Михаил Жванецкий - Женщины Страница 13

А я тогда на инкубаторе работала. Десять тысяч яиц в машине. Там нужна температура, влажность и через двадцать один день вылуп идёт. Два дня вылуп, и десять тысяч утят. Я ночами дежурю. Погода прекрасная, звёзды. Сменщица дежурит – гроза. Она попросила со мной сменами поменяться. Так разве это от меня зависит – от характера. Неделю я дежурила – прекрасно, в субботу она заступила с часу – гроза.

Смотрю, она утром ходит – утят выкапывает. Их лиса ночью крадёт и закапывает, только головы торчат.

Всё от человека зависит. И теперь тоже. Моя сменщица знает английский. Она с высшим образованием, а я нет. И все туристы ко мне детей тащат. Он пищит по-английски. Она: «Что, что? Что ты хочешь?» А я ему уже горшок, или подушку, или кино. Так не я с ними по-английски, они со мной по-русски за десять дней начинают. И детей ко мне, и постирать, и посидеть. Всё от человека зависит, знаете.

А на берегу мужа у меня нет. Приходит один, знаете, и куда-то исчезает. Я ему ничего не говорю. Захочешь – вернёшься. Разве удержишь. Он аж плачет от этого. Хочет, чтоб я скандалила, тогда он бы легко ушёл. А я молчу, жду, принимаю, как всегда, и никогда не спрашиваю. А что, мне сорок. Нет охотников, хотя выгляжу, сами видите, всё себе покупаю. Тяжело со мной. Очень неправду чувствую. И люди чувствуют, что я чувствую, и многие не могут дружить, хотя я молчу. Я любую правду стерплю. Любой позор можно выслушать, а что неправду слушать?! Когда вы сказали, что я вам нравлюсь, я поверила. А что письма писать, по работе помогать… Не надо. Я вас не прошу. Давайте чай пить!

«Август. Солнечные десять утра…»

Август.

Солнечные десять утра. Вы стоите на улице по дороге на пляж и внимательно рассматриваете всех.

Это значит – женщин.

Какое чудесное занятие.

Займитесь им.

Я расскажу, как это делается.

Главное, что это нравится и вам и им.

Как же в летнее воскресенье обойтись без этого удовольствия?

(Вы думаете, я поставил вопрос в конце?.. Нет. В начале.)

Представь, Степан

А кто из вас смог бы стоять на углу, на морозе, в чёрных шёлковых чулках, в мини-юбке, лакированной куртке, на каблуках, с сигаретой?

Вот ты, Степан, мог бы стоять в шёлковых чулочках? А садиться в незнакомую машину? Ты один, а их там двое или трое.

И тебя везут. Неизвестно куда. И неизвестно, кто там будет. И неизвестно, что там будут с тобой делать.

Тебе кажется, что известно. А на самом-то деле неизвестно.

И что тебе там подсыпят.

И чего ты там выпьешь.

И кто за что будет тебя хватать.

А ты, Степан, в шёлковых чулочках. Ты, Степан, в мини-юбке. Ты, Степан, в «лодочках» на высоких каблуках. У тебя, Степан, причёска. Ты блондинка, Степан! Губки накрашены, глазки подведены, на ручках маникюр.

Трусики тоненькие. Ты заледенел.

А что они будут сейчас с тобой делать, ты не знаешь.

Ты просишь предоплату, это максимум, о чём ты можешь просить.

Ну заплатили предоплату. Ну ты положил в сумочку, Степан. А что та сумочка? Это что, сейф? Их трое, Степан, а ты одна. Что ты должна с ними делать? Ты, конечно, профессионалка, Степан, но что они придумают? Вон какие-то плётки висят. Ты бы смогла, Степан, увидев плётки? Что бы ты сейчас, будучи Степаном, сделал, увидев плётки и наручники? Обгадился бы ты, Степан, замочил бы свои трусики, подкосил бы свои лодочки и бежал в кирзовых сапогах. Но как бежать, Степаша, дверь заперта, друг!

Тебя раздевают, Степан, твое нежное озябшее тельце царапают грубые грязные пальцы. Вот как у меня.

И что будет, Стёпа, что будет, думаешь ты, думаем мы.

Думают все вокруг – уйдёшь ли ты живой, Степан.

Похотливые твари окружили тебