Зяма Исламбеков - Судьба педераста или непридуманные истории из жизни… Страница 11

Лобов не был ещё начальником, но и серой лошадкой его назвать было бы ошибочно, т. к. это был один из величайших имитаторов. Лобов всегда находился на своем рабочем месте, всегда был чем-то занят и всегда пытался что-то делать, но делать не самостоятельно, а чужими руками. Именно в Новосибирске у Лобова возникла идея защиты диссертации. И именно там он начал подбор темы. Каждый день он приходил в библиотеку и ковырялся в учебниках, журналах. Что-то писал, с кем-то разговаривал, работал. По училищу поползли слухи, что Николай Михайлович начал работу над диссертацией.

– Лобов, подойди ко мне, – однажды утром, на плацу, позвал к себе Николая Михайловича генерал Дергачёв, неспешной походкой пересекавший плац со своим заместителем по учебной работе.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – четко, по-военному отдал честь подполковник Лобов.

– Ты куда идёшь, а? – поинтересовался генерал, не выпуская из своих ручищ ручонку подполковника, которую он не просто сжимал, а деспотично захватил во время рукопожатия и теперь держал короткую дистанцию, используя своё превосходство в телосложении и власти.

– В библиотеку, товарищ генерал, – промямлил Лобов и посмотрел на землю, несколько потупив свои голубые глазки, словно гимназистка или кто-то ещё в этом роде.

– А зачем тебе библиотека, а? – поинтересовался генерал. – Твоё дело расписание, отчёты,… Да?

– Так точно, товарищ генерал!

– Ну?! И что же ты в библиотеке ищешь? – не без ехидства спросил генерал.

– Собираю материал, товарищ генерал, – несколько приглушенным голосом ответил Лобов. – Для диссертации, товарищ генерал.

– Какой такой диссертации? А? – удивился Дергачёв и переглянулся со своим замом.

– Для диссертации, товарищ генерал, – уже гораздо громче и решительнее повторил подполковник Лобов.

– Так, для диссертации, значит! – сделал вывод генерал и несколько опешил от такого ответа, хотя в душе своей он и ожидал нечто подобное. – Значит, Лобов, хочешь стать учёным? Да? – и он расплылся в широкой улыбке, слегка посмеиваясь и подмигивая глазами то Лобову, то своему заму.

Лобов смотрел генералу под ноги и молчал. Зам тоже не проявлял никакой активности, если не считать беззвучного хихиканья и небольшой тряски тела от смеха по команде. У военных считается хорошим тоном смеяться одновременно с начальством. При этом начинать надо и заканчивать тогда, когда это делает первое лицо. Так же они хлопают в ладоши, также встают и садятся. Одним словом, всегда надо ориентироваться по ситуации и смотреть в оба, чтобы не выглядеть белой вороной.

– Так, значит, тебе уже работа в учебном отделе надоела, и ты захотел стать учёным, да? – съязвил генерал.

– Никак нет, товарищ генерал! Просто я хочу написать диссертацию, которая будет полезна для нашего училища… – сказал и осёкся, понимая всю нелепость подобного ответа.

– Так ты бы не себе тогда бы писал, а генералу, – подключился к разговору заместитель. – Понимаешь, а?

Раздался громкий смех с содроганием двух начальствующих тел. Лобову было не до смеха, но он попытался сначала улыбнуться, а затем даже начал похихикивать. Выдавленная через силу улыбка свидетельствовала о больших усилиях над собой. А ведь нечто подобное уже было, и не раз, только с другими людьми, которые так же реагировали на известие Лобова – человека, не способного к громким речам, не оратора и даже не рассказчика.

– Так, ладно, хватит! – вдруг оборвал всех генерал и спокойно посмотрел на Лобова. – Как тема диссертации звучит, а?

– Пока точно не ясно, товарищ генерал. Пока собираю материал, чтобы…

– Что? Ты чего несёшь, подполковник? Как можно собирать материал, не зная темы? Ты что за околесицу несёшь, а? – и генерал опять взорвался от хохота. – Ладно, пошли, – генерал развернулся в сторону своего подъезда и, продолжая громко смеяться, пошел со своим замом по плацу, на котором как неприкаянный остался стоять по стойке «смирно» подполковник Лобов.

А тем временем Макеев продолжал стажироваться. Он по-прежнему плавал, играл в большой теннис, волейбол. Одним словом – служил. А Лобов начал приставать к начальникам кафедр и к профессуре с идиотскими вопросами, с просьбой подсказать тему для его будущей диссертации. Многие пытались отмахнуться, словно это была назойливая навозная муха. Кто-то откровенно стебался, но были и такие, которые просто не понимали мотивации вопросов, т. к. наблюдали за Лобовым не один день и его личностные качества, мягко говоря, контрастировали с критериями учёного мужа.

