Светлана Багдерина - Весёлый лес Страница 11

Если бы в лесу было достаточно светло, чтобы обменяться сконфуженными взглядами, два рыцаря и волшебник непременно бы это сделали.[13] А тем временем ее высочество надменно продолжала холодно-язвительным тоном:

– Надувать щеки и выпячивать грудь, когда поблизости нет зверя страшнее комара, кое-кто из здесь присутствующих готов хоть целый день подряд. Но стоит какой-то зеленой мартышке показаться из кустов, как все герои несутся наперегонки со всемогущим кудесником так, что ни один монстр их не догонит. Кто из самых отважных крикнул «дуем отсюда быстро»?

– Ну, я, – хмуро сообщил студент. – Если я не вспомнил сразу их размеров, это не значит, что всё остальное забыл тоже.

– Забыл – или не знал? – ехидно хмыкнула Изабелла.

– Гугни хоть и укладываются на ночевки порознь, но недалеко друг от друга, – целенаправленно не замечая издевки, угрюмо продолжил школяр, словно отвечал урок. – И стоит одному заорать, как самые ближние прибегают на зов за считанные секунды и начинают лупить без разбора по всему, что оказывается вокруг. Чуть позже прибегают те, которые были подальше, и добивают то, что ускользнуло от первых. Групповой инстинкт выживания. На гугня не рискует напасть даже шестиногий семирук. Ну если только очень голодный… И то только один раз.

– Двум воякам и одному колдуну уж можно было сделать так, чтобы он замолчал! – словно не слыша слов чародея, заявила принцесса.

– Вернуть ему дубину и спеть колыбельную? – раздраженно фыркнул чародей.

– Ну если у кое-кого из здесь присутствующих больше ни на что не хватает ни фантазии, ни храбрости, кроме как улепетывать от собственной тени… – презрительно воззрилась Изабелла на жениха.

– Я не улепетывал! – Лесли подскочил, словно сидел на Гаваре. – Я… прикрывал отступление!

– Ах, какая невиданная отвага! – язвительно скривились губы королевской дочери. – Я рада, что твой язык работает даже быстрее, чем твои ноги, царевич. Чего не скажешь о твоих руках с топором, которым ты так любишь потрясать!

Лесли открыл возмущенно рот, словно собираясь, наконец, высказать всё, накопившееся за полдня их знакомства, но вспомнил помолвку, представил грядущую свадьбу с дочерью самого короля, почти ощутил на макушке вес будущей короны…

Короны Шантони!

Елки-палки деревянные, разве всё это не стоит одного-двух бранных слов от нареченной?!

Трех-четырех?…

Пяти-шести?…

Семи-восьми?…

Десятков?…

Каждый день?…

Подумаешь, гордость…

Причем тут гордость, если речь идет о…

О чем?

Ах, да… о короне… Короне Шантони…

Ну, конечно же, она стОит всего этого, и даже больше!

Только чего уж больше, почему-то у лесоруба не представлялось, сколько он ни пытался…

А между тем, Изабелла, прекрасная и язвительная, со сладким ядом в вежливом голоске продолжала:

– …Ну, а ты, шевалье, скажи теперь, что это было не бегство вовсе, а перегруппировка из стратегических соображений!

– Из морально-этических, – тихо огрызнулся за сосредоточенно молчащего де Шене Агафон.

– Ага, понятно! Вы не хотели подвергать опасности мою драгоценную жизнь!

– Скорее, жизнь этого несчастного ограбленного существа, которое так удобно обозвать уродом и приказать убить, оттого что оно не пресмыкается… перед кое-кем из здесь присутствующих… только потому, что ее отец носит металлическую шапку с зазубринами… – еле слышно пробурчала Грета, угрюмо ощупывая свою ногу, лишившуюся порванного башмака, но приобретшую множество порезов и заноз.

Как оказалось, еле – но слышно.

– Что ты там сказала, ведьма? – подалась вперед и возмущенно прищурилась Изабелла.

– Погода, говорю, хорошая, – развела губы в деревянной улыбке дочка бондаря.

– Нет, ты что-то про меня сказала! И про моего отца!

– Повторить? – оторвалась от изучения ноги и ответила прищуром на прищур Грета.

– Что бы она ни сказала, вам послышалось, ваше высочество, – метнув на нее быстрый предупреждающий взгляд, галантно заверил принцессу Люсьен. – Ученица волшебника считает, что это существо было очень безобразным.

– Нет, эта хамоватая деревенщина сказала что-то другое! Агафон, что? Ты ведь слышал!

Оба Агафона синхронно закачали головами.

Настоящий, вовремя спохватившись, спешно изобразил рабочий момент производственной гимнастики молодого мага – три качания, три кивания и интенсивное вращение головой по часовой стрелке.

– Ничего не слышал. Дождь шумел, ваше высочество, – безуспешно пытаясь подавить почти неприличное злорадство, проговорил фальшивый, исподтишка показывая бывшей пассии кулак.

