Андрей Загорцев - Особая офицерская группа Страница 11

Ромашкин подскочил, упал на живот и, схватив автомат, прохрипел:

— Духи обходят, гранаты — к бою!

— Извините, — сказал доктор и покраснел, — это я, так сказать, с «огоньком» давнишнюю мечту осуществил!

Артемьевы сказали, что доктор силён. Пиотровский так ничего и не понял. Ромашкин с печальным взором "брутального спецназера" покачал осуждающе головой и произнес киношно-гоблиновско-блокбастерную фразу:

— Цитрамон поди жрал? «Доширак» нежнее аромат даёт.

— Лёня, ты чего такой воинственный вечно? — спросил я Ромашкина, помешивая ложкой горячую кашу.

— У меня наверно "вьетнамский синдром", мне столько всего пришлось пережить, — ответил печальный Ромашкин и даже шмыгнул носом.

— Ой, бля, Лёня! Дофига же ты перенёс — особенно на Ханкале в разведуправе! Целыми днями дрых в палатке направленцев, да на рынке разгрузки и камуфляжи примерял! — возмутились в один голос капитаны.

— Не надо на него напраслину наводить, он еще на вылет с ВПШГ на озеро Голубое летал и в Каспийск, — заступился за майора Пиотровский.

— И под капельницей лежал в отряде на второй день после замены, и фонарик «маглайтовский» в сортире утопил, — не сдавались Артемьевы.

— Между прочим, у меня этот синдром с детства, — возмутился Ромашкин, — я в школе во втором классе уже воевал!

— А мы в космос летали и капитана Гранта спасали во втором классе, — парировали капитаны.

— Я серьёзно, воевал, — тихо произнёс Лёня, — с американцами!!!

— Лёня! Делать пока нефиг, почеши нам уши, — подначил я майора.

— Ну ладно.

Из рассказа майора Ромашкина - непризнанного ветерана третьей мировой…

Было это 10 ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поздней осенью. Родители тогда рано на работу уходили, а я взял да и проспал в школу. Смотрю -

Опаздываю, и приду только ко второму уроку. Ну, что делать, чувствую — влетит мне. Поэтому, когда в школу шёл с пацанами из второй смены, заигрался в войнушки и совсем припозднился.

Иду в школу, а на душе тревога такая и предчувствие чего-то нехорошего такого. И на улице как-то вдруг пустынно стало, даже машин почти не видно. Захожу, значит, я в фойе, а в школе тихо так. Обычно кто-нибудь из прогульщиков шарахается или дежурные из старших классов, пионерские патрули или уборщицы. А тут — тишина. И слышу, как где-то далеко-далеко печальная и страшная музыка играет. Мне вообще страшно стало. Думаю, наверно, что-то случилось. В класс свой заглядываю. А тааам! А там, короче, никого, а у нас контрольная должна быть по «матише». Вообще страх на меня напал, капец. Я в другой класс побежал. И там никого. Еще пару классов проверил. Пусто!

Непонятно — куда весь народ подевался? Я бегу к учительской, может там хоть кто-нибудь есть. Слышу — кто-то есть, разговаривают. Я ухо «пригрел» возле двери, толком не разобрать, но слышу кто-то всхлипывает и голоса женские и мужские вроде:

— Ой, что же теперь будееет!.. Наверно империалисты теперь радуются…

Я так понял — это наша школьная "комсомольская вожачиха" рыдает. А её кто-то успокаивает, по голосу — как «физрук» (он всех училок женского пола помоложе любил успокаивать):

— Не получится ничего у подлых империалистов бу… бу… бу…

А потом что-то вроде про войну и:

— Ой, Николай Захарович, не надо вдруг кто войдёт, — потом еще что-то типа, — Коля! Ой, какой большой…

А у меня в голове слово война засело напрочь. А физрук наверно «комсомолке» пистолет показывает. Слухи ходили, что все молодые училки болтают, что у физрука есть большая пушка. Я стучусь так вежливо, а там суета за дверью началась, потом замок защелкал, физрук такой красный высовывается, видит меня и орёт:

— Что ты здесь делаешь?! Тут в стране такое случилось, а ты здесь под дверьми торчишь! А еще "октябрёнок"!!

— Николай Захарович, а правда война началась? — лепечу я, а самого прямо трясёт от страха.

— Да еще какая! — орёт он, раскрасневшись, и захлопывает дверь.

Вот тут меня совсем затрясло. Началось! Подлые капиталисты развязали всё-таки войну. Все уже наверно на фронт записываются, а я еще тут. Хотя какой фронт, наверно все в бомбоубежище убежали и противогазы получают, а я здесь ошиваюсь. Бегу по школе, всего колотит, музыка эта страшная играет и голос диктора — "Сегодня бу… бу… бу..".

