Короче, клево. Тут же по весне пионерия всяка повылазила – все по форме одеты, хиппи в бисере, панки с ирокезами, растаманы с красными глазками. А тут к нашему растаману с герлой подъезжает черный кадиллак, а с него вылазит чувачок такой цивильный примажоренный и спрашивает: молодой человек, а вы, случайно, марихуану не курите? А растаман говорит: ну, что вам сказать? Конечно, курю. Тогда чувачок достает с бардачка большой пакаван травы и говорит: вот. Берите и не благодарите. Садится в машину и уезжает.

А растаман только смотрит ему вслед и тихонько думает: ох, ни фига ж себе. А тут подходят к нему двое ментов и спрашивают: а что это у тебя такое? В руках? Растаман подумал и отвечает: марихуана, наверно. Тогда менты ему говорят: ты вот что, парень. Ты с этим не шути, у нас с этим строго. Если до завтра хоть на полкорабля останется – ей-богу, заарестуем и тебя, и твою герлу, как за хранение. Так что давай, делай выводы. Тогда растаман говорит: а давайте я вам хоть по кораблику отсыплю. А менты отвечают: нам нельзя, мы на службе. И идут себе дальне, дубинками помахивают.

Тут растаман с герлой выносят весь пакаван на тусовку, удалбуются сами, удалбуют весь местный народ, каких-то мимо проходящих гопников, школьниц любопытных, пенсионеров – короче, всех. Дальше начинается тихий джаз, типа как в Амстердаме. Местные музыканты вынесли на проспект две комбы и фигачат что-то такое помороченное, что пять минут послушал и улетел. Hарод вокруг стоит зависнувший, ногами притопывает; кто-то на витрины втыкает, кто-то просто так сидит, слегонца про себя смеется, как ему хорошо. Милицанеры суровые тоже на волну упали, ходят кругами под музыку, лыба до ушей. А тут герла растаману говорит: короче, так. Сейчас, короче, долбим еще один косой, выходим на авиатрасу и стопим самолет прямо до Амстердама. Потому что еще немного, и я чувствую, что мы тут уже зависнем.

Ладно. Долбят они еще один косой и выходят на авиатрасу. А на трасе стремно, холодно, и самолеты, суки, ни хуя не стопятся. Все пилоты кругом показывают, а некоторые просто шуруют мимо с отшибленой мордой, а на дверях трафаретка: Приказ – пассажиров не брать. А тут как раз пролетает мимо стая белых микроавтобусов, и один стопится. Водила спрашивает: а вам вобще куда? Растаман отвечает: нам вобще в Амстердам. А водила говорит: во, клево! В Амстердам летите. А нас, блин, по интернету в Крым перегоняют. Растаман говорит: ну, хуй с ним. В Крым – так в Крым.