Николай САМОХИН - Толя, Коля, Оля и Володя здесь были Страница 12

— Им бутылочку вина! — оскорбленно закричала дама в коричневом. — Бутылочку им! Посмотрите на них!

Ни здесь — в зале, ни там — в номере мы не вызывали у нее доверия.

Пришлось папе ограничиться двумя бутылками пива.

— Да, это не Рио-де-Жанейро, — покачал головой папа, когда мы вернулись в номер. — В Рио-де-Жанейро мне приходилось видеть, как знатные дамы приходили в самый аристократический ресторан босиком.

— Идея! — сказал дядя Коля. — Поступлю и я, как те знатные дамы.

Мы все последовали примеру дяди Коли: разулись, с наслаждением вытянули ноги и смотрели, как рыжий официант сгружает с тележки наш королевский ужин.

Рыжий был страшно доволен. Наверное, впервые в жизни ему приходилось заниматься таким обслуживанием. Это походило на действие из какого-нибудь заграничного фильма, и рыжий тоже оказался героем его.

Вдобавок дядя Коля попросил:

— Синьор, будьте любезны — открывашечку для пива.

— Открывашечек нет, — сказал рыжий. — Растаскивают, знаете… Но, я думаю, вы не из тех людей, которые могут растеряться в подобной обстановке.

— А вот это верно, — согласился дядя Коля и тут же открыл бутылки о батарею.

На другой день все были заняты делом. Паганель читал где-то лекцию от общества «Знание». У папы лекция сорвалась, он посмотрел на свои ненужные теперь выходные кеды, вздохнул и спрятал их в рюкзак — до следующего раза. Дядю Колю уговорили выступить в местном гарнизоне перед военнослужащими, а потом он встретился со своими сахалинскими коллегами. Вернулся поэтому дядя Коля только к вечеру, веселеньким, и с порога объявил, что друзья назначили его губернатором залива Терпения.

Папа, свободный от лекций, весь день хлопотал о билетах на «Туркмению», которая должна была подойти через сутки, и занимался покупками. На столе среди разных свертков и пакетов возвышались три бутылки спирта.

Дядя Коля, увидев спирт, отнесся к нему весьма одобрительно. Он сказал, что одну бутылку надо выпить немедленно, а две другие можно оставить на потом.

Папа ответил, что спирт этот неприкосновенен. Он куплен для обмена. Еще в бухте Посьета наши соседи-москвичи рассказывали, что на Шикотане за бутылку спирта дают двадцать баночек консервированных крабов. Не желаешь крабов, бери красную икру, пятнадцать баночек. Значит, за три бутылки папа мог получить шестьдесят банок крабов, либо — сорок пять икры. И то и другое его вполне устраивало.

— Наивные люди! — презрительно сказал дядя Коля. — Дилетанты. Вы же попались на удочку.

Существует, объяснил он, легенда о всемогуществе спирта на Крайнем Севере и Дальнем Востоке. Когда дядя Коля путешествовал по Оби, один его попутчик вот так же мечтал раздобыть несколько песцовых шкурок. То есть не сам он мечтал, а жена ему наказала без шкурок домой не возвращаться. Кто-то посоветовал этому несчастному запастись спиртом, взять его побольше — в качестве самой надежной валюты. Попутчик набил бутылками рюкзак и, как последний идиот, таскал его везде за собой, закрывал собственным телом, чтобы на рюкзак, упаси бог, не уронили что-нибудь тяжелое, караулил по ночам от зарившихся на дармовую выпивку «бичей». Однако чем дальше на север они плыли, тем спирту в магазинах становилось все больше. В крайней точке путешествия, далеко за Полярным кругом, на мысе Каменном, спирт вообще лежал штабелями. Отчаявшийся попутчик три дня выпаивал свои запасы знакомым метеорологам, но сумел облегчить рюкзак только на одну треть. Весь остальной спирт ему пришлось везти обратно, кружным путем — через Амдерму, Архангельск и Москву. Дома он настоял спирт на лимонных корочках и пил его каждый день в течение полугода. Попутчик этот плохо кончил: сделался алкоголиком и угодил в психиатрическую лечебницу.

Папа посмеивается. Кроме спирта, у него еще хранится бутылка старого шотландского виски. Он везет ее из дому.

Дядя Коля считает, что и виски тоже надо выпить.

Папа не соглашается.

— За кондиционный товар, — говорит он, — только кондиционный товар.

