Аркадий Аверченко - Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова Страница 12

— Я — пруссакъ?! — сдавленнымъ голосомъ спросилъ онъ. — Милостивый государь… — онъ дрожащими руками собралъ свои инструменты… — Милостивый государь… Въ такомъ случаѣ, вы — тоже самое!

— Вы всегда такъ разговариваете съ больными? — спросилъ я, приподнимаясь съ подушки.

— Простите, — пробормоталъ онъ, пристыженный.

Я хотѣлъ у него спросить, всѣ ли граждане объединенной Германіи обидчивы до такой степени, но онъ ушелъ.

Меня повезли въ Тироль.

ШТЕЙНАХЪ

Вздорное обвиненіе. — Разрывъ. — Въ свободную страну!

Только теперь, оглядываясь назадъ, я постигаю, насколько серьезна была моя болѣзнь. Не ограничившись полнымъ разстройствомъ органовъ пищеваренія, она привела въ негодность часть моего мозгового вещества, посѣявъ въ немъ мысль поѣхать въ Штейнахъ.

Не знаю, можетъ ли служить мнѣ оправданіемъ, что въ «Спутникѣ туриста» (С. Н. Филипповъ) сказано о Штейнахѣ, какъ объ одномъ изъ лучшихъ мѣстъ на земной поверхности. Едва ли. По крайней мѣрѣ, я напрасно протягивалъ къ товарищамъ лживую и во всѣхъ отношеніяхъ скверную книжку. Они только отмахивались и повторяли:

— Вы насъ предали, Сандерсъ… Ваша игра слишкомъ очевидна… Акціи курорта котировавшіяся, не выше газетной бумаги — три дня тому назадъ прыгнули втрое. Почти во столько же, во сколько мы увеличили собой число туристовъ…

— Друзья мои, — вскричалъ я. — Друзья мои! Развѣ здѣсь, въ этой книжкѣ, не сказано ясно: «Съ половины іюля и до сентября — огромный наплывъ туристовъ?»

— Вы — геніальный финансистъ Сандерсъ, но вы — плохой товарищъ, — отвѣчали они съ сухими ироническими улыбками.

— И это въ благодарность за то, что я оставался лишнія сутки въ Инсбрукѣ, въ этой… столицѣ Тироля (въ припадкѣ гнѣва Крысаковъ не разбиралъ словъ), чтобы купить себѣ чемоданъ и поднять васъ на ноги, Сандерсъ. Но и у вашего одра, Сандерсъ, вы представляли бы трупъ, жалкую куклу, которая была бы не въ состояніи вознаградить меня за хлопоты даже оставшимся послѣ нея платьемъ!

— Дѣйствительно, Сандерсъ, надо быть большимъ эгоистомъ, чтобы шить себѣ платье, которое не налѣзаетъ ни на одного изъ вашихъ товарищей, — согласился Южакинъ.

— Вы это называете эгоизмомъ, Южакинъ?! Это — низость, тонкій, гнуснѣйшій по своей сложности разсчетъ. Ну, пусть его пиджакъ не лѣзетъ на васъ, коротокъ Мифасову, но при чемъ здѣсь я? Это уже не совпадете, это… это…

— Въ самомъ дѣлѣ, Сандерсъ, — тонко улыбнулся Мифасовъ. — Наши костюмы вамъ впору, даже велики. Костюмъ Южакина, напримѣръ, налѣзетъ на каждаго, а ваши… Конечно, конечно, ваши брюки на меня налѣзутъ, но едва ли они будутъ изящны, Сандерсъ. По крайней мѣрѣ, безъ кружевъ.

— Кружева вы можете пришить въ Венеціи, Мифасовъ, — робко возразилъ я, — гдѣ-нибудь противъ дворца Дожей… А здѣсь приняты голыя колѣна. У васъ эта часть очень эффектна, Мифасовъ, и врядъ ли еще повторится удобный случай показать себя съ такой выгодной стороны… Я вамъ отложу одни брюки?

