Михаил Жванецкий - Мой портфель Страница 12

– Это неправда.

– Я же говорю: такой человек. Конечно, это неправда… А что с командой КВН? Команда грустит?…

– Нет.

– Конечно, нет. Грустить из-за Баку? Терять здоровье из-за Баку?! Таких Баку еще будет и будет, а Одесса требует жизни… Что ты смеесса? Я не прав?

– Ты прав.

Из Одессы можно выезжать, можно уехать навсегда, но сюда нельзя не вернуться. Здесь, когда доходит до дела, все моряки, все рыбаки, все врачи и все больные… И когда была холера, в Одессе стало еще лучше.

Холера в Одессе. Курортники в панике покинули гостеприимный город. На крышах вагонов битком, купе забиты, а в городе стало тихо: холера в Одессе… В ресторане свободно. «Заходите, рекомендуем…» В магазинах от вашего появления начиналась здоровая суета. В трамвае вы могли уступить место женщине без опасения, что на него тут же ринется быстрый конкурент. Холера в Одессе!… В городе стало так чисто, что можно было лежать на асфальте. На улицах появились растерянные такси с зелеными огоньками, чего не наблюдалось с 13-го года.

И стаканы в забегаловках вымыты, и трубы все исправлены, и туалетики в порядке, и личики у всех чистые, и мы моем ручки до еды и после еды, и кипятком, и чистим, и пьем тетрациклин, и взаимовежливы… Вся холера стоит той вежливости, которая появилась тогда в Одессе. А анализы, как они сближают… Конечно, холеру быстро ликвидировали, но то хорошее, что принесла холера с собой, могло бы и остаться. То, что есть в людях, но проявляется в трудную минуту. Забота. Сплочение.

Мы – одесситы! Один коллектив, одна семья, одна компания! Мы живем в одном доме, и лозунг наших врачей – «чистые руки» – пусть будет перед глазами в прямом и переносном смысле. Чистые руки, чистая совесть, чистые глаза перед людьми… В общем, вам передают привет наши родственники, знакомые, знакомые наших знакомых, то есть вся Одесса, где нас девятьсот восемьдесят тысяч и девять человек в театре миниатюр, от имени которого говорим мы, от имени которых говорю я. И чтоб мы были все здоровы, и побыстрей, потому что летом нас будет девятьсот восемьдесят тысяч и, наверное, миллион приезжих, чтоб они были, наконец, здоровы и мы тоже, хотя нам это трудней. Они у нас отдыхают, а мы тут каждый день. Но кто об этом говорит, когда речь идет о гостеприимстве, а в этом вопросе Одесса приближается к Грузии, удаляясь от Ирана… Мы приветствуем вас, желаем вам счастья, трудов, забот, побед и крепкого здоровья, тьфу, тьфу, тьфу!

После разлуки

Итак, Одесса, после долгого перерыва здравствуй! Разные чувства овладевают при выходе на знакомую сцену. Раньше можно было сказать: Одессу нужно беречь. Сегодня нужно сказать: Одессу нужно спасать.

Одесса держалась на трех китах: искусство, медицина, флот. Что такое искусство, медицина, флот? Это люди, личности. Если их выкорчевывать, если одобрительно смотреть, как разбегаются писатели, журналисты, если преследовать редчайших ллойдовских капитанов, загнать их в Тикси, как Никитина, в Ялту, как Дашкова, на Дальний Восток, как Назаренко, то мы получим то, что мы получили. Анкеты у всех – в порядке, полный ажур. И нет жизни. Теперь, чтоб что-то поставили в театре – надо пригласить, чтоб вылечили – надо выехать, чтоб спасли – надо позвать с берега.

Долгое время нам внушали, что своеобразие Одессы в промышленности. Нам запрещали говорить одесским языком, нам запрещали петь одесские песни и танцевать под них. Разные бригады из разных городов наводили здесь порядок. И сейчас некоторое среднее руководство одолевает тоска по порядку: «Эх, крепкая рука нужна», «Эх, осадить надо», «Эх, вона что с молодежью, прикрутить надо».

Я только хочу сказать: мы там уже были. Мы только что оттуда. Мы этот край запретов, раз-до лбов и КПЗ знаем наизусть. Мы там каждую тропку знаем. Результат известен всем: на все запреты и приказы мы ответили огромной неосознанной неподвижностью, очень напоминающей забастовочное движение – ни в одной столовой нельзя было поесть, ни одно пальто нельзя было надеть, ни одна электроника не срабатывала, залы кинотеатров были пустыми, центрами культуры стали очереди. А успехи мы имели там, где не могли проверить сами. Сейчас другое. Сейчас мы испытываем один из тех счастливых моментов, когда мы живем в согласии со своим правительством. Этот момент надо использовать для возрождения Одессы.

В Москве и Ленинграде собираются люди и защищают памятники культуры, старые дома. Вся Одесса – величайший культурный памятник мира.

Напиши в любой афише: «Как пройти на Дерибасовскую», «Одесса улыбается» – в любом месте земли аншлаг обеспечен.

Я счастлив, что я снова в Одессе, Одесса – не Сицилия, нам не свойственно чувство мести, мне достаточно того, что те, кто запрещал, пригласили меня.

