Иван Стаднюк - Максим Перепелица Страница 11

– Каблуки тоже чистил, – болтнул он. – Вон Левада видел.

И тут начал старшина меня «чистить» перед строем всей роты.

– Ага, – говорит, – надеетесь, что земляк выручит? Вряд ли. Не в этом суть солдатской взаимовыручки. Но где вам понять? Это поймет только солдат. Повторяю: только настоящий солдат.

А мой язык опять сболтнул:

– Я тоже солдат.

Старшина Саблин даже удивился:

– Солдат? Так-так. Солдат, значит? А где же ваши солдатские качества? Нет их, рядовой Перепелица. Това­рищескую взаимовыручку вы понимаете неправильно, да и находчивости у вас тоже нет… Что это за находчивость – сапоги только с носков почистить или оторванную пуго­вицу прикрепить спичкой к клапану кармана? А на заня­тиях вчера не сумели правильно подобраться к огневой точке «противника»… Где же ваша сообразительность сол­датская? А выносливость? Была она у вас?

– Он в столовой вынослив! – подает голос Василий Ежиков. – Двойную порцию вмиг осилит.

В строю прокатился смешок. А этого старшина Саблин не любит. Отвернулся он от меня и на Ежикова уста­вился.

– Р-разговор-рчики в стр-рою! Делаю вам замечание, р-рядовой Ежиков!

И опять ко мне:

– Две минуты на чистку сапог. Бегом!..

Такая-то жизнь моя солдатская.

Давно потушен свет в казарме, а мне не спится. Эх, служба, служба! Разве так я, Максим Перепелица, мечтал служить? Думал, что, как приеду в армию, буду у всех на виду, буду горы ворочать. А получается… получается, как у нашего деда Мусия из Яблонивки: как-то при гостях хотел он показать свою власть в семье, хотел похвалиться, какой он хозяин в доме, но, как на беду, позабыл кочергу спрятать. И как только повысил голос на свою жинку – бабку Параску, – она схватила кочергу и так стремительно атаковала его, что дед Мусий и на гостей оглянуться не успел – утек на чердак и лестницу за собой втащил. Два дня сидел там не евши и просил бабку Параску о помило­вании.

Вот так и у меня. Надеялся на пироги с маком, а тут тебе горчица с хреном.

Конечно, многому я научился за эти месяцы в армии. Карабин и автомат знаю, как бабка Параска свою кочергу, а саперной лопаткой, если захочу, умею работать, как ложкой. А маскироваться, а перебегать, а шаг печатать, чтоб даже искры сверкали! И стреляю лучше прежнего. Научили! Но все же, очень не везет мне. Никак не могу найти правильного азимута в службе. Куда ни повернусь, все не так: то не так постель заправил, то поясной ремень слабо затянул, то в строя опоздал, то схватил из пирамиды чужое оружие, то честь командиру не так отдал, то не доложил, то не спросил, не сказал, не узнал… И все заме­чания, замечания, замечания.

Когда же конец этому будет? Когда я настоящим сол­датом стану, чтоб не склоняли Перепелицу на комсомоль­ских собраниях, в стенгазете, чтоб старшина Саблин от меня отвязался?

Неужели не способен я стать другим?.. Способен!

И принял я твердое решение: завтра же с подъема во всем первым быть. С этой мыслью и уснул.

А ночь для солдата ой как быстро проходит! Не успел, кажется, и лечь, как уже дежурный по роте «подъем» горланит.

Вскочил я утром, когда раздалась команда «подъем», и не торопясь одеваюсь. Вдруг вижу, Ежиков обгоняет меня. И тут я вспомнил о вчерашнем своем решении.

Вроде током тряхнуло Максима. Вмиг натянул я бриджи, обул один сапог, схватился за другой. Но все-таки отстаю. Чтоб быстрее было, не стал портянку наматывать, а положил ее на голенище, а затем поверх портянки ногу и р-раз ее в сапог. Ничего, потом выберу минуту и пере­обуюсь.

Представьте себе, что к месту построения на физза­рядку я подбежал первым. Командир отделения, сержант Ребров, даже удивился, а старшина Саблин тоже подметил мое старание.

– Одобряю, Перепелица! – бросил он на ходу. – Пер­вым в роте поднялись сегодня.

Промолчал я, а сам подумал:

«Еще не то увидите. Будет Перепелица первым и в учебе и в дисциплине».

Наступили часы занятий. У нас по расписанию должна была начаться стрелковая подготовка, но вместо этого почему-то всю роту вывели в поле. Прошел слух, что при­ехал сам командир дивизии и будет проверять нашу выучку.

