Лора Белоиван - ПОЛЁТ НАД ГОРОДОМ В. (ЧЕМОДАННЫЙ РОМАН) Страница 10

На кладбище к нему никто, кроме Ласточкиной, не ездит. Ну, не считая нас, Ласточкиных подруг: мы иногда за компанию с ней отправляемся туда. И я своими глазами видела скелеты цветов, год назад оставленных нами на его могиле.

В промежутках между рейсами Ласточкина пишет гламурные картины с павлинами и пытается их продать, чтобы не идти в море прямо сейчас, потому что болит спина и вообще ужас как не хочется больше никаких пароходов, даже самых белых.

И не спрашивайте, как её зовут, потому что было бы у вас росту метр сорок и фамилия «Ласточкина», вас бы тоже никто не звал по имени, даже дети подруг и собаки друзей.

Говоришь продавщице: мне граммов 300-400 сыру. Взвесит всегда 400 и даже больше. Так же и с колбасой, и с конфетами. Никогда меньше, всегда больше. Вот бы Боженьке так же: «Дай, Боженька, счастья чуток». А он тебе — как взвесит на всю жизнь.

Летала над городом В. и при этом почему-то опять рыдала слезами. В ушах у меня снова был Muse, под который, кстати, мне совершенно не рыдалось в Мск, там надо было слушать «Выход» для этого. Вот это: «Ты только неееее плачь, бедное животное, неееее плачь...» 

А бедное животное скакало по тротуарам всё в соплях и сочувствовало себе безумно, потому что четыре месяца не было дома и до ужаса хотело в город В.

Самое примечательное, что в моей жизни всё в порядке. Официальный повод для соплей — отказ магазинщиков поменять треснувший по швам чайник Ровента, а так же отсутствие денег на покупку новой клавиатуры. В свою прежнюю я налила кофе, хотела почистить, разобрала, и оттуда повыпадывали полиэтиленовые штучки. Я, конечно, поставила их на место, но на клавиатуре перестали работать все цифры и клавиша Alt.

И я очень, очень хочу в Мск.

Я больше не буду там реветь. 

Когда я вижу пролетающий в небе самолёт, мне всегда делается тоскливо в животе. Наверное, это и называется «животный страх». Все 8 часов перелёта до Мск и столько же обратно я прислушиваюсь к гулу двигателей и умираю каждый раз, когда слышу в нём переходы на другую тональность. Весь перелёт я упрашиваю Бога не ронять меня на землю, и остальные пассажиры даже не догадываются, что своей жизнью они обязаны моим волевым усилиям: это я всю дорогу удерживаю самолёт в воздухе за подлокотники кресла.

Я держу самолёт за кресло и говорю: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. Яко беззакония моя аз знаю и грех мой предо мною есть выну. Тебе Единому согреших, и лукавая пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити Ти. Се бо, в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя. Се бо, истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси. Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренныя. Отврати лице Твое от грех моих, и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Воздаждь ми радость спасения Твоего, и духом Владычним утверди мя. Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся. Избави мя от кровей, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твой. Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою. Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо, всесожжения не благоволиши. Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит. Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския. Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегамая, тогда возложат на алтарь Твой тельцы.

Я держу самолёт за кресло и умоляю Бога дать мне еще шанс. Я обещаю бросить курить, перестать смотреть в Интернете порнуху и прекратить жрать мясо в среду и пятницу. Я каюсь в прежних и будущих грехах, обещаю каждое воскресенье ходить на утреннюю службу, читать перед сном молитвослов и прощать должником своим, которых у меня нет. Я вспоминаю сделанные гадости и не сделанные добряки и, глядя в глаза походному святителю Николаю, прошу его замолвить за меня словечко перед Богом. Я говорю Николаю: Николушка, миленький, честное слово, я больше не буду, только скажи Богу, чтоб нормально посадил самолёт.

По трапу я спускаюсь другой личностью. Ясной, чистой и светлой, как и полагается человеку, избежавшему погибели.

А из Мск, например, до родителей — всего лишь сутки езды безопасным поездом, тыг-дык тыг-дык, тыг-дык тыг-дык. Без страха и просветления.

Подтвердила срок приезда: декабрь. Максимум — январь.

Но это еще не скоро.