10. График на завтра и послезавтра. Наперегонки с дельфинами. Как встречают пароходы

Наш Паганель неисправимый прогнозист-оптимист. Давно уже сломался разработанный дома четкий график путешествия. Мы двое суток вместо двух часов добирались из Владивостока в Посьет, а добравшись, не нашли там биостанции с хлебосольными знакомыми, чистыми постелями, приварком и аквалангами. Мы пропустили устричный остров Попова, потому что обещанное Паганелем судно так и не пришло. Стараясь обогнать «Туркмению», почти сутки томились на рюкзаках во владивостокском аэропорту, прилетели, наконец, в Южно-Сахалинск и тут узнали, что самолета на Кунашир все равно не будет. И оставленная в «порту четырех океанов» «Туркмения» преспокойно догнала нас.

Несмотря на все это, Паганель каждое утро выдает нам почасовое расписание на ближайшие три дня. Исходные данные для своих расчетов Паганель, благодаря общительному характеру, черпает у местных рыбаков, у официанток в столовых, уборщиц и «бичей». Правда, он не запоминает лица людей, с которыми разговаривает. Такое у него свойство. Как-то в Посьете он договорился со сторожем рыбоучастка, что тот достанет ему десять пачек сушеного кальмара, и немедленно забыл лицо старика. Это было ужасно, потому что всякий раз, завидя впереди чьи-нибудь сапоги, он хватал за рукав дядю Колю и приказывал:

— А ну, посмотри внимательно — это не тог самый? Не тот, а?

Затурканный дядя Коля со слезами умолял:

— Прекрати, ради господа бога! Откуда мне знать, тот или не тот — ведь ты же с ним договаривался, садист!

На борту «Туркмении» Паганеля снова охватила лихорадка планирования. Он то и дело исчезает куда-то, возвращается, глаза у него блестят.

— Итак, я все разузнал, — начинает он свои выкладки. — Завтра, в шестнадцать часов, мы прибываем на остров Кунашир, в Южно-Курильск. В Южно-Курильске имеется гостиница, куда мы сразу же устраиваемся, чтобы не терять время на установку палаток. Еще засветло осматриваем город и посещаем горячий пляж — главную местную достопримечательность. На другой день — восхождение на вулкан Менделеева и осмотр останков так называемого дворца Микадо. На третий — ход горбуши. Это зрелище, достойное того, я думаю, чтобы посвятить ему целый день…

Дядя Коля в таких случаях бледнеет.

— Я сейчас пойду в буфет, — говорит он. — Пойду в буфет и напьюсь, как сапожник. Или лучше дайте мне бинокль — я ударю его по голове. Это становится невыносимым. Таких людей надо заковывать в кандалы, увозить на необитаемый остров и оставлять там на растерзание диким зверям.

Все же дядя Коля избирает первый вариант — уходит в буфет, который ему, в общем-то, не очень нравится. Дело в том, что буфет, а на самом деле бар — с красивой полукруглой стойкой, мягкими диванчиками и музыкальной машиной из Гонконга — превращен на «Туркмении» в продуктовый киоск. Там всегда стоит длинная очередь — за колбасой, хлебом, вареными курицами и конфетами. Так что напиться как следует дяде Коле пока не удается.

Папе легче. Он ничего вокруг не замечает, потому что увлечен новым делом — фотографирует дельфинов. Дельфины почти не оставляют нас. Не успевает исчезнуть одна стая, как появляется новая — и опять начинается игра в догоняшки. Дельфины то отстают немножко то, взяв разгон, несутся рядом с теплоходом, красиво и враз выпрыгивая из воды, то легко обгоняют «Туркмению». Возбужденный папа бегает с одного борта на другой — ему очень хочется сфотографировать дельфина в тот момент, когда он выскакивает из воды, и все никак не удается.

Один раз папина беготня почему-то не понравилась здоровому дядьке, вышедшему на палубу с пивной бутылкой в руке. Дядька мрачно понаблюдал за папой, скрипнул зубами и сказал:

— Снайпер… елкин корень!.. А хочешь, я ему, поганцу, в нос бутылкой засандалю?

С моим папой постоянно приключается что-нибудь подобное. Он, как магнит, притягивает к себе всяких грубиянов, знатоков, советчиков и уличных философов. Хотя сам — человек воспитанный и никогда никого не задевает. Я думаю, что папа именно из-за этого свойства посвятил жизнь физике, чтобы иметь дело с атомами, а не с людьми.

Стоит папе, например, раз в полгода самому отправиться в магазин, как к нему тут же привязывается какой-нибудь небритый гражданин.

— Кореш, — говорит он, — не бери эту кислятину (речь идет о сухом вине «Фетяска», прописанном папе докторами). — Возьми вон лучше «тринадцатый» портвейн. А то, я вижу, ты насчет выпивки не волокешь.

И поскольку папа, имея собственное мнение, не следует совету гражданина, тот начинает нервничать и обижаться:

— А ну, поставь обратно! — требует он. — Ставь, кому говорю!.. Девушка, забери этот квас — дай человеку бутылку портвейна. — И насильно запихивает папе в авоську ненужное ему вино.