Виктор Емский - Славянские шутки (О нелегкой жизни украинских националистов) Страница 10

— Нет! — возмущенно взмахнул рукой Петро. — Заграничные лагеря оплачивали европейцы с американцами.

— Даром? — вкрадчиво поинтересовался Жора.

— Конечно! — ответил Москалюк. — Они всегда помогают тем, кто борется за демократию.

— А вот это вы видели?! — Петро у себя под носом узрел толстый шиш, подсунутый Жорой. — И американцы, и европейцы — капиталисты! Если они начнут деньги за идеи раздавать, то перестанут быть капиталистами! Да даже коммунисты никому просто так деньги не раздавали! Так устроен мир. И никакие политические системы не властны над деньгами! Деньги существуют сами по себе и управляют всем миром! И никому даром в руки не даются!

Под конец речи адвокат уже орал, прицельно управляя кукишем, от которого Петро все время пытался уклониться. Кока сделал резкое движение рукой, и сигарный окурок просвистел перед глазами адвоката. Этот отвлекающий маневр выполнил свою задачу, и Жора заткнулся. Он убрал дулю из-под носа Петро, хлебнул коньяка из горлышка бутылки и, вытерев тыльной стороной ладони губы, сказал обычным лекторским голосом:

— Пардон, увлекся… Так вот, деньги должны работать. Вот они и работают. Вам дали деньги — вы выполнили свой объем работ. Потом дадут денег каким-нибудь специалистам следующего уровня, и они сделают другую работу. И так далее. Если бы вы, молодой человек, изучали не биографию Бандеры, а историю, то никакими б калачами не заманились в это дело. По крайней мере — в таком амплуа, в каковом находитесь сейчас.

— Это почему? — не понял Петро.

— Потому что всю вашу нацистскую свору будут держать возле себя только до той поры, пока вы нужны как грубая сила, сметающая все на своем пути. После того, как вы выполните задачу, за которую уже заплачены деньги, вас выкинут на помойку. Не захотите убраться спокойно, уберут силой. Так было всегда. Тот, кто сражается за идею, просто расчищает дорогу слугам капитала, которые платят. А потом — прочь. Как там ваша организация называется? Сфинкторальный сектор?

— Секторальный фактор.

— Вот-вот, сексуальный сфинктер…

— Ничего подобного! — возразил Петро. — Я допускаю, что с нами можно справиться, хотя это непросто сделать, так как нас достаточно много. Но за нами потянулся простой народ!

— Народ — не сила, — усмехнулся Жора. — Народ — стадо. Гурт баранов сегодня можно погнать на позиции коммунистов, завтра на редуты фашистов, а послезавтра на батареи кого угодно, хоть инопланетян. Баранам все равно, куда их гонят. Причем пинками — или заманивают сеном. Если их не гнать, они разбредутся по полю кто куда. Это как раз и относится к подавляющему большинству вашего майданного стада. Стоит из него выдернуть вас, националистов, которые составляют боеспособный костяк этого сборища, все остальные революционеры разбредутся в течение недели. Останутся лишь полоумные придурки, которым, как говорят наркоманы, нужно, чтобы народ вокруг них тусовался… А уж их разогнать — нашего коридорного мента хватит.

— Я с этим не согласен, — сказал Москалюк. — Вам из палаты никогда не понять того, что происходит на улице.

— Да зачем нам знать, что происходит на улице? — воскликнул Жора. — Капитал — всегда и везде капитал! Он перетекает из одного состояния в другое, меняет формы и растворяется в идеалистических представлениях. Но он все равно остается единым телом. Вот, например, немецкие нацисты захотели приспособить капитал к своей идее. Взяли, и отщипнули кусок от его тела, думая, что все им позволено. Крупп там, Порше… шесть процентов с прибыли и тому подобное… Не буду объяснять подробности, захотите поумнеть основательно — почитаете историю. И что получилось? Триндец Гитлеру! Почему? Потому что основное тело капитала воспротивилось такому усечению. Это тело подтянуло все резервы (в лице Англии, Америки и даже Советского Союза, ибо — коммунисты только на словах против капитала), и устроило нацистам полный амбец! В результате — капитал вобрал в себя отторгнутый на время орган, за компанию врезал этим органом по Советскому Союзу, развалив его к черту, и теперь во всем мире царит нужный ему порядок.

— Ничего не понимаю! — схватился руками за голову Петро. — А как же Евромайдан? Как же все эти люди, которые вместе со мной мерзли на улице, сопротивлялись олигархической власти, требовали свободы и честности?!

— Для того, чтобы знать, какое время суток сейчас, совсем не обязательно выходить на улицу, — вмешался Кока. — Достаточно отодвинуть занавеску и выглянуть в окно. А еще лучше послать холопа, чтоб у того ноги не застаивались. Так и нам не интересно, что в действительности происходит на майдане. Зачем узнавать об этом тому, кто участвовал в его организации?

