Джером Джером - Мир сцены: Любопытные нравы и обычаи его жителей Страница 11

Набережная Темзы — еще более уединенное и пустынное место. Скорбные душою (сценические) субъекты бегут от жилищ людей и, оставляя за собою далеко жестокий, бесчувственный свет, умирают спокойно на набережной Темзы. А другие прохожие находят потом их скелеты, тут же зарывают их в землю и ставят над их могилами самые простые кресты.

Часто комические любовники бывают очень юными, а когда люди на сцене бывают юными, то они действительно юны. Предполагается, что ему около шестнадцати лет, а ей — пятнадцать. Но если послушать их разговор, то представляется, что им не больше семи лет. Мы замечали, что в действительной жизни шестнадцатилетние «мальчики» уже кое-что знают. В настоящее время мальчик шестнадцати лет, говоря вообще, уже курит довольно крепкий табак, играет немножко на бирже, или же пишет какую-нибудь книгу, а что касается любви, то в этом возрасте он уже давно знаком с ней. А на сцене шестнадцатилетний мальчик оказывается в этом отношении невиннее новорожденного ребенка. То же самое можно сказать и о девочке. Насколько нам известно, большинство пятнадцатилетних девочек вне сцены знает столько, сколько им нужно знать; но когда мы видим пятнадцатилетнюю молодую особу на сцене, нам так и хочется спросить, а где же ее колыбель?

У комических любовников нет таких удобств для объяснения в любви, какими пользуются герой с героиней. У героя с героиней бывают для этого большие комнаты, где топятся камины и стоит много покойных кресел, так что они могут, сидя в них, принимать самые живописные позы и объясняться в любви с полным комфортом. А если они пожелают сделать то же самое на чистом воздухе, то на это есть развалины аббатства, при лунном свете, с большой каменной скамьей посредине.

Что же касается комических любовников, то они должны делать это, стоя все время на ногах, на шумных улицах или в очень неуютных, крошечных комнатах, где совсем нет мебели и не топится камин.

А потом, в то время, когда комические любовники объясняются в любви, в доме бывает страшный шум. Представляется, что кто-то вешает картины в соседней комнате и при этом ужасно стучит, так что комические любовники должны бывают кричать из всей мочи.

Крестьяне

Какие они чистенькие! Нам приходилось видеть крестьян вне сцены, и они всегда казались нам неопрятными, а иногда они были очень грязны, совсем замарашки, но театральный крестьянин, по-видимому, тратит весь свой заработок на мыло и на помаду.

Они всегда находятся за углом, или лучше сказать за двумя противоположными углами, из-за которых они выходят на сцену двумя отдельными шеренгами и встречаются посредине; очутившись на своем месте, они начинают улыбаться.

Ничто в мире не может сравниться с улыбкою сценического крестьянина, — до того она бывает безжизненна и бессмысленна.

Они очень счастливы. Судя по лицам крестьян, их нельзя назвать счастливыми, но мы знаем, что это так на основании их слов. Вы не верите им, но они делают сначала три па направо, а потом три па налево. Они не могут постоять спокойно на месте, а это потому, что они очень счастливы.

Когда у них особенно весело на душе, то они выстраиваются полукругом, кладут друг другу руки на плечи и начинают качаться из стороны в сторону до дурноты. Но это только потому, что они не могут сдержать своей радости.

У сценических крестьян никогда не бывает работы. Иногда мы видим, что они отправляются на работу или же возвращаются домой с работы, но никто не видал их на работе. Да они и не могут работать, а иначе они бы испортили свои костюмы.

Сценические крестьяне выказывают большое сочувствие к чужим делам. Так как, по-видимому, у них никогда не бывает своих собственных дел, о которых пришлось бы им подумать, то они в высшей степени интересуются такими делами, к которым не имеют никакого отношения.

Больше всего их занимают любовные делишки героини. Они готовы целый день слушать рассказы о них. Они горят нетерпением узнать, что она сказала ему и что он отвечал ей и пересказывают это один другому.

В то время, когда я сам был болен любовью, я имел обыкновение передавать различным людям все те трогательные разговоры, которые происходили между мною и моей возлюбленной, но мои приятели, как кажется, не особенно интересовались ими. Напротив, посторонний наблюдатель мог бы даже подумать, что я до смерти надоел им своим рассказом. Бывало, не пройдет и четверти часа, а глядишь, им непременно понадобится или спешить на поезд, или же с кем-нибудь повидаться.

Ах, как часто я в те дни жаждал симпатии сценических крестьян, которые окружили бы меня толпою и внимательно слушали, боясь проронить хотя бы одно слово моего приводящего в содрогание рассказа! Они бы разделили мою радость, весело смеялись или утешили меня своими сочувственными восклицаниями; а когда они надоели бы мне, то ушли бы со сцены, распевая о том, что слышали.

Кстати, это прекрасная черта в характере сценических крестьян, что они безропотно и покорно соглашаются с малейшим желанием кого-нибудь из господ.

«Оставьте меня, друзья мои», — говорит героиня, приготовляясь плакать, и она не успеет и повернуться, а уже они ушли все до единого — одна половина направо, очевидно направляясь к черному входу кабака, а другая — налево, и видно, что они прячутся за насос и остаются тут до тех пор, пока кому-нибудь не понадобятся.

Сценические крестьяне сами говорят немного, но зато умеют мастерски слушать. Если уже нет более никаких сведений о сердечных делах героини, то они любят слушать длинные и запутанные рассказы об обидах, причиненных много лет тому назад таким людям, которых они и в глаза не видали. По-видимому, им ничего не стоит понять и уразуметь подобные истории. В этом отношении им может позавидовать и публика.

Впрочем, сценическим крестьянам стоит только заговорить и тогда они могут скоро наверстать потерянное время. Они начинают говорить все сразу и так трещат, что совсем оглушат вас.

Они все говорят в одно и то же время, и никто не слушает. Наблюдайте за какой-нибудь парой. Оба они тараторят так скоро, как только могут. Они так долго слушали других, что от них нельзя и требовать, чтобы они слушали друг друга. Но, надо думать, что при таких условиях разговаривать бывает очень трудно.

А потом они так мило ухаживают за девушками! Это такая идиллия!

Мы имели случай наблюдать, как ухаживают настоящие крестьяне, и нас всегда поражало это ухаживание, потому что в нем было что-то грубое и материальное, — ну так и представлялось, что паровой каток ухаживает за коровой, но на сцене это порхают какие-то сильфы. На ней надета коротенькая юбочка и ее чулки очень чисты и не спускаются, чего никогда не бывает у настоящих крестьянок; она лукава и застенчива. Она отворачивается от него и смеется, — и какой у нее серебристый смех!

Он такой румяный и кудрявый, и какой прелестный на нем жилет! Ну как же ей не полюбить его? Он такой нежный, так ей предан и обнимает ее за талию; но она ускользает от него и перебегает на другую сторону. О, это просто очаровательно!

Сценические крестьяне почти всегда объясняются в любви в присутствии посторонних лиц. Иные нарочно отыскивают себе для этого какое-нибудь укромное местечко, где нет ни души, — и я сам всегда так делаю. Но сценический крестьянин гораздо общительнее. Ему для подобных объяснений нужна или лужайка перед кабаком, или торговая площадь в базарный день.

Сценические крестьяне бывают очень постоянны в любви. Они не кокетничают, не ветренничают и не нарушают данного слова. Если в первом действии парень в розовом прогуливается с девкой в голубом, то можно подумать, что в конце пьесы розовый и голубой цвет сочетаются законным браком. Он все время не отходит от нее, а она от него.

На сцену могут выходить девушки в желтом; девушки в зеленом могут смеяться и плясать, сколько душе угодно, но парень в розовом не обращает на них никакого внимания. Его цвет — голубой и он всегда останется ему верен. Он или стоит около него, или сидит рядом с этим цветом. Он пьет, улыбается, смеется, пляшет, выходит на сцену и уходит — и все это делает вместе с ней.

Когда нужно бывает говорить, то он говорит исключительно с нею одной и она тоже разговаривает только с ним. Между ними никогда не бывает ни ссор, ни ревности.

Что касается меня, то мне кажется, что иногда в любви не мешает ни то, ни другое, для разнообразия.

В сценических деревнях не бывает женатых людей и детей (какие это, право, счастливые деревни! Ах, если бы только отыскать такую деревню и пожить в ней хоть месяц!). Во всех сценических деревнях бывает равное число как мужчин, так и женщин: все они приблизительно одного возраста и каждый молодой человек непременно любит какую-нибудь девушку. Но они никогда не женятся.

Они очень много говорят о женитьбе, но никогда не вступают в брак. Они такие плуты! Они отлично видят, что делается у господ.