Алисса Муссо-Нова - Хер Сон Страница 10

Октябрь без тринадцати

Свежему ветру окно распахнетсянавстречуфлаг занавески рванет и умчит в небесав черное небо гляжу — сентябряне замечувсе мне казалось — до осени естьполчасаесть полчаса — я успею запомнить всепесникожей впитать все тепло, все принять,что даютя ошибалась — минут нам осталосьтринадцатьосень настигнет насчерез тринадцать минутВ штабе осеннем докурят сентябрькомандирыВ небе осеннем осенняя птица кричитАрмия осени желтые чистит мундирыармия осени красные гладит плащи

Осенний вальс

Осенний вальс — сжимают скрипкупальцы тонкиеосенний бог в лесах играетпесни звонкиебагровый марши желтый вальси блюз оранжевыйосенний сон хоронит солнцев бронзе заживовсе что октябрь сыпал мнечервовым золотомсметет зимавосточным ветромзимним холодомосенний реквием играет осень —жжет мостыв осеннем пламени спалюпустые хлопотыянтарным глазом смотрит осеньв небо черноеклянется быть со мной всегда —но я ученая —целуй меняи обнимайи смейся, а потомпроизнеси свое «прощай»декабрьским шепотом

В Африку, гулять…

Испания, Гибралтарский пролив, город Тарифа

Какая Африка, оказывается, через пролив видна громадная! И горы, и небеса, и дома на горах, и леса под небесами, и корабли туда-сюда снуют, и глазастый «Ferry» — белоснежная громадина-паромище, который всего за полчаса до этой Африки домчит.

Я думала раньше, что 12 км по прямой — это громадное пространство, а это проливчик небольшой. Я на самолете над землей как раз иногда на эти 12 км вверх забираюсь и не охаю!

А когда мы уезжали, над Африкой дожди шли проливенные — нам все видно было, как будто за речкой этот дождь: туча лиловая нависла прямо брюхом над берегом, и с нее вода каскадами падает и поливает белый город на берегу, и горы зеленые, и полоску пляжа…

И тогда началась Сказка Исполнения Всего!

А напоследок я скажу…

«Не ходите, дети, в Африку гулять!» — так говорила в детстве мама, смотрела значительно на Семирамиду и грозила ей пальчиком. Семирамида была послушной девочкой, и в отличие от остальных детей, которые то и дело бегали гулять в эту самую Африку, мирно сидела дома, не высовывая носу. И нос у нее от такого образа жизни сделался совсем коротенький, прямо кнопочка мелкая, а не нос. Но желание все-таки вырваться когда-нибудь из цепких лапок мамочкиных и погулять по Африке не оставляло Семирамиду, а иногда просто распирало ее это желание во все стороны. И тогда на Семирамиде начинали от распирания появляться выпуклости. Впрочем, выпуклости эти скоро стали появляться и на других девочках с переменным успехом — видимо, и их распирало тоже.

Но, судя по величине всяких выпуклостей, Семирамиду распирало больше всех. И так ее знатно расперло, что вскоре уже только один магазин мог предложить ей одежду — «Три Поросенка» — вот как ее расперло! Но в «Три Поросенка» ходить скучно — уж больно у них одежки однообразные. Почему-то тамошние дизайнеры считают, что если на бесформенное туловище еще более бесформенную одежду нахлобучить, то это получится элегантно. Но получались чехлы то ли диванные, то ли танковые…

Надоело Семирамиде однообразие одежное и полетела она в Испанию — выбрать новые тряпочки себе. Почему в Испанию — да потому что там живут испанки, дамы нередко форматные такие синьоры, и они себе модных кутюрье выписали, апельсинами их угостили, сангрии в большие бокалы налили, фламенко сплясали — и те дизайнеры-кутюрье им чехлов узорчатых да веселеньких на телеса напридумывали, и прямо громадный магазин «Три Синьоры» в городе Мала-Га! был открыт на радость всем дамским выпуклостям!

Опять же, тремя синьорами себя куда как приятнее называть. Сами посмотрите: на вопрос «где ты одеваешься?» какой ответ более пьянящий и чарующий:

— У «Трех Синьор»!

Или

— У «Трех Поросят»?

Вот так-то!

И купила себе Семирамида у этих «Трех синьор» брючки белые и чехольчик на телеса, тоже белый и с крылышками.