— Как это? — опешил Москалюк.

— Да так, — ответил Кока и принюхался. — Жора, мы случайно не горим?

— Нет, — увлеченно отмахнулся рукой адвокат. — Ну неужели непонятно, что в стране назрел передел собственности? Те, кому не хватает бабла, решили скинуться, и организовать маленький политический переворотик, чтобы потом им хватило!

— И воры тоже? — удивился Петро.

— А мы что, не люди? — усмехнулся Кока. — У нас также в этом деле интерес имеется.

— И американцы с вами?

— Они за компанию, — сказал Кока. — Как прикрытие от России, которой передел собственности в Украине сейчас невыгоден.

— А Евросоюз?!

— Совершенно глупый вопрос. Каждому здравомыслящему человеку давно понятно, что после второй мировой войны Европа стала подстилкой Соединенных Штатов. Как купленная с потрохами проститутка…

— Какая может быть выгода от кооперации государства с ворами? — не поверил Петро.

— Бандитизм и воровство — явления космополитические и сильно от государственности не отличаются, — пояснил Кокнутый. — Они везде были, есть и будут. А Украина большая — на всех хватит… Откуда дым? Жора, рожа твоя толстожопая! Горим!!!

Какинаки подпрыгнул со стула и его большой живот врезался в стол, который тут же перевернулся и хлопнул своей ножкой Петро по лбу. От такого неожиданного воздействия Москалюк опять слетел со стула и своим многострадальным задом впечатался в спинку кокиной кровати. Исторгнутый из его глотки вопль походил своей мощностью на рев пожарной сирены, и потому в палату тут же вломились Толян с ментом.

Картина, представившаяся их взорам, могла бы стать новым сюжетом для очередного адского полотна Иеронима Босха. У кокиной кровати на четвереньках стоял голый герой майдана и, держась рукой за окровавленную повязку на седалище, орал так, что в окне дрожали стекла. В клубах густого черного дыма преступный авторитет, размахивая простыней, пытался сбить пламя, которое яростно пожирало койку Москалюка; а Какинаки, тяжело прыгая вокруг Коки с явно праздной целью, вопил:

— Это твой сигарный бычок! Это твой сигарный бычок!

От топота Жоры вибрировал пол (больные снизу опять подняли гвалт), а круглая нищенская люстра под потолком выписывала размашистые восьмерки. Мент спокойно сказал в ухо Толяну:

— Опять нам партию сорвали, сволочи! Может, ну их на фиг? Пусть сами тушат?

— Не, — с сомнением покачал головой Толян. — Сами уже не справятся. Я им помогу, а ты дуй пожарников вызывать. Нарды прихвати с собой, чтоб не сгорели…

Пожар удалось потушить собственными силами, а вот у Петро разошелся шов на больном месте. Пришлось хирургу снова приложить усилия для ремонта нижней задней точки на туловище Москалюка. Закончив дело, врач сообщил:

— В этот раз шов получился более грубым и теперь напоминает сразу две звезды, связанные тонким лучиком. Имейте в виду, молодой человек, что для пятьдесят первой остается все меньше и меньше места на вашем героическом поприще!

Петро, скрипнув зубами от злости, ничего на это не ответил…

Мурзик отвлек Петро от горьких мыслей.

— Надо же, до чего докатились, — сказал он, затушив окурок в земле. — На прошлой неделе я ходил к гаубичной батарее, которая стоит за нами. Там у меня земляк один служит. Точнее — служил… Его недели три назад послали в составе погрузочной команды на станцию получать снаряды. В станционном буфете он купил водки и нажрался как суслик. Потом вышел на перрон и стал орать гимн Советского Союза. Надо же, накрыло как… Проходившие мимо военные (бес их знает, из какой части, вроде бы из бандеровского батальона «Жмеринка») принялись его вязать. Он начал отбиваться, и они его просто взяли и пристрелили. Вот так вот — просто… Взяли, и…

Мурзик затих, глядя в стенку окопа. Потом вздрогнул и принялся рассказывать дальше:

— Так вот. Смотрю, одно орудие в батарее палит непрерывно. И, самое интересное, — рядом с ним стоит толпа гражданских людей. Даже бабы там были. Спросил у одного солдата, пробегавшего мимо, куда оно лупит? Знаешь, что мне ответил твой соотечественник? Он сказал, что дочка одного из заместителей министра обороны организовала экскурсии. Приезжают, в-основном, из Киева, матери городов русских. Стоимость путевки — пятьсот баксов. Плюс каждый выстрел из гаубицы — сотня. Стреляют лично. Народ развлекается, а снаряды уносятся в город. Я такое первый раз вижу. И могу сказать, что ваше новопостроенное государство долго не просуществует. Поверь мне. Если жизнь людская измеряется сомнительным удовольствием от производства выстрела из тяжелого орудия, то такая мера приведет только к одному последствию — вы сами себя сожрете. И никакие американцы в этом особо не виноваты…