Марк Твен - Отрывочные наброски праздного путешественника Страница 12

Но это не помогло. Томсонъ бросилъ на меня оскорбленный взглядъ, ясно выражавшій: «Два или три года, хотите вы сказать!» Затѣмъ онъ началъ распространяться о томъ, какъ неблагоразумно затягивать такъ надолго похороны. Затѣмъ подошелъ къ ящику, постоялъ съ минуту, вернулся назадъ легкой рысцой и посѣтилъ разбитое окно, проговоривъ:

— Было бы гораздо лучше, если бы его похоронили прошлымъ лѣтомъ.

Томсонъ сѣлъ, уткнулся лицомъ въ свой красный шелковый матовъ и началъ потихоньку раскачиваться всѣмъ тѣломъ, какъ человѣкъ, который старается перенести не переносимое. Тѣмъ временемъ запахъ, если только можно назвать это запахомъ, сдѣлался удушающимъ. Лицо Томсона стало сѣрымъ, я чувствовалъ, что на моемъ не остается ни кровинки.

Скоро Томсонъ склонилъ голову на свою лѣвую руку, оперся локтемъ въ колѣни и, махнувъ своимъ краснымъ платкомъ въ сторону ящика, сказалъ:

— Много я возилъ ихъ въ своей жизни. Нѣкоторые порядочно перешли, но онъ ихъ всѣхъ превзошелъ, и какъ легко! Капитанъ, они были геліотропы въ сравненіи съ нимъ.

Этотъ комплиментъ моему другу былъ мнѣ пріятенъ, несмотря на печальныя обстоятельства.

Скоро сдѣлалось очевиднымъ, что нужно что-нибудь предпринять. Я предложилъ сигару. Томсонъ нашелъ, что это хорошая мысль. Онъ сказалъ:

— Мнѣ кажется, это немного заглушитъ его.

Мы нѣсколько разъ осторожно затянулись, стараясь вообразить, что дѣло поправляется. Но безполезно. Спустя недолгое время мы съ Томсономъ, какъ бы сговорившись, сразу спокойно выпустили обѣ сигары изъ нашихъ безжизненныхъ пальцевъ.

— Нѣтъ, капитанъ, это не заглушило его ни на одинъ центъ. Онъ еще усиливаетъ его, потому что, какъ будто задѣваетъ его самолюбіе. Какъ вы думаете, что теперь намъ дѣлать?

Я былъ неспособенъ посовѣтовать что бы то ни было. Я только глоталъ да глоталъ эту вонь и не хотѣлъ, чтобы знали о моей способности говорить. Томсонъ началъ уныло и несвязно бормотать насчетъ несчастныхъ событій нынѣшней ночи, давая моему бѣдному другу различные титулы и чины военные и гражданскіе, и я замѣтилъ, что чѣмъ больше усиливалось разложеніе моего бѣднаго друга, тѣмъ въ высшій чинъ онъ его производилъ. Наконецъ онъ сказалъ:

— У меня явилась мысль. Предположимъ, что мы отодвинемъ полковника отъ печки, къ другому концу вагона, футовъ на десять? Онъ тогда не будетъ имѣть на насъ такого вліянія, какъ вы думаете?

Я сказалъ, что это прекрасная выдумка. Итакъ, мы запаслись глубокими глотками свѣжаго воздуха въ разбитомъ окнѣ, разсчитывая задержать его до тѣхъ поръ, пока мы не окончимъ дѣла, затѣмъ пошли туда, наклонились надъ этимъ убійственнымъ сыромъ и взялись за ящикъ. Томсонъ произнесъ «готово» и мы изо всей силы рванулись впередъ. Потомъ онъ поскользнулся, упалъ на полъ, носомъ въ сыръ, и упустилъ свой глотокъ воздуха. Задыхаясь и затыкая носъ, онъ вскочилъ на ноги и бросился къ дверямъ, ощупывая воздухъ и хрипло повторяя: «Не задерживайте меня! Пустите, дорогу мнѣ, дорогу! Я умираю!» Выйдя на площадку, я сѣлъ на полъ, подержалъ немножко его голову и онъ ожилъ.