Раннее утро. Звонок в дверь. Смотрю в глазок: "Вера, что ты хочешь?" — я недовольная, потому что босиком, а пол у меня в прихожей кафельный, и вообще задолбало.

Вера (трезвым голосом):

— Лора. Извини. Мне очень нужны грабли.

…Вот любимые мои знакомые москвичи и почти такие же любимые питерцы иногда берут и по каким-то причинам переезжают на ПМЖ в другую столицу. То бишь питерцы — в Мск, а москвичи — в Спб. И те, и другие считают при этом, что совершили нечто совершенно неординарное, почти отчаянное, на уровне экзальтации. Гордятся собой страшно, потому что — подвиг.

Балды. Вот подвиг: переехать из города В. — в Южно-Сахалинск, а оттуда — в Петропавловск-Камчатский. Варианты: из Хабаровска — в город В. Или из города В. — в город Х. Я лично знаю четверых людей, сделавших это. Ни один из них не смог толком объяснить, зачем.

…Приснилось, что получаю в типографии визитные карточки: шикарная бумага, золотой обрез. И никакого текста: ни имени, ни фамилии, ни города, ни места работы. Только в самом низу микроскопические, еле различимые цифры: «123456». Видимо, телефон.

Ветер, ветер на всём белом свете. Пролетая над университетом, с меня слетела шляпа. В знак почтения и признательности я не стала бросаться камнем вниз, пусть летит себе, пусть летит. Вот покатилась она, так похожая на человеческую голову — мою? — по дорожке, по которой я ходила мимо здания юрфака к гуманитарному корпусу, всегда сонная, потому что никогда не высыпалась: синдром пароходства. Вот окна кафедры древнерусской литературы, какой кошмар эта древнерусская литература — хуже Слова о полку Игореве была только Илиада с её кораблями и персонажами, увы, так и не ставшими симпатичными, хотя и сделавшимися более знакомыми.

Мы рисовали друг у друга в тетрадках голых гермафродитов, за что были изгнаны прямо с экзамена. Заканчивать универ Колян уехал в другой город.

Недавно он нашёл меня в Яндексе.

Сперва я до невозможности обрадовалась, но очень, очень скоро стала бояться открывать почтовый ящик, потому что всякий раз оттуда мне на башку вываливалось мусорное ведро. Я даже пыталась отодвигаться от монитора как можно дальше, но толку было мало: всё равно приходилось стряхивать с себя использованные зубочистки, мокрые раздавленные бычки и газетные свертки с чем-то поганым внутри(я их не разворачивала). Иногда мне за шиворот попадали пустые консервные банки с острыми краями, и я выковыривала их оттуда, потому что неприятно.

Он написал мне: «Как дела?» и рассказал про свои дела за последние 15 лет.

Я написала ему «Привет!!!!» и рассказала про свои дела за последние 15 лет, и что всё зашибись, только вот баблосов нету, что, конечно, портит общий фон.

Он написал: давай я тебе вышлю баблосов, у меня их полно, а ты отдашь, как сможешь.

Я написала: давай.

Он написал: вот, я выслал баблосы.

Я написала: «спасибо, я их получила, ты меня прям спас». Это было правдой.

Он написал: «А я — писатель».

Я написала: «Это замечательно». Тут я наврала. Я давно знала, какой это хреновый признак, если кто-то говорит про себя «я писатель» и не ржёт при этом, как конь.

Он написал: я тебе вышлю три последних рассказа, прочитай и скажи, как.

Я написала, что ненавижу рецензировать тексты, потому что литература — дело вкуса.

Он написал, что рецензировать не надо, надо просто прочитать и сказать, как.

Я написала: «ладно».

Он написал, что выслал рассказы.

Я их прочитала и написала, что у меня не открылись файлы.

Он написал, что выслал их мне еще раз в теле письма и действительно выслал их в теле письма.

Я написала, что вот этот, про енотов — смешной.

Он написал: а остальные два, выходит, говно?

Я написала, что литература — дело вкуса, рассказы хорошие, но мне не очень нравится социальная тематика и деланность под Зощенко.

Рассказы были сделаны под Зощенко.

Он написал, что литература — дело вкуса, и что такое говно, какое пишу я, он перестал писать лет 10 назад.

Я написала, что я вообще не писатель.