Владислав Ванчура - Причуды лета Страница 10

— Вы совершенно правы,— заметил майор,— приятно иметь веселую подругу, я отлично знаю. У них маленькие розовые губки и ушки.

Тут он, явно растроганный, замолчал, а потом прибавил:

— Говорю «я знаю», но время проходит, и все забывается.

— А вы, Антонин,— обратился он к маэстро,— вели себя хуже ландскнехта в завоеванном городе, и аббат по заслугам назвал вас подлецом.

— В этом моем приключении нет ничего дурного,— возразил Антонин,— потому что Анна осталась жива, дышит и ходит. Я обещал ей немного рыбы, а вы, майор, помогли бы мне, потому что, как я мельком заметил, девушка действительно красивая.

Услышав это, каноник вынул из кармана «Ars amandi» [4] {8} П. О. Назона и ударил книгой об землю так, что поднялось облачко пыли.

Потом аббат разразился бранью и стал поносить литературу и книги, говоря, что поэты — народ трусливый, что это ремесло не приносит почета и женщины не ставят его ни во что.

Излив свой гнев, он опять поднял книгу и сказал:

— Обвинения, которые я выдвинул против изящной словесности, требуют оговорок и относятся не ко всем произведениям. Однако бесспорная истина, что женщины глупы и никогда ни в какой мере не были причастны к великим деяниям и духовным наслаждениям.

— Совершенно верно,— подтвердил майор, закуривая сигару.— Они никогда не служили в армии, и, хоть им нравятся брюки в обтяжку и яркие мундиры, в военном деле они не смыслят ни бельмеса. Вы представляете себе, аббат? Мне ни разу не случалось встретить даму, которая была бы знакома с основами баллистики или тактики и имела бы определенные взгляды на эти вещи.

— Эх,— прибавил он,— они только умеют портить старые дворянские роды, соединяясь без малейших раздумий с их потомками и производя на свет любителей почтовых книг.

Между тем пани Дурова, пополнив запасы кладовой, вернулась на Оршу. Антонин, завидев ее издали, тотчас принялся за уборку. Схватил лохань, набрал воды, вылил на пол купальни и, вооружившись пеньковой шваброй, принялся вытирать лужи, вкладывая в это дело великую силу.

— Этот человек — мой муж,— сказала пани Дурова,— и он изменяет мне! Сегодня ночью я застигла у него в постели девку.

— Разве она не была мокрая? — спросил Антонин.

— Да, была,— возразила пани Дурова.— Но вы послушайте, как было дело. В большой кабине у нас стоит бадья с водой. И в этой бадье, майор, или кадке, аббат, мы ставим бутылки, чтобы напитки, которые мы держим на продажу, сохраняли свежесть и нужную температуру.

Описав подробно свой способ хранения продуктов, а также свой способ торговли, пани Дурова подошла к двери и, воспроизводя все, как было, принялась колотить в нее.

— Слышу треск и звон стекла, слышу — вода журчит, стекает обратно в кадушку. К несчастью, только теперь я поняла, к несчастью, только теперь мне ясно, что стекала она с Антониновых брюк и что этот прелюбодей сел в воду нарочно, чтобы меня обмануть и сбить с толку. Такое бесстыдство! Провели меня, намочивши штаны и рубашку.

— Если так, то это жестокое, непростительное вероломство,— сказал аббат.— Однако посмотрите на Антонина. Вы считаете правдоподобным, чтоб эдакий стоерос мог приглянуться такой хорошенькой девушке? Уверены ли вы, что не ошиблись? Действительно ли это была фиглярка Анна?

— Каноник Рох прав,— поддержал майор.— Может, это была какая-нибудь старуха из лесу: по грибы или за хворостом ходила… И знаете, сударыня, может, Антонин в самом деле вытащил ее из Орши? Откуда у вас уверенность, что дело было так, как вы говорите, и что Антонин с этой женщиной спал? В свое время ваш муж был большой греховодник, но теперь ведь он уже старый.

— Мне лучше всех известно, стар он или нет,— ответила пани Дурова.— Я это знаю, но та девка была не из лесу… а из фургона… Как бы не так… Нет, это была Анна!

— Да,— промолвил майор, когда пани Дурова выбежала из купальни,— ваша фурия выцарапает Анне глаза. Ишь как побежала! Прямо бешеная!

— Моя жена,— сказал Антонин,— сумасбродная, злая баба. Мне не остается ничего другого, как взять картуз и палку и пойти вслед за ней. Боюсь, что не удастся ее угомонить и придется дать взбучку.