— Какъ вы думаете, — произнесъ онъ, — сдвинули мы его хоть немножко.

Я сказать: «Нѣтъ, мы даже не шевельнули его».

— Хорошо. Значитъ эта мысль никуда не годится. Надо подумать о чемъ-нибудь другомъ. Пусть себѣ стоитъ тамъ, гдѣ онъ есть, если это ему нравится: если онъ и не желаетъ, чтобы его безпокоили, то ужь съ нимъ ничего не подѣлаешь, онъ на своемъ поставитъ. Да лучше оставить его въ покоѣ, разъ онъ этого желаетъ. У него, знаете ли, всѣ козыри въ рукахъ и поэтому выходитъ такъ, что если человѣкъ не согласенъ съ нимъ во мнѣніяхъ, то всегда останется въ дуракахъ.

Однако, мы въ такую бурю рисковали замерзнуть на площадкѣ и не могли оставаться такъ долго. Мы вернулись въ вагонъ, заперли дверь, опять начали страдать и поочереди навѣщали отверстіе въ окнѣ. Вскорѣ, отъѣхавъ отъ станціи, на которой мы остановились на минуту, Томсонъ весело выпрямился и воскликнулъ:

— Теперь намъ будетъ хорошо. Я думаю, что мы на этотъ разъ справимся съ командоромъ. Я, кажется, нашелъ вещество, которое заглушитъ его.

Это была карболовая кислота. У него оказался большой запасъ ея. Онъ спрыснулъ ей всѣ вещи: ружейный ящикъ, сыръ, все кругомъ. Затѣмъ мы усѣлись, исполненные радужныхъ надеждъ. Но ненадолго. Видите ли, два аромата начали смѣшиваться и тогда… однимъ словомъ, мы бросились къ двери, выскочили вонъ изъ вагона, Томсонъ закрылъ лицо своей банданой и сказалъ добрымъ, безпомощнымъ голосомъ:

— Все безполезно. Мы не можемъ съ н_и_м_ъ справиться. Онъ поворачиваетъ въ свою пользу все, что мы предпринимаемъ, чтобы заглушить его, придаетъ всему свой букетъ и торжествуетъ надъ нами. Знаете, кажется, теперь запахъ во сто разъ хуже, чѣмъ былъ вначалѣ. Я еще никогда не видѣлъ, чтобы кто-нибудь изъ нихъ работалъ такъ добросовѣстно и съ такой проклятой настойчивостью; нѣтъ, сэръ, никогда не видѣлъ во всѣ свои поѣздки, а я перевезъ ихъ немало, какъ я уже вамъ докладывалъ.

Намерзшись досыта, мы опять вошли въ вагонъ, оставаться тамъ дольше было невозможно. Такъ мы все время переходили взадъ и впередъ, замерзая и оттаивая поочереди. Черезъ часъ мы остановились на другой станціи, и, когда поѣздъ опять тронулся, Томсонъ явился со сверткомъ въ рукахъ и сказалъ:

— Капитанъ, я еще разъ хочу попробовать изгнать его, ужь послѣдній разъ; если ужь и это не подѣйствуетъ, намъ останется только умыть руки и сойти съ дороги. Такъ я думаю.