Я снова в Одессе, хотя я жизнью обязан Ленинграду, Москве, где я честный член «Одеколона», то есть Одесской колонии в Москве. Я жил Одессой, кормился ею, писал для нее, и жаль, что полностью понять меня могли только там, где меня не было. Но когда я летом хожу мимо одесских дач и из-за забора слышу свой голос, – что может быть выше этой чести быть понятым еще при жизни?!

Во дворе съемочная группа. Крики: «Михаил Михайлович! Ну, Михаил Михайлович!» Я спешу, выскакиваю во двор. Подходит соседка.

– Миша, у тебя есть свободная минутка?

– Для вас, Майя Матвеевна, всегда.

– Застегни брюки, пожалуйста.

Леониду Осиповичу Утесову

Нет, что-то есть в этой почве. Нет, что-то есть в этих прямых улицах, бегущих к морю, в этом голубом небе, в этой зелени акаций и платанов, в этих теплых вечерах, в этих двух усыпанных огнями многоэтажных домах, один из которых медленно отделяется от другого и пропадает. Нет, что-то есть в этих людях, которые так ярко говорят, заимствуя из разных языков самое главное.

– Я хожу по Одессе, я ничего не вижу интересного.

– Вы и не увидите, надо слышать. И перестаньте ходить. Езжайте в Аркадию стареньким пятеньким трамваем, садитесь на скамейку, закройте глаза. Ш-ш-ш, – вода накатывается на берег, – ш-ш-ш…

– Внимание! Катер «Бендиченко» отходит на десятую станцию Фонтана…

– «Это очень, очень хорошо…»

– «Ах, лето…»

– Потерялся мальчик пяти-шести лет, зовут Славик. Мальчик находится в радиоузле. Ненормальную мамашу просят подойти откуда угодно.

– Граждане отдыхающие! Пресекайте баловство на воде! Вчера утонула гражданка Кудряшова и только самозабвенными действиями ее удалось спасти.

– Ой, я видела эту сцену. Они все делали, но не с той стороны. А, это искусственное дыхание не с той стороны… Она хохотала, как ненормальная.

– Скажите, в честь чего сегодня помидоры не рубль, а полтора? В честь чего?

– В честь нашей встречи, мадам.

– Остановись, Леня! Что делает эта бабка?

– Она думает, что она перебегает дорогу. Я не буду тормозить.

– У вас есть разбавитель?

– Нету.

– В бутылках.

– Нету.

– В плоских бутылках…

– Нету.

– У вас же был всегда!

– Нету, я сказала!

– Не надо кричать. Вы могли отделаться улыбкой.

– Что ты знаешь! Я не могу с ним ходить по магазинам, он им подсказывает ответ. «Скажите, пива нет?» Они говорят: «Нет». «А рыбы нет?» Они говорят: «Нет». Тридцать лет я с ним мучаюсь. Он газету не может купить. Он говорит: «Газет нет?» Они говорят: «Нет».

– Алло, простите, утром от вас ушел мужчина… Ну, не стесняйтесь, мне другое надо узнать. Каким он был, вы не вспомните? Кольцо, сустав, очки, брюки серые, потрепанные… А, значит, это все-таки был я! Извините.

– Что ты знаешь! У него печень, почки, селезенка… Весь этот ливер он лечит уже шестой год.

– А вы где?

– Я в санатории.

– А нас вчера возили в оперный.

– Внимание! Катер «Маршал Катыков» через десять минут…

– «Если б жизнь твою коровью исковеркали любовью…»

Откройте глаза. 24 марта. Никого. Пустынный пляж. Ветер свободно носится в голых ветвях. Прямые углы новых районов, параллельно, перпендикулярно. Приезжие зябнут в плащах.

– Скажите, где можно увидеть старую Одессу?

– На кладбище.

Наверно, старого кладбища уже тоже пока нет. Есть сквер, молодые деревья на месте старых могил о чем-то символически молчат. Так и живем, не зная, кто от кого произошел, определяя на глаз национальность, сразу думая о нем худшее, вместо того чтобы покопаться…

Вдали трубы заводов, новые районы, по которым сегодня этот город можно отличить от других. Дети из скрипок ушли в фигурное катание, чтоб хоть раз мелькнуть по телевидению. Новый порт, аммиачный завод, ВАЗ-2101, 02,03…

Но закройте глаза. Проступают, отделяются от старых стен, выходят из дикого винограда, из трещин в асфальте и слышны, слышны, слышны…

– Вы же знаете, у него есть счетная машинка, он теперь все подсчитывает. Услышал об урожае, пошевелил губами, достал машинку и что-то подсчитал. То ли разделил урожай на население минус скот, то ли помножил свои дни на количество съедаемого хлеба и сумму подставил под урожай в качестве знаменателя. У него есть счетная машинка, он все время считает, он как бы участвует в управлении страной. Он прикинул количество чугуна на каждую нашу душу. А бюджеты, расходы, займы… У нас же никогда не было времени считать, мы же не могли проверить. Теперь Госплану нужно действовать очень осторожно, потому что он его все время проверяет. Мальчику десять лет, и он такой способный.