Но я парень-то неробкого десятка, в себя быстро пришёл, достал из портфеля свой пистолет с пистонами, добежал до подвала, смотрю — двери закрытые. Наверно уже ждут прилёта американских ракет. А так погибать не хочется в восемь лет — аж жуть. Я постучался, не открывают. Залег тогда на лестнице, забаррикадировался портфелем и жду ядерной войны. Вдруг слышу, идёт кто-то. Наверно американские шпионы уже по школе ползают. Надо стрелять гада — чем я хуже Павлика Морозова? Стану "октябрёнком"-героем. Прицелился я из своего револьвера, зарядил пистон. Смотрю, идёт кто-то. Я выскакиваю из-за укрытия и — бббаахх из пистоля прямо в него. Пистон — как грохнет! «Шпион» хлобысь в обморок. Смотрю, а это наша техничка баба Люба. Вот продажная бабка значит, и она на империалистов работает, а я давно её подозревал. Одного шпиона я вывел из строя. Слышу, еще кто-то идёт, заряжаю новый пистон, а там преподаватель по НВП Василий Иваныч ходит, по углам высматривает, наверно бомбу хочет заложить.

Я выскакиваю ору:

— Руки вверх, американец!

Он смотрит на меня, а потом как грохнется рядом с техничкой. Он старенький уже был, воевал еще с фашистами. Короче, я уже двоих пособников "мирового капитала" привалил.

А потом меня физрук вытащил из-за баррикады, пистолет отобрал, подзатыльник дал и повёл с собой в спортзал. Думаю, скрутили меня всё-таки сволочи, на расстрел ведут. Вот так и погибают настоящие октябрята. Иду, плачу, сквозь зубы песню «Орлёнок» мычу, тоска гложет. А тут меня физрук в спортзал втаскивает. А тааам! А там вся школа сидит, на стене портрет Леонида Ильича Брежнева с черной ленточкой и директор речь читает. Короче не война была, а генеральный секретарь помер. А я, не разобравшись в ситуации, двух «шпионов» уложил. Хорошо, что техничка и учитель по НВП не рассмотрели меня, когда в обморок падали. Их потом «скорая» увезла — многим в тот день плохо было. А мои одноклассники вели себя совсем не по-октябрятски — радовались, что всех домой с уроков отпустили. А я шёл домой печальный пел песню про «Орлёнка» и была на моей душе первая боевая травма.

Лёня продолжал после своего рассказа сидеть печалиться, Артемьевы настраивали радиостанцию и вполголоса глумились над майором. Пиотровский допытывался до доктора — зачем ему презервативы? Я, разлёгшись на коврике, немного задремал. Приплелся лейтенант, отдал мне телефон, слопал банку тушенки с галетами, достал из рюкзака остатки туалетной бумаги и, печально вздохнув, отправился куда-то вниз по склону.

— Угля ему что ли активированного дать? — сам себя спросил Аллилуев.

Я снова начал засыпать. "Далеко, далекоооо ускакала в поле молодая лошааадь!" — запел телефон.

— Лейтенааант, сука! Ты что за херню поставил?! — заорали все в один голос.

— Кхе-кхе, я, так сказать, поставил песню целесообразную обстановке, — прокряхтел откуда-то снизу из кустов финансист.

Звонил "свой среди чужих" майор Черепанов. Наш ночной "финт ушами" наделал много переполоха среди руководства учений. Ставки на нас немного подросли, и замкомбриг даже клятвенно пообещал станцевать стриптиз и сбрить усы, если мы на этих "скачках" уделаем «спортсменов». Но суть была не в этом. На встречу с нашим «связником» выехал один из офицеров оперативно-планового отделения, который попался спящим на оперативном дежурстве по реально действующим группам. Что он везет нам в конверте, Вове так узнать и не удалось. Однако он узрел, что после того, как специальный «шпионский» ЗИЛ-131, кое-как завёвшийся и выехавший на сорок минут позже назначенного времени, по причине отсутствия писарихи техчасти, не оформившей вовремя путевку, убыл — к замкомбригу прибыли какие-то странные «пехотные» личности на ГАЗ-66, о чём-то тайно посовещались и поехали также в сторону Вахапетовки.

— А в кузове сидела толпа офицеров с пехотного полчка в званиях от летёх до капитанов, все такие "про войну" с автоматами в маскхалатах с вещмешками, — закончил Вова.

— Ясно, спасибо за информацию, Рихард, слоны идут на север, — поблагодарил я его.

— Слоны идут нахер, а ваш Штирлиц живет в бригаде уже который день! Когда эта тягомотина закончится, я уже устал на два фронта работать, — заныл Черепанов.

— Не забывайте, Рихард, у нас ваш телефон, а в нём телефоны ваших телок. А данная информация о вашей работе на "два фронта" — будет очень интересна вашей супруге!!

— Не шантажируй меня, а то я вам такой инфы накидаю, упаритесь ПКП (подвижный командный пункт) искать, и вообще я только что с ЦБУ — оператор отметил положение «спортсменов» на карте: они в паре километров от вас, может минут через сорок выйдут к окраине Ваххабитовки-Вахапетовки. Так что спасайте свои булки и — до связи! — испугался Черепанов.