Приоделась в обновки, и гулять пошла. Ходит по улицам, красуется, и народ испанский ей улыбается, а мужчины, которые побойчее, те языками цокают и выражение лица специальное делают, и слово «гвапа» говорят, чем Семирамиду очень радуют. Потому что «гвапа» — это «красотка» означает на местном наречии.

И так хорошо сделалось Семирамиде, что захотелось ей летать, да крылышки на ее чехольчике новом трепещут на плечах, тоже в полет просятся. Только хоть и есть ветерок в Малаге, который пальмы лохматит и песком на пляжах играет, но маловат он, чтобы поднять в небеса Семирамиду. И вот в один прекрасный день умный человек Павлик Масленников посоветовал по телефону Семирамиде на Тарифу съездить. Он сам там сто раз бывал и на крыльях разных летал, потому что над Тарифой самый сильный ветер получается, и все, кому летать охота, над этой самой Тарифой парят в воздухе на разноцветных крыльях, как птицы райские, и в воздусях кувыркаются радостно.

Послушала Семирамида умного человека Павлика и поехала в славный городок Тарифу — это маленький городок оказался, на самом юге Испании — самая южная точка. И действительно, ветер там постоянно живет, потому что еще город на горизонте не показался, а ветер уже вовсю разыгрался, и на всех окрестных горах для него игрушек понаставлено — видимо-невидимо! Специальные игрушки такие — ветряные мельницы. Прямо все горы оказались этими игрушками громадными усеяны, как будто сотни великанов стоят на горах и руками машут в разные стороны. Теперь понятно стало, с кем тут Дон Кихот бился, когда у него крышу ветром унесло либо совсем в голову надуло, а может быть, музыки этих великанов наслушался. Потому что если стоять близко к этим ветрякам железным, то как будто в Сергиевой Лавре стоишь во время праздника, когда звонят все колокола одновременно — вот так тут ветер в железные крылья бьет — оглушительный звон стоит!

А потом дорога к морю выбегает, и сразу вид на море открывается с высоты, и громадное море, прямо как небо!

И кораблей целые стада всяческих, а за кораблями — мамочка дорогая! — за кораблями та самая Африка и видна!

Смотрит Семирамида на африканский берег и глазам своим не верит — даже не ожидала она здесь Африку увидеть, да еще так близко! И стала разглядывать берег африканский — где там акулы и гориллы, львы и крокодилы, а их там и не видно даже ни одного. Спросила народ на пристани — может, кто видал акул-горилл? Все смеются, говорят — это зверье в зоопарке все сидит в клетках, здесь неподалеку — в Эстепоне, тоже городок испанский на побережье, там зоопарк имеется. А в Африке нет такого. Они, во всяком случае, не видали, давно здесь живут и ни разу не видели. Вот город белый на горе стоит — это все видят, и Семирамида тоже видит. И порт с кораблями видно, а крокодилов не видать. ТУТ ПОНЯЛА Семирамида, что мамаша ее шутки с ней шутила и всякие басни ей рассказывала, а на самом деле в Африку ходить гулять можно, и прямо из Тарифы туда паром идет, «Ferry» называется, и плыть туда полчаса всего, до этой самой Африки, и народ туда на денек погулять едет, и никто крокодилами покусанный еще не был, а даже очень всем эта прогулка нравится. И сказала тогда Семирамида своей сказке, застрявшей с детства в извилинах:

— Прощай! Любить не обязуйся!

И рассмеялась, довольная. Потому что именно в эту минуту и перестало распирать Семирамиду любопытство, и она сдулась сразу. Все ее выпуклости излишние убрались, а большая самая выпуклость на животе даже внутрь немного ушла, и впуклость образовалась приятная. И стала Семирамида легка, как бантик шелковый, и подхватил ее ветер Гибралтарский и понес — теперь его силы вполне хватало, чтобы Семирамиду в небеса поднять. Но понес ветер ее не в Африку, потому что дул он на Восток, а Африка в южной стороне была. «Ну и хорошо, — подумала Семирамида, — я так до дома долечу, да меня там еще и по телевизору покажут, потому что чудесное превращение получилось, да плюс чудесное перемещение сейчас получается!» Да только опять неожиданность получилась: вместо российских лужаек занес ветер с Гибралтара Семирамиду на Филиппинские острова — новую фигуру в голубых морях пополоскать и в горных травах душистых выгулять, да в яркие филиппинские одежды разукрасить. Но это уже совсем другая история. А напоследок я скажу: «Прощай!»