Валерий Сенин - Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка» Страница 11

– Боюсь и поэтому отдаю дипломат тебе, а мне, если честно, деньги не нужны, мне вполне хватает зарплаты токаря, и мои Александры не привычны к большим деньгам.

Взгляд Сидорова смягчается, и он спрашивает:

– Арбатов, а ты что, альтруист, блин, что ли?

– Наверное, – пожимаю я плечами.

Сидоров окончательно становится прежним и говорит:

– Тогда я не буду тебя трогать, блин, и дам тебе десять тысяч баксов. Арбатов, это же огромная сумма, и ты сможешь не работать, а я, блин, поеду в Египет, не люблю я морозов России. Арбатов, пьем до дна за удачу, которая подставилась мне, блин, чтобы я ее поимел. Ха-ха-ха! Это колоссально, блин!

Мы чокаемся, выпиваем до дна (я впервые пью водку полными двухсотграммовыми стаканами), закусываем квашеной капустой, и Сидоров идет затапливать печку, потому что не любит морозов России. Вообще-то я тоже не очень люблю промерзлые помещения, где во время разговора изо рта идет пар, а у нас этот пар идет постоянно. Но я сейчас не способен на какие-либо действия, поэтому затапливает Сидоров. Он заталкивает в печь пачку старых газет, набивает до отказа дровами (с прошлого года осталось еще немного колотых дров), так что некоторые поленья торчат наполовину, и пытается поджечь, но у него ничего не выходит.

– Хреновая печка, блин! – ругается он.

Вообще-то эту печку я клал своими руками. Пять лет назад мама попросила меня найти хорошего печника, чтобы тот сложил печку в ее новом дачном домике, я нашел, привез его к месту работы, но допустил маленькую оплошность – налил ему стакан водки не после работы, как положено у всех печников – за первый дымок, а перед, потому что у Гаврилова (печника) так сильно тряслись руки, что он не попадал мастерком с глиной на кирпич. Гаврилов водку выпил, и руки его через минуту перестали трястись, зато стали подгибаться ноги, так что он сел на пол и сообщил, что в ближайшие четыре часа его тело не сможет работать, зато будет работать его умнейшая головушка, где скрыта вся ценная информация о печном деле. Короче, Гаврилов руководил, а я делал небольшую печь и к вечеру ее закончил и выпил сто пятьдесят граммов за первый дымок. Вместе с Гавриловым, конечно, который отказался даже от денег за информацию о печном деле.

В общем, Сидоров возится с печью, громко матерясь, а я незаметно для себя начинаю дремать.

Мою сладкую пьяную дрему нарушает чей-то занудный и противный кашель. Прислушавшись, я вскоре устанавливаю, что кашляю я сам, и кашляю я от дыма, которым заполнена вся комната. Я окончательно просыпаюсь, мгновенно трезвею и выскакиваю наружу. На небе светит луна, а из дверей маминого дома валит клубами дым. Твою мать! Пожара мне только не хватало! Представляю, как расстроится мама, если не удастся спасти ее славную дачку.

И тут я вспоминаю, что мы были в доме вдвоем с Сидоровым. О горе!.. Я набираю в легкие побольше воздуха и снова бросаюсь в дом. Из-за дыма ничего не видно, хотя где-то горят лампочки, дышать невозможно, из моих глаз текут слезы, глаза жжет, и они сами собой закрываются. Сидорова обнаружить не удается. Обратно я выползаю на четвереньках, кашляя, хрипя и обливаясь слезами. Отдышавшись, я встаю и принимаюсь бегать вокруг дачи с криками: «Слава! Сидоров! Слава!». Никто не отзывается. Тогда я мчусь к соседям, у которых имеется телефон, и они сразу же начинают звонить по 01, а старик Иван Степаныч говорит:

– Приедут минимум через два часа, потому что до ближайшей пожарной части тридцать километров, а пожарники быстрее, чем пятнадцать километров в час, не ездят, потому что хотят дожить до пенсии. В прошлый раз, когда горели Хохловы, они приехали через три часа сорок минут, когда и тушить-то уже было нечего. Так что нужно рассчитывать только на свои силы и вытаскивать из дома все ценные вещи, а мы поможем.

– Какие вещи?! – кричу я. – Там человек горит!

Соседи быстро одеваются, мы выскакиваем на улицу и видим... пять подъезжающих к маминой даче пожарных машин с мигающими синими фонарями на кабинах. Они останавливаются недалеко от дома, освещая его фарами, и почти сразу же вслед за ними к участку подлетают три легковушки и микроавтобус, из которых выскакивает не меньше десяти мужчин и женщин с микрофонами и телекамерами в руках. Одни снимают дом, из которого дым валит уже не только из дверей, но изо всех щелей и даже из-под крыши, другие подходят к пожарным машинам. Из них появляются крепкие мужчины в блестящих огнестойких костюмах, и женщина-репортер говорит в микрофон:

– А теперь, господа телезрители, мы поприсутствуем на тушении юбилейного стотысячного пожара, который сейчас на ваших глазах затушат доблестные пожарные трех караулов – ликвидируют его так же быстро и качественно, как и предыдущие девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять.