— Пожалуй, — небрежно позволилъ Мифасовъ. — Тирольскій костюмъ мнѣ нравится.

Онъ порылся въ нессесерѣ и, доставъ кисточку для бритья, прикрѣпилъ ее къ своей панамѣ. Потомъ взялъ платье и ушелъ въ свою комнату.

— Мѣрять пошелъ! — фыркнулъ Крысаковъ, позеленѣвъ отъ зависти. — Я вамъ этого не прощу, Сандерсъ. Я вамъ, я вамъ…

Атмосфера становилась слишкомъ сгущенной. Я понялъ, что эти люди не простятъ мнѣ Штейнаха, что мое присутствіе около нихъ только раздражаетъ гноящуюся рану, и я сказалъ:

— Господа! Я чувствую, что мое присутствіе становится для васъ тяжелымъ.

— Облегчить его — зависитъ только отъ васъ, Сандерсъ, — радушно сказалъ появившейся въ дверяхъ Мифасовъ.

Тирольскій костюмъ чрезвычайно шелъ къ нему, оттѣняя хрупкую стройность стана и мечтательное выраженіе глазъ.

— Мы васъ вылечили, — прибавилъ Южакинъ, — отходили… Вырвали васъ изъ цѣпкихъ лапъ смерти.

— Мавръ сдѣлалъ свое дѣло? — иронически улыбнулся я.

Онъ сдѣлалъ видь, что не слыхалъ этого замѣчанія.

Тирольскій костюмъ чрезвычайно шелъ къ нему…

— Изъ полуживой развалины превратили васъ въ цвѣтущаго, полнаго силъ человѣка… Имѣемъ мы, послѣ всего этого, право оградить себя отъ риска попасть съ вашей помощью въ какой-нибудь Блюденцъ или Кицбюхель или Целль тамъ, Цоллеръ? Имѣемъ на это право или нѣтъ, господинъ Сандерсъ?

— Имѣете, — съ спокойной улыбкой согласился я. — Но, смѣю поинтересоваться, какимъ образомъ вы будете обходиться безъ моего нѣмецкаго языка?

Я приготовился къ ихъ замешательству, но вмѣсто этого они разразились хохотомъ.

— Вашего нѣмецкаго языка? — взвизгнулъ Крысаковъ. — Вашъ языкъ, — не будемъ говорить о его національности, — достаточно опротивѣлъ мнѣ за время вашей подозрительной болѣзни. Его языкъ, господа!? Онъ воображаетъ, что если я смотрѣлъ на него изъ жалости, чтобы изслѣдовать его…

— Дѣйствительно, Сандерсъ, это вы немного того, заврались, — снисходительно потрепалъ меня по плечу Южакинъ. Согласитесь, что таскать за собой человѣка, хвастающагося заслуженно или незаслуженно своимъ языкомъ, можетъ стать, наконецъ, тяжелымъ. Къ тому же Италія — страна, которую мы намѣрены теперь посетить, совершенно не нуждается въ людяхъ съ нѣмецкими органами.

— Въ тедескахъ, какъ говоримъ мы въ Италіи, — перевелъ Мифасовъ.

— Короче: вы насъ будете только компрометировать, — отрѣзалъ Крысаковъ. — Такъ какъ единственный языкъ, мало мальски пригодный въ странѣ Гарибальди, это — мой!

Мифасовъ и Южакинъ одобрительно взглянули на его большой, хвастливый языкъ и сказали:

— Онъ правъ, Сандерсъ. Вашъ языкъ, действительно, поистрепался за это время. Жизнь требуетъ чего-нибудь болѣе свѣжаго. Вашъ дальнѣйшій маршрутъ?

