Леонид Богданов - Без социалистического реализма (рассказы) Страница 12

— Ну, ладно, раз вы так меня умоляете, я могу на время остаться в чулане. Но не для себя я это делаю, а для вас. Теперь настоящих идеалистов нет, каждый думает только о себе, один я только о других думаю.

Радости Мусиных не было конца. Ну, думают, хоть он какой-то и не от мира сего, псих, но все же спасли живую душу.

На другой день Сашка Теребейников взял у старика Мусина бритву, кое-как поскребся на общей кухне, попросил зубного порошка, пальцем зубы почистил, вышел к завтраку, да и завел разговор насчет того, что, якобы, надо ему здесь прописаться, что без прописки жить значит родную советскую власть обманывать.

Мусины видят, что Сашка начинает преображаться, на человека становится похож, думают, может факт прописки еще больше его очеловечит. Кроме того, прописывать чужого человека на своей жилплощади, конечно, самоубийству подобно, но Сашка — это другое дело. Идеалист, мол, беззаветный, последний честный из комсомольцев. Его, мол-де, прописать совершенно не опасно. В общем, прописали Сашку. И как-то так получилось, что хотели прописать его временно, а вышло, что прописался он постоянно.

Как только он стал законным жителем мусинской комнаты, тут он вдруг вспомнил, что у него на вокзале в камере хранения кое-какие вещицы мерзнут. Когда он жил под лестницей, то, разумеется, кроме собачей подстилки и политической литературы, ничего там невозможно было держать — неминуемо украли бы. Мусины против вещей не возражали. А старуха даже прослезилась:

— Касатик ты, кристаллический человек, наконец-то у тебя свое полотенце будет. Может и полпростыни найдется, пара подштанников… Заживешь!

И так Мусины были рады за Сашку, так верили в его моральную чистоту, что когда он привез к ним целый грузовик чемоданов, сундуков, огромный комод и две кадки с фикусами, они сами носили его вещи, а он только распоряжался где что ставить. Все это происходило в присутствии дворника и управдома. Управдом то и подал идею вытащить старый комод Мусиных в коридор, а на место него поставить сашкин комод. Мусины и на это согласились. Вещей в комнате — не пройти, да и сашкин комод был новенький, еще не потрескавшийся, фанера на нем нигде не отставала, и клопы в нем еще не успели гнезд свить.

На следующее утро Мусины, конечно, пошли на работу: Аничка в институт, старик на завод, старуха колоть и пилить дрова в городскую баню. А когда они вернулись под вечер домой, все их вещички стояли в коридоре рядом с комодом. Но и на этот раз Мусины не сумели распознать настоящих намерений Сашки. Думают, ну пошутил. Он настоящий идеалист, он может пошутить! Постучались, а Сашка из-за запертой двери:

— Советую вам не терять времени, в этом городе у вас уже нет жилплощади, и не получить вам ее. Поезжайте лучше на целину. Первое время перебьетесь в палатках, а потом какую-нибудь будку сколотите.

Посмеялись Мусины. Очень уж им понравилась шутка Сашки. Сели на вещички, ждут, когда он впустит их в собственную комнату с чуланом без окон. Сидят час, другой, слушают, как Сашка за дверью заграничные танго распевает, целые американские джазы один изображает. Потом из комнаты потянуло ароматом яичницы, жареной на настоящем сале. Старик Мусин, съевший за целый день на работе только кусок хлеба, от аппетита лишился чувств и скувырнулся с чурбанчика. Мусины стали настойчиво заглядывать в замочную скважину. Заглядывают и видят, что Сашка, одетый в голубую шелковую пижаму, причесанный и напудренный, с толстой папиросой во рту, спокойно возится себе у спиртовки, жарит, варит королевские блюда. Все это так необычно выглядело, что Мусины даже не поверили, что это идеалист Сашка. Тогда Мусины начали в двери колотить. А Сашка опять:

— Советую вам не терять время. Валите на целину. Меня, голубчики, отсюда не выкурить. Меня в самой Москве из пяти квартир не могли изгнать. Пять комнат в Москве отхватил и продал. И тут то же самое будет. Так и знайте, загоню вашу комнату за десять тысяч, а то и больше. Хотите, можете купить.

Тут уж Мусины перепугались не на шутку, бросились к дворнику, а дворник удивленные глаза делает:

— Извиняюсь, — говорит, — вы сами гражданину Теребейникову жилплощадь добровольно уступили.

Плюнули Мусины дворнику по очереди в бесстыжие глаза, помчались к управдому. Управдом уже, конечно, пьяненький. Получил уже, наверно, от Сашки порядочную подачку. Слушает он их жалобы и только вздыхает:

— Как же, мол, так, дорогие бывшие жильцы этого дома, поскольку я могу свидетельствовать, вы сами вещи Теребейникова таскали, значит, у вас с ним договор о продаже комнаты был. Вы передумали, а я-то при чем? Я вас уже выписал. Вы уже посторонние люди в этом доме.

