Джон Шемякин - Дикий барин в домашних условиях (сборник) Страница 10

– Ты вот кто? – спрашиваю я вежливо. – Ты вот зачем? тут вот? и всё это?! зачем? Ты отчего прокурор?

Федюнин не знает, как на это ответить.

– Или ты, – тычу пальцем в другого, – почему? а главное, кому?! там! где? там! – Показываю, где «там». – А я?! – шепчу, выжимая лимон. – Куда? был же вариант стать специалистом по средневековой андалузской поэзии… бед бы не знал…

Радио

Дозвонился до радио.

Впервые в жизни, кстати сказать. Обычно на радио я отправляю посылки, которым там не радуются, а страшно кричат и царапают себе лица.

А тут дозвонился.

Одна боярышня недоумевала в устной форме по поводу Владимира Красно Солнышко. Который св. Владимир. И которому хотят в Москве поставить памятник, что, конечно, смешно и страшно. Но не потому, что Красну Солнышку памятник, а потому, что в Москве. Такой Москва город, что установи по московскому обыкновению конную статую Циолковскому, благословляемому на бой с Сатаной св. Георгием, и получится страшно.

Плюс подсветка. Страшно.

Так вот, боярышня (либеральная, надо полагать, иудейка – по фамилии сужу) ругала нашего равноапостольного любимца Владимира Святославича Рюрика. Говорила о нём ужасные слова. Вспомнила и изнасилования, и братоубийство, и ещё бог знает что. Вот, говорит иудейка, кому вы поклоняетесь!

И сразу, без перехода: вот на кого вы собираетесь тратить деньги, собранные из ваших-наших налогов! Этот оборот лучше фамилии Розенфельд выдаёт человека мыслящего.

Передал штурвал «Волги» сыну своему, Вавилонию Джоновичу. Сам стал двумя руками звонить на радио. Сначала спросил, не получили ли мою последнюю посылку? А потом задал вопрос боярышне: какой у неё любимый герой в сериале «Игра престолов»? Попросил не врать только.

И, не дожидаясь обрыва связи, посоветовал ей ревизовать для начала своих библейских героев на предмет кровосмешения, братоубийства и подловрания.

Крошка Вавилоний хищно крутил штурвал моего раритета, мы мчались в город, ибо были голодны, а я всё наяривал в трубку слова, в которых тьма озарялась тяжёлым золотом молний.

Совсем обалдели.

Фульгенций

Что такое монастырский перепляс?

Иллюстрация.

Звонок от товарища. Как всегда, злобные крики, хриплый смех, вой и сплетни.

Внезапно, отдышавшись от воя, товарищ спрашивает:

– Как там твой медиевист?

Это он про сына старшего спрашивает.

– Отлично! – отвечаю. – Как твоя философ? – Я ведь ехидный. Отдать девушку на философский факультет – это же как в омут бросить.

И вмастил своим вопросом, ох вмастил… Товарищ пошуршал (бумажку разворачивал, думаю) и сочно, весомо произнёс:

– Не жалуемся. Тема у неё интереснейшая. Эвгемеризм Фульгенция…

Я по-крокодильи прикрыл веки, помолчал.

– Господи, как же это интересно, – с интонацией не справился. – Ты в баню приедешь? – Кашлянул. – Приедешь?..

И руку разжал, свободную от телефона.

А на ладони – следы от ногтей.

Папанин и Курчатов

Советский полярник и дважды Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Папанин в 1920 году работал комендантом Крымской ЧК. И следователем ещё в той же ЧК работал.

Работа в Крымской ЧК в 1920 году была не очень простой, скорее даже очень напряжённой. Не все врангелевцы успели эвакуироваться в Турцию.

И вот к следователю Папанину привели очередного подозреваемого врангелевца. Молодого ещё, лет восемнадцати. А Папанин Иван Дмитриевич уже подписал сегодня довольно много дел на окончательный расстрел, уже как-то был утомлён. Посмотрел на восемнадцатилетнего подозреваемого врангелевца, возьми да и отпусти его:

– Учишься где? На физика? Учись хорошо, пригодишься!

Так, собственно, и познакомились будущий дважды Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Папанин и грядущий трижды Герой Социалистического труда Игорь Васильевич Курчатов.

Наверняка это легенда. Наверняка неправда. Просто в 1920 году, в ноябре, Папанин и Курчатов пребывали в одном городе. Один – следователь ЧК, второй только поступил на физмат Таврического университета.

Я о другом. Когда я совсем недавно рассказал эту историю, что-то там иллюстрируя, из поседевшего за время моей речи зала раздался единственный вопрос:

– А кто эти люди?..

Старость наступает тогда, когда твой мир и мир остальных людей пересекаются только на уровне разговорника для туристов.

Королевская семья

Чем меня утешает в потоке страданий бытовой жизни британская королевская семья?

Тем, что она дешевая в содержании. 61 пенс в год с носа каждого подданного – и вот, на тебе: кино и Виндзоры нон-стоп. За стоимость пачки молока тебя развлекут на высоком культурном уровне.