— Мой маршрутъ? — съ улыбкой спросилъ я. — Мой маршрутъ ясенъ. Въ Швейцарiю! Въ свободную Швейцарію, гдѣ люди не знаютъ власти, но и не знаютъ рабства! Гдѣ не залѣзаютъ не только въ нашу комнату, но и въ вашу душу. Гдѣ люди сходятся свободно и открыто, какъ два путника на вершинѣ горы, поднявшіеся съ разныхъ сторонъ. Пожмутъ ли они другъ другу руки и разойдутся на встрѣчу цвѣтамъ зеленѣющихъ склоновъ? Сплетутся ли въ объятія и бросятся въ пропасть, гдѣ тьма или царство облитаго солнцемъ льда? Не все ли равно?

Не все ли это равно для льда, для солнца, для пасущихся на склонахъ стадъ и для людей, для тѣхъ людей, которые знаютъ только два слова: «свобода и равенство» (для швейцарцевъ). Два слова! Но когда ихъ лепечетъ малютка, проснувшійся въ теплой люлькѣ, и орелъ кричитъ надъ вершиной красной, голой скалы, когда замираютъ они на сухихъ устахъ старухъ и звенятъ въ колокольчикахъ стадъ, — они образуютъ глетчеръ, могучій, неудержимый глетчеръ, питающій сотни, сотни горныхъ ручьевъ. Они разбѣгутся всюду, эти ручьи, чтобы напоить красивыхъ, свободныхъ людей чистой, холодной влагой, они научатъ ихъ играмъ и шуткамъ…

— Кажется, мы его слишкомъ обидѣли, и онъ далъ течь, — сконфуженно сказалъ Южакинъ. — После болѣзни его следовало бы щадить.

— Не поминайте насъ лихомъ, Сандерсъ, — искренно попросилъ извиненія Крысаковъ. — Когда будете летѣть куда-нибудь въ пропасть, удерживайте себя за волосы или подмышки: это смягчаетъ ударъ.

— Осторожнее съ глетчеромъ, — предупредилъ Мифасовъ. — Не забывайте, что онъ движется, и прыгайте съ него лицомъ впередъ. Съ правой стороны.

— До свиданія, мои друзья, — просто отвѣтилъ я. — До свиданія, Крысаковъ, до свиданія, Южакинъ, до свиданія, Мифасовъ. Не надо слезъ, потому что я иду навстрѣчу свободнымъ людямъ. Не надо речей, потому что каждое ваше слово ничто въ сравненіи съ теми двумя, которыя принадлежатъ этимъ людямъ — швейцарцамъ.

Прощай маленькій Тироль, где набожность и экономія обнажила людямъ колѣнки, а природа научила только труду и глупенькимъ игрушечнымъ песенкамъ. Прощай!

ВЪ ШВЕЙЦАРІЮ

Человѣкъ, не понимающій шутокъ. — Забытые люди. — Профессоръ музыки.

— Табакъ есть? Водка есть?

— Нѣтъ.

Прибытіе въ Швейцарію.

Въ послѣдній разъ оглядываюсь на Боденское озеро, и я въ Швейцаріи. А черезъ какихъ-нибудь три часа я буду въ Цюрихе — центре и самомъ большомъ городе маленькой, но лучшей въ міре страны.

— Мерштеттенъ!.. Мюльхаймъ!..

Противъ меня сердито уселся коренастый, пожилой человѣкъ въ широкополой шляпе, съ мужественнымъ лицомъ и выправкой военнаго.

— Сынъ свободной страны… Такой человекъ сшибъ стрелой яблоко съ головы сына, — подумалъ я.

Онъ, какъ будто, угадалъ мою мысль и, пронизавъ меня взглядомъ стойкихъ, сѣрыхъ глазъ, въ которыхъ еще тлѣли искорки гнѣва, спросилъ по-русски:

— Скажите, не встрѣчались ли мы около Перми этакъ два года тому назадъ? Въ вагонѣ? Я былъ въ военной формѣ и съ кадетомъ, а вы его кормили Гала-Петеръ… Не помните? Экая у васъ память куриная…