Так и случилось. Не успели мы передохнуть на зеленой травке у дороги (а она мягкая, сочная, только на свет появилась. Май же кругом службу дневального несет. Так он прибрал все вокруг в зелень, что любо-дорого, – душа песни просит. Моя бы власть, я б каждый год наряда по четыре давал маю вне очереди. Пусть дневалит!)… Так вот, не успели мы передохнуть, как командир взвода, лейтенант Фомин, вызывает к себе в придорожный кювет командиров отделений и отдает им боевой приказ.

Через минут пять сержант Ребров уже и нам задачу поставил. Оказывается, мы являемся не кем-нибудь, а десантом. Высадили нас на планерах в поле (разумеется, условно высадили, так как притопали мы сюда ногами), и нам предстоит, действуя по отделениям, преодолеть заня­тую «противником» полосу в пять километров, а затем в точно назначенное время атаковать и уничтожить «непри­ятельский штаб» в овраге близ рощи «Фигурная». А чтоб добраться до этой самой рощи, нужно продираться сквозь густые кустарники, идти по оврагам и болотам. И притом засады «противника» надо обходить. Наткнется отделение на засаду – и долой из игры. Такие условия.

Приказ есть приказ. Надо действовать. Но не успели мы выйти на исходное положение – перебежать к опушке недалекого кустарника, – как появился незнакомый капи­тан с белой повязкой на рукаве. А на повязке буква «П» – посредник, значит.

Подошел, посмотрел на нас и бросил единственную фразу:

– Командир вашего отделения выведен из строя.

Смотрю я на капитана и ничего не понимаю. А как же воевать без командира? Другие солдаты на сержанта Реброва оглядываются, а он руками разводит – не могу, мол, ничего сделать.

И тут… Ушам я своим не поверил.

– Второе отделение, слушай мою команду!

Оглядываюсь – Степан! Поднялся на карачки и так строго смотрит на солдат, что смех один. Видать – боится, что не послушаются его.

– Почему твою? – удивляюсь я. – Я же первым се­годня в строй стал.

А он вроде и не слышит.

– Отделение, за мной! – и первым бежит к опушке кустарника. За ним поднимаются Ежиков, Самусь, Таскиров и все отделение. Приходится и мне подниматься.

Догоняю Степана и заговариваю с ним.

– Чего ты поперед батьки в пекло лезешь?

– А что? – удивляется.

– «За мной! За мной!» – тоже мне генерал выискался!

– Так чего же ты не командовал? – сердито спраши­вает Степан.

Что ему ответишь?

– Да я только подумал, – говорю, – а ты уже выскочил.

– Ну, командуй сейчас, – уже миролюбиво пред­лагает он.

Но тут Ежиков в разговор вмешался.

– Хватит, – говорит он, – Перепелица уже покоман­довал.

– А тебе какое дело? – отражаю наскок Ежикова.

Вдруг его Таскиров поддерживает.

– Нэ камандыр. Перепелица, – категорически заяв­ляет.

Тут отделение добежало до кустарника, и Степан скомандовал:

– Стой! – А когда мы залегли, строго добавил: – Прекратить разговоры!

Не узнаю дружка своего. Даже голос его вроде изме­нился. Пререкаться не хочется, но все-таки отрубил я Ежику и Таскирову:

– Очень нужно мне командовать вами – лопухами такими!

А Степан на меня как цыкнет:

– Перепелица!..

Икнул я и умолк. Тем более, заметил, что лейтенант Фомин спешит к нам.

– Кто принял командование отделением? – издали спрашивает он.

Степан, кажется, сробел. Он на меня смотрит, а я на него. «Раз трусишь, думаю, давай я». И вскакиваю на ноги. Но вижу – и Степан вскакивает.

– Докладывайте, рядовой Левада, – почему-то обра­тился не ко мне, а к Степану лейтенант.

Когда Степан доложил, что он командир, Фомин на меня глаза перевел.

– Вы что-то хотели сказать, рядовой Перепелица?

– Хотел спросить, нельзя ли курить, – отвечаю.

– Нельзя, – отрезал лейтенант.

– Правильно, – соглашаюсь. – Я так и думал.

Слышу, Василий Ежиков хмыкает. А когда лейтенант Фомин позвал к себе Леваду, чтоб проверить, как уяснил он задачу, Ежиков захихикал еще громче:

– Думал. Вы слышали, ребята? Он, оказывается, думал!

Очень засвербел у меня язык. Хотелось покрепче от­ветить Ежикову. Но подходящего слова не нашел и смол­чал. А тут и Степан Левада вернулся. Вернулся и еще раз начал нам задачу объяснять. Потом по секрету сообщил, что на пути вся третья рота будет нас караулить и с воз­духа будут за нами глядеть.

– Третья рота? – переспрашиваю. – Да там все та­кие, как Ежиков, недотепы. Дойдем!

Ежиков опять в контратаку:

– Твоим бы языком, Максим…

Но Степан опять бабахнул:

– Разговоры! – и приказал: – Перепелица и Таски­ров – в головной дозор. Старший – Перепелица.