Гиви Автондилович доедал свой суп и слушал очередные бредни подполковника Лобова относительно будущей диссертации на тему, которую он никак не мог сформулировать. Народу в столовой было немного, но и свободные посадочные места быстро занимались преподавателями, у которых было не так много времени, отведенного на обед. Кормили неплохо, сытно и недорого. Выбора блюд практически никакого, но порции были большие и ежедневных повторов в меню не наблюдалось. С продуктами в городе, как впрочем, и в стране было не очень, если не сказать больше – очень не очень. Брежневские времена всем запомнились пустыми прилавками, сплошной говорильней и коммунистическими лозунгами. Но жить было весело, интересно.

– Ладно, Коля, подскажу я тебе одну тему по юриспруденции, которую ещё никто не брал, – профессору Харцекашвили так осточертел пустопорожний трёп Лобова, что он готов был в него чем-нибудь запустить, лишь бы тот заткнулся. Но Гиви Автондилович сдержался и, более того, решил посмеяться над Лобовым.

– Так, я готов, – Лобов наклонился поближе и внимал каждому слову профессора с таким трепетом и такой преданностью в глазах, что вначале могло показаться что-то трогательное, например, беседа адвоката с заключенным, или умирающего больного с доктором, или…

– Пиши, – Гиви Автондилович медленно-медленно произнес свою знаменитую фразу, вошедшею во всемирную историю глупости, – Роль звонка в процессе обучения.

– Роль звонка в процессе обучения, – повторил Лобов и посмотрел в окно, продолжая нашептывать чудесные слова.

– А в скобках добавишь «Правовые теоретико-методологические аспекты». Понял? – профессор говорил серьёзно, и лишь маленькие искорки сверкали в его хитрых и умных глазах, но этого Лобов заметить и понять просто не мог. – Первая специальность! – Гиви Автондилович поднял вверх указательный палец и многозначительно посмотрел на Лобова.

– Понял, с меня бутылка! – обрадовался Лобов.

– И не одна, – заметил не без ехидства профессор Харцекашвили.

На следующий день информация дошла по своим каналам до начальника училища. Теперь, когда Лобова кто-либо видел в окне или ещё где-то, то разговор переключался на его научную деятельность и перспективу учёного-правоведа. Стоит, однако, заметить, что ироничность, с которой профессор рассказывал сослуживцам о беседе с Лобовым в столовке, была воспринята не всеми однозначно. Находились доброжелатели, осуждавшие бескорыстную профессорскую помощь, были и откровенные завистники. Но большинство всё же правильно отреагировало на издёвку уважаемого профессора и именно они стали муссировать слухи о ближайшей защите диссертации. Причем назывались как минимум два ВУЗа, где планировалась публичная защита: МГУ и ЛГУ.

Генерал поступил мудро, отдав приказ о назначении подполковника Лобова Николая Михайловича начальником учебного отдела новосибирского училища КГБ СССР. Но вначале он созвонился с начальником ленинградского института повышения квалификации работников КГБ генералом Тыгой.

Тыга Василий Пантелеевич, 1917 г.р., украинец, и т. д., и т. п. был закадычным корешом генерала Дергачёва. Вместе учились, вместе воевали, вместе отдыхали. Друзья всегда помогали друг другу и теперь, когда терпеть у себя Лобова генерал не мог и не хотел, он решил разыграть сильную карту, памятуя о Васькиной шутке в санатории, когда тот его столкнул в море на глазах у всей семьи прямо в одежде… Тогда смеялись все, даже Дергачёв, а теперь он ехидно потирал ладони, предвкушая ответную реакцию друга после его знакомства с Лобовым.

Лобов переехал к новому месту службы и встретил там своего закадычного друга Макеева. Именно Макеев стал первым распространителем слухов о гениальности и научной перспективе подполковника Лобова.

Первый сон

У меня у брата есть кофточка, которая мне как раз, а вот евонной жене даже, извиняюсь, только в качестве платочка или тюлечки на поясницу…

Гриша лежал на диване, и было не понятно: он, вроде бы спал, а вроде бы и нет? В тёмно-коричневых глазах, не выражавших практически ничего, кроме накопившейся с годами усталости, не было ничего такого, что могло бы натолкнуть на рассуждения хотя бы о ходе мыслей. А мысли-то, поверьте, были…