То есть не просто дешевая в содержании, а ещё и интересная семья. Плюс доход от неё какой-никакой, а падает в общественную копилку.

Если у меня спросят, чем бы я хотел заниматься на пенсии, кого бы я хотел, например, разводить, я отвечу строго и искренне: я бы разводил королевские дома и заселял ими пустующие земли.

Как только заведётся на пустоши какой королёк с семейством – пустошь преображается в мгновение. Туристы, сувениры, фотокарточки по пятьсот рублей с автографом. А там и сериал, понятно.

А если к разведению монархов средней удойности присоединить селекцию градообразующих маньяков, то закат моих дней видится мне пышным.

Афанасий Степанович

Вокруг моего горного островного домика растут сосны. В соснах живут попугаи. Соснотовидные попугаи. Или сосёночные. Их до ужаса много во всём: в количестве, в криках, в темпераменте и всяких шкурках и огрызках, которые они мечут. Представить себе, что у тебя над головой живет табор крошечных цыган, может каждый.

Как и полагается при соседстве высокоразвитых цивилизаций, мы переняли у попугаев многое. В первую очередь, привычку орать друг на друга, широко распахнув глаза.

Среди моих соснотовидных (сосёночных) попугаев выделяется Афанасий Степанович. У него одна нога. Каждый, близко знакомый с Афанасием Степановичем, убеждён, что вторую ногу Афанасий Степанович отгрыз себе сам. Может, на спор. Может, просто так.

Такой он вот человек – попугай. Ко мне относится хорошо.

Сегодня Афанасий Степанович поразил меня филигранным изображением звука разлетающихся городков. Я тут завел моду – играть в городки с приятелями. Возможность замахнуться и бросить дубину в сторону родных – это приятная редкость в городских условиях. Афанасий Степанович щелкал так, что я потянулся с балкона смотреть: кто?! без меня?! Подождите! Чуть не навернулся.

Спустился к утреннему кофе. Поорал на собравшихся, побегал вразвалку туда-сюда, заложив руки за спину. Стал жрать печенье, крутя головой.

Афанасий Степанович смотрел на меня из ветвей. Тоже печенье любит.

– Нет, Кеша! – сыпя печенье на жабо, вещал я. – Сто миллионов долларов не сделают тебя ближе к Богу! Но! Не расстраивайся! Но! Сто лимонов сделают тебя ближе к кладбищу! К такому шикарному кладбищу, что туда Христос приходит собирать цветы для букетов бедным детям. Так что, в принципе, твоя идея быть пенсионером и работать – она перспективная такая! Веники, тапочки, сколачивание ящиков… а там и сотня миллионов…

Вмешался Вавилоний Джонович. Сказал:

– Дядякеша! Это камчадальская фишка: купить себе «Ладу-Калину» и с этого момента считать, что Александр Македонский умер в нищете. Мы ценим только то, на чем сидим, что можем бить и что можем пропить за неделю. Семью любим. Уолл-стрит не для нас! Наш стартап – повстречать в тайге раненого почтальона…

И покивал.

Вавилоний Джонович больше всех перенял у Афанасия Степановича.

Страсти

Вот, к примеру, общение с эмоционально богатыми людьми. Ну, у которых всё кипит, переливается и горит огнём в глазах. Открываешь им дверь, и тебя отшвыривает к стене волной чувств и страстей. Сползаешь спиной по пальто, а тебя накрывает вал переживаний. И это если эмоциональные гости трезвые пришли. В противном случае дверь сносит с петель, как только они во дворе нарисуются, искря, озонируя ночь и фонтанируя репликами.

Мне с такими людьми трудно. «Передайте мне рыбу, пожалуйста!» – а у самого волосы дыбом и вилка в руке дрожит. Трудно с такими. Но в последнее время обратил внимание, что если смотришь в пятидесятый раз «Унесённые ветром» и, соответственно, в пятидесятый раз видишь горящую Атланту, то уже и не очень жарко тебе.

– Какую вам, мать, рыбу?! – орёшь в ответ так, что изо рта летят лук, куски селёдки и малосольных огурчиков. Перегибаешься через стол к спрашивающему. Желательно при этом дубасить рукояткой ножа по столу. – Какой вам, говорю-слышь, рыбы?! Стерлядки, да, стерлядки?!

И над головой лампочка так – «дзынх»…

– Это было в Чили! – продолжаешь орать и дубасить. – Мы получили приказ адмиралтейства взорвать свой крейсер! Понял? Да?! Динамит! Я в белом кителе! На мостике! Без руки! Зубами, слышь, зубами – вот этими вот, смотри! Видишь, да?! Этими! Перевожу на «самый полный»! Торпеда! Вспышка! Вторая! Вспышка! Пламя лижет ленточки! Мимо летят части экипажа! Якорь со свистом! Вот так вот – фсшвить! Якорь! Кровавый прибой, бинты, пробковые койки… Очнулся в Гамбурге, второй год работаю швейцаром! Немецкого не знаю! И, слышь, уже брюнетом очнулся! В зоопарке! Ночью! С осколком в спине! Вам какого-нибудь салата предложить?! Прохладительных напитков: морс? крюшон?!