Площадь в Кроковых Варах представляет собой большой квадрат, окруженный домами обывателей. Там много травы, несколько деревьев и фонтан. Две красивые аллеи по сторонам большого пивоваренного завода соединяют площадь с парком и ведут на вершину благодатного холма, подымаясь к храму, посвященному святому Лаврентию. Говорят, в старое время здесь стоял монастырь и монахи его были пьяницы. С самого основания монастыря аллеи, ведущие к базилике, обсажены живой изгородью из кустов боярышника, а вдоль нее там и сям расставлены скамейки, каждую весну заново окрашиваемые.

Придя туда, Антонин сел на одну из этих скамеек так, чтоб его нельзя было увидеть от Арноштекова фургона, а самому было хорошо видно, что делается. Жилище стояло на перекрестке; тут были фургон, канат, трапеция и ковер.

Антонин прислушался, но вокруг царили мир, тишина и спокойствие.

«Как видно,— подумал он,— жена моя отказалась от своего намерения и оставит Анну в покое. За два часа, которые прошли с тех пор, ее гнев остыл и острота его притупилась».

После этого Антонин стал поглядывать на фургон уже иначе, смелее. Но дверь оставалась закрытой, и Анна не появлялась. В голову маэстро полезли разные старые истории, и он, перебирая оказавшиеся у него в кармане крошки, чуть не заснул.

«Пройдемся»,— сказал он себе, отгоняя несвоевременную дремоту. Встал и направился к домику на колесах.

Обошел вокруг него, не обнаружив признака жизни. Поднял деревянную булаву фокусника, подтянулся на трапеции, потрогал шест, погладил собачку, увидев, что она голодная и хромает. Покончив с окружением, Антонин стал осматривать предметы, висевшие снаружи на стенках фургона: хомут, какая-то сковорода, наконец, две курицы. Птицы были связаны вместе за ноги и повешены на колышек. Их крылья свисали вниз, и было видно, что они трехцветные.

«Что за дьявол! — подумал Дура, пристально и внимательно всматриваясь в них.— Они страшно похожи на тех, что бегают у нас по двору. Интересно, не подрезаны ли у них маховые перья и нет ли у петушка медного кольца на правой лапе?»

— Ого! — воскликнул он, обнаружив самым явным образом оба признака, так как на кольце был выгравирован крестик, а крылья были подрезаны неровно.

Он поднял палку, постучал в занавешенное окно и отошел, хохоча во все горло. Он подумал, что пани Катержина Дурова, такая толстобрюхая, лоснящаяся от пота и сварливая, потеряла последнюю каплю благоразумия. «Вот они — великие прискорбные метания стареющей женщины,— подумал он.— Любовь, возникающая в страшный период переходного возраста. Вижу, как моя тучная, но почтенная супруга ловит во дворе кур, как она режет их скрепя сердце, как кладет их головой вниз на крышу курятника и как, закрасневшись, несет под фартуком Арноштеку. Все это я ей прощаю, глазом не моргнув, но хотел бы иметь уверенность, что чувство ее твердо и постоянно».

— Ступайте, влюбленные,— прибавил он.— Ступайте, взявшись под руки, летите без оглядки и, ради бога, не возвращайтесь.

На другой день во время ужина городской стражник, отрезав себе горбушку хлеба, поел сыра, до которого был охотник, и выпил. Потом поднялся, взял свою отточенную шашку и вышел на улицу.

— Помните,— сказал он, обращаясь к играющим на краю тротуара ребятишкам,— надо ходить всегда по правой стороне. Помните хорошенько, пострелы, а то оглянуться не успеете, получите подзатыльник!

Погрозив им, он, вспомнив свои детские годы, махнул рукой и хотел было идти чин чином на представление фокусника. Но тут ремней его коснулся майор, проходивший мимо с каноником и Антонином.

— Сударь,— сказал майор, ограничившись лишь обязательным приветствием,— сударь, пока вы пили «У зеленой девы», тратя на это служебное время, произошла покража частного имущества. Точно установлено, что в городе пропали две курицы!

— Так,— ответил стражник.— Понятно. Курятник у вас запирается или нет? Он стоял открытый или закрытый?

— Открытый,— сказал Антонин.— Потому что дело было днем.

— Тем хуже,— возразил стражник.— Кто крадет днем, тот вдвойне негодяй. Но, господа, я знал одного головореза, который в этих делах поступал еще хуже. Он выходил на работу в полдень, притом весело распевая. Этот человек был совсем неисправим.

— Такой образ действий,— промолвил аббат,— следует признать вопиющим и противоестественным. Но разве вы не знаете, что никогда не поздно покаяться и что тем, кто вспоминает о своих злодействах с сокрушением, кто сожалеет о них и признается в них на исповеди, тому они отпускаются? Я от всего сердца надеюсь, что этот малый спасется, конечно при том условии, что песни он пел не безнравственные, и только когда он исправится.