Видят Мусины, что это целый заговор, и пошли в милицию. Ну, а с кого милиция живет, как не с жуликов? И там Сашка успел уже все обтяпать. Написали милиционеры для видимости протокол и положили в стол и: зайдите через две-три недельки…

Вернулись Мусины в свой дом. Начали среди ночи соседей будить, просят пособить изгнать оккупанта. Старик Мусин вошел в такой раж, что незаметно для себя повторил знаменитую речь Минина и Пожарского.

Некоторые из соседей реагировали на призыв довольно вяло. Некоторые вообще стали в позу «моя хата с краю». Некоторые даже начали вспоминать старые передрязги. Вспомнили, что Мусины не всегда подметали общий коридор, за воду не платили и прочее. Начали радоваться, что Мусиным теперь будет плохо. В общем, каждый показал свое лицо с самой настоящей стороны, как это и бывает в беде. И только один отставной военный, прослуживший тридцать лет в химических частях и никогда не применявший химии в войнах, вдруг воодушевился:

— Давайте я его, подлеца, хлор-пикрином выкурю!

Хлор-пикрина у него, конечно, не оказалось, но он все же наскреб у себя какой-то дряни, начал ее у дверей Мусиных на примусе поджаривать. Минут через пять соседи стали ругаться, на кого-то напала рвота, поднялся сплошной чих и многие от газа плакали. А Сашка-оккупант хоть тебе что. Посмотрел химик в замочную скважину и говорит:

— Этого субчика и настоящим хлор-пикрином не выкуришь, у него противогаз. Вот если бы жидким отравляющим веществом, и притом люизитом, через щель облить!

А Сашка тут из-за дверей:

— Милейший, это не поможет! У меня все учтено, я ко всему готов и могу выдержать любую осаду до трех месяцев и более.

Почесал отставной военный затылок и говорит:

— А что если подорвать дверь и стену толом? Килограммов десять заложить и трррах!

Соседи, уже порядком пострадавшие от газов, начали пугаться, протестовать, кричать:

— Не хотим взрывов! Давайте лучше высадим дверь поленом! Меньше жертв будет!

А Сашка Теребейников хохочет из комнаты:

— И это учтено. У меня дополнительная железная дверь изнутри поставлена. Сдавайтесь и отступайте!

Ну, Аничка, конечно, от безысходного положения в слезы и кричит:

— А я думала, что ты, паразит, последний идеалист, вроде Павки Корчагина!

Старик Мусин рвет на себе волосы и тоже упрекает:

— А еще за всех угнетенных в мире стоял, о колониальных народах беспокоился!

Старуха просто воет:

— Не верила я вам, паразитам, никогда, а теперь жалею, что тебе одному, идейному комсомольцу, партийному, поверила!

— Правильно, — говорит Сашка, — Верно делали, что не верили! И в будущем не верьте всем защитникам колониальных народов, не верьте Павкам Корчагиным, все это для дурачков, а на деле каждый соблюдает свой интерес. Теперь же страдайте за свои заблуждения! Страдайте и валите отсюда, мне спать в моей комнате охота!

После этого все соседи увидели, что хотя Сашка и сукин сын, но он прав, и все разошлись. Мусины, конечно, не разошлись. Им расходиться некуда было. Пристроились на вещах и завели шепотом разговор. Под утро потихоньку докатились уже до того, что думают, действительно, один выход на целину или еще дальше.

И в это время вдруг из квартиры раздается стон. Через минуту еще стон, да такой болезненный. Потом слышат Мусины, заскрипели запоры, взвизгнула сашкина железная дверь и появился он сам на пороге, бледный, еле на ногах стоит.

— Ну, — говорит, — счастье ваше. У меня, кажись, приступ аппендицита. Везите, — говорит, — в больницу, а на этот раз я, кажись, промахнулся из-за состояния здоровья.

В общем, Мусины сейчас живут в своей комнате с чуланом без окон. А Сашка Теребейников уехал из Светлобурска в неизвестном направлении.

Так что вы, товарищи, если где-нибудь встретите его, может быть под другим именем, но в той же роли последнего комсомольца-идеалиста, этакого Павки Корчагина, так будьте с ним поосторожнее. Остерегайтесь его! Тем более остерегайтесь, что у него теперь нет аппендицита. Вырезали начисто. И теперь, если он залезет в квартиру, спасения не будет.

Провокация

С иностранцами, — черт бы их побрал! — надо быть осторожным. Все иностранцы, приезжающие в СССР, если не шпионы, то провокаторы или, в лучшем случае, диверсанты. Приедет в СССР некий вроде бы турист, купит каракулевую шапку, делает вид, что хочет всю советскую жизнь изучить, все постигнуть, толчется все время то на Красной площади, то в Большом театре, то осматривает новый университет, и вид у него такой невинный, а на самом деле он, когда спит, и то думает, как бы подкузьмить честного советского человека. Все его мечты и помыслы сконцентрированы только на том, как бы напакостить советскому человеку и тем оправдать собой свои дорожные расходы. Ужасно коварный народ эти иностранцы!