Дача дымит уже так сильно, что соседи бегут к своему дому, что стоит в ста метрах от маминого, и начинают на всякий случай выносить из него ценные вещи и мебель.

А бравые пожарные тем временем браво берутся за дело: одни разбирают забор, другие быстро разворачивают рукава, третьи присоединяют их к цистернам машин, четвертые умело выбивают ломиками окна вместе с рамами, пятые сразу из четырех шлангов направляют мощные струи воды в дымящиеся проемы окон. Несколько пожарных, приставив к стене дома лестницу, взбираются на крышу с топорами, прорубают в черепице дыру, им подают брандспойты, и они принимаются лить воду сверху. Кто-то в костюме, похожем на водолазный, уже врывается в дом. Команда действует быстро, четко и красиво, как на параде, и я невольно любуюсь их слаженной работой.

Через десять минут весь дом пролит сверху донизу, из него лишь слегка сочится последний дымок.

Женщина с микрофоном, ярко освещенная фарами, радостно восклицает:

– Итак, господа телезрители, вы только что видели, как стотысячный пожар был успешно ликвидирован нашими героическими пожарными за рекордно короткое время... – она смотрит на часы: – за семь минут тридцать пять секунд! Как вы это прокомментируете? – обращается она к огромному усатому пожарному в новой чистой форме (очевидно, руководителю тушения).

Тот подкручивает перед камерой свои великолепные усы и отвечает:

– Для нас это обычное рядовое тушение, здесь нет ничего героического.

Репортер возражает:

– Но сама ваша профессия опасная и героическая. К тому же всем известно, что наши пожарные самые оперативные. Скажите, пожалуйста, как вы, работая в экстремальных условиях, добиваетесь таких замечательных результатов?

Офицер подбоченивается:

– Как говорит мой отец, тоже потомственный пожарный, чтобы укротить огненного змея надо вступить с ним в контакт, что не каждому дано. Мы это умеем. Ведь мы не просто льем воду, как это кажется со стороны, – мы совершаем обряд, заговариваем расшалившегося дракона, и он нас слушается, отступает, убирает из этого места свои щупальца. Но уничтожить его до конца невозможно, поэтому наша профессия...

Я не слышу, что он говорит дальше, потому что спешу в дом. Света в доме нет, его, наверное, вырубило из-за большого количества воды, поэтому я прошу у одного из пожарных фонарь. Я осматриваю все комнаты, ожидая в любой момент наткнуться на обгорелый труп соседа Александры; я заглядываю во все углы и даже на чердак, но Сидорова словно водой смыло. Внутри дачи все мокрое, на полу лужи, по стенам еще струится вода, и обои отвалились. Следов огня почему-то нет. Мокрая потемневшая печка, набитая дровами, частично обуглившимися, продолжает слегка дымится. Я подхожу к ней, осматриваю, потом выдвигаю вверху заслонку, и дым тотчас исчезает. Черт! Вот черт! Это я во всем виноват: не сказал Сидорову про заслонку, и теперь мамина дача вся пропитана водой.

Я выхожу наружу, где в ярком свете фар тележурналистка продолжает брать у командира пожарных интервью:

– Зрителям будет интересно узнать, много ли у вас выездов в день.

– Сотни, родная, сотни, ведь мы лучшая команда в Ленинградской области, и находим самых крепких и здоровых женщин в области для поддержания нашего пожарного генофонда. – Красавец-пожарник целует женщину-репортера в щеку.

– Скажите, офицер, а много ли у вас ранений? Говорят, истинный пожарный меняет кожу раз в год, как змея.

Офицер подкручивает усы и отвечает:

– Да, любезная, вы угадали, я действительно регулярно меняю свою кожу, и это позволяет мне всегда выглядеть молодо. Женщины это ценят и никогда мне не отказывают. А вы, блистательная, не хотели бы встретиться со мной в более интимной обстановке?

Женщина-репортер хихикает:

– Трудно устоять перед таким бравым мужчиной, я думаю, большинство телезрительниц не смогли бы отказаться от такого предложения, не смогу и я, но это уже тема другой передачи.

В конце диалога они распивают бутылочку шампанского за юбилейный пожар и за приятное знакомство. Рядовые пожарные к этому времени успевают уже свернуть рукава, убрать брандспойты, лестницу, все прибывшие рассаживаются по машинам, заводят моторы, и через минуту возле маминой дачи остаюсь я один. В руках у меня маленький красный флажок в виде язычков пламени, на котором написано: «Юбилейный пожар, ликвидированный доблестными пожарными Ленинградской области». Кто успел мне его вручить? И где же все-таки Сидоров? Я вспоминаю, что часа два назад отдал пьяному соседу младшей Александры все алмазы, и, скорее всего, он укатил с ними на последней электричке.