Онъ досталъ куриныя перья, сухихъ яблокъ, листового табаку, тряпокъ, старыхъ башмаковъ, сѣры, ассыфетиды и пр. и пр. и разложилъ это все на желѣзный листъ посреди пола и зажегъ. Когда все это разгорѣлось, получился такой букетъ, что я не понимаю, какъ могъ устоять противъ этого запахъ трупа. Все прежнее казалось простой поэзіей въ сравненіи съ этимъ запахомъ, но представьте себѣ, что первоначальный запахъ выдѣлялся среди всего этого во всемъ своемъ величіи, вся эта смѣсь запаховъ какъ будто придавала ему еще большую силу и, Боже, какъ онъ былъ роскошенъ. Я дѣлалъ эти размышленія не тамъ, тамъ не было времени, но на площадкѣ. Томсонъ задохнулся и упалъ, и я едва успѣлъ вытащить его за шиворотъ, какъ самъ потерялъ сознаніе. Когда мы пришли въ себя, Томсонъ сказалъ въ полномъ отчаяніи:

— Намъ придется остаться здѣсь, капитанъ. Губернаторъ желаетъ путешествовать одинъ, онъ рѣшилъ это и не можетъ отозвать насъ назадъ. И знаете, — прибавилъ онъ, — мы теперь отравлены. Это наше послѣднее путешествіе, вы можете быть въ этомъ увѣрены. Результатомъ всего этого будетъ тифъ. Я чувствую, что онъ уже начинается. Да, сэръ, мы уже избраны, это такъ же вѣрно, какъ то, что вы родились на свѣтъ.

Черезъ часъ послѣ этого на слѣдующей станціи насъ нашли на площадкѣ замерзшими и безчувственными. У меня тутъ же сдѣлалась злокачественная лихорадка и три недѣли я пролежалъ безъ сознанія. Впослѣдствіи я узналъ, что провелъ эту ужасную ночь съ безобиднымъ ружейнымъ ящикомъ и невиннымъ кулькомъ сыра. Но это извѣстіе пришло слишкомъ поздно для того, чтобы спасти меня. Воображеніе сдѣлало свое дѣло и здоровье мое было совершенно расшатано. Ни Бермуда, никакая другая страна не возвратятъ мнѣ его. Это мое послѣднее путешествіе, я ѣду домой умирать.

Мы пришли къ нью-іоркскому карантину черезъ три дня и пять часовъ и могли сейчасъ же ѣхать въ городъ, если бы у насъ былъ санитарный пропускъ. Но пропуска не выдаютъ послѣ семи часовъ вечера, частью потому, что осмотрѣть корабль хорошо можно только днемъ, частью потому, что карантинные чиновники могутъ простудиться на холодномъ ночномъ воздухѣ. Впрочемъ, вы можете купить пропускъ за пять лишнихъ долларовъ послѣ назначеннаго времени, и тогда чиновникъ придетъ осматривать вашъ корабль на слѣдующей недѣлѣ. Нашъ корабль со всѣми пассажирами простоялъ всю ночь въ унизительномъ плѣну передъ самымъ носомъ у этого противнаго маленькаго заведенія, охраняющаго, какъ предполагается, Нью-Іоркъ отъ чумы своими бдительными «инспекціями». Эта строгость внушаетъ страшное уваженіе къ благодѣтельной бдительности нашего правительства, и существуютъ люди, которые находятъ, что ничего умнѣе не могутъ придумать въ другихъ странахъ.

Утромъ мы всѣ были на ногахъ, въ ожиданіи сложной церемоніи корабельнаго осмотра. Карантинная лодка подплыла на минуту къ кораблю, кассиръ вручилъ законный трехъ-долларный пропускъ чиновнику, который передалъ намъ сложенную бумажку на палочкѣ, и мы вышли изъ карантина. Вся «инспекція» продолжалась не болѣе 13 секундъ.

Мѣсто карантиннаго чиновника даетъ ему сто долларовъ въ годъ. Его система осмотра вполнѣ совершенна и не требуетъ улучшенія, что же касается его системы собирать деньги, то мнѣ кажется, что она требуетъ исправленія. Для большого парохода значительная потеря времени простоять въ бездѣйствіи цѣлую ночь; для пассажировъ это также непріятно, тѣмъ болѣе что лицезрѣніе этихъ чиновниковъ врядъ ли въ состояніи разсѣять ихъ досаду и горечь душевную. Не проще ли было бы оставить корабль въ покоѣ и разъ въ годъ обмѣниваться пропусками и пошлиной?