– А, кстати, что у тебя с ногой, мадемуазель Грета? – переводя светскую беседу в более спокойное русло, вытянул шею Люсьен в сторону дочки бондаря, напряженно сжавшей губы в ожидании схватки.

– Посветить? – живо присоединился к нему студент и, не дожидаясь ответа, вытянул из кармана палочку и взмахнул.

На кончике ее появилась и повисла крошечная капля, сияющая нежным медовым светом.

– Для прогулки по лесу надо выбирать обувь понадежнее, мадемуазель ведьма, – озабоченно прищелкнул языком шевалье, обозревая открывшуюся картину не тяжких, но очень болезненных телесных повреждений.

– Она и была надежной, – хмуро буркнула наследница бондаря. – Пока была.

Лесли глянул на изодранную сучьями ступню землячки и болезненно сморщился.

– Дальше так идти нельзя. Агафоникус, как у тебя с сапогами?

– Не отдам! – испугался чародей.

– Да нет… наколдовать если?… Можешь?

– А-а, это… – протянул школяр, размышляя, не проще ли и безопаснее для его реноме будет всё-таки отдать свои.

– Да, это, – не ведая про неразрешимую дилемму своего фея, подтвердил лесоруб.

– Н-ну… Конечно, могу.[14]

И тут же в один миг вокруг Гретиной ноги развернулась бестолковая суета со спецэффектами – самый первый результат, достигаемый любым заклинанием Агафона-фея ли, Агафона-мага.

Изабелла, величаво восседающая в гордом одиночестве на своем трухлявом престоле, позабытая и позаброшенная даже Лесли, взирала на суматоху, усиленно пытаясь сохранять на лице выражением стоического равнодушия. Поджав надменно губы, чтобы не кусать их от досады, она беспрестанно твердила иное заклятье, словно от этого зависела сама ее жизнь: «Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву. Король должен оставаться королем даже в хлеву…»

Но, в отличие от агафоновых, ее заклинание не помогало никак и ни от чего – ни на муравьиный шажок.

«Они это специально делают», – уязвленная Изабелла не заметила, как со своей мантры королевского спокойствия соскользнула в глубокое наклонное русло обиды и злости. – «Сговориться успели. Толкутся вокруг этой крестьянки только чтобы из себя меня вывести. А сами – трусы! Оба! Вместо того чтобы показать, что способны встретить любую опасность лицом к лицу, как подобает настоящим рыцарям, бросились бежать, стоило третьему трусу открыть рот! И еще хватает наглости оправдываться! Полагают, что если человек принцесса, то обязательно дура набитая, пустышка расфуфыренная, слюнтяйка и размазня! Что можно ей крутить и вертеть как тряпичной куклой! Что стоит наговорить ей пошлостей, которые они именуют комплиментами – и она перестанет видеть, чего им всем на самом деле от нее хочется! Ну почему, если у тебя в приданом не сундук с половиками, а королевство, то всем вдруг становится глубоко безразлично, что у тебя в душе?! Ты можешь быть какой угодно сварливой и уродливой дурой, но пока твой отец – король, все они буду петь о том, какой ты гений чистой красоты и доброты и покорно глотать любые унижения! Трусы, подхалимы и лицемеры – вот пусть и получают то, чего…»

Отчаянная мысль принцессы оборвалась внезапно, потому что пальцев ее бережно коснулось что-то маленькое, мягкое и теплое. Только предыдущий сеанс самовнушения о правилах поведения королей в местах, для них не предназначенных, не дал ей взвизгнуть и подскочить.

Изабелла медленно, затаив перепугано сбившееся дыхание, перевела взгляд на свою руку, вернее, туда, где кончалась она и начиналось нечто, и сердце ее пропустило такт. Возле холеных некогда ногтей, украшенных теперь насыщенной каемкой из травы и грязи, стояло… или сидело?… оно: розовое, гладкое, больше всего напоминающее согнутую под прямым углом сосиску. Если, конечно, на Белом Свете водились бы сосиски, снабженные тремя десятками коротеньких тонких ножек, двумя парами крошечных ручек, и одной парой огромных, проникающих в самую душу меланхоличным мечтательным взором синих глаз, опушенных такими же ультрамариновыми ресничками.

Существо бережно притронулось к указательному пальцу принцессы нижней правой ручкой, конфузливо отдернуло ее, будто поразившись собственной смелости, попятилось и виновато потупило взгляд. Как завороженная, ее высочество приподняла руку с валежины и медленно и плавно, чтобы не напугать таинственную зверюшку, дотронулась кончиками пальцев ее спинки. Существо не испугалось, но отступило на шаг – или, если умножить на количество принимавших участие в процессе ног, на тридцать шагов – и снова умоляюще воззрилось на девушку, прижав к грудке миниатюрные ручки. Принцесса сделала большие глаза, вопросительно подняла брови и вдруг почувствовала, что краснеет. Еще не хватало начать разговаривать с экзотическими животными или, что еще хуже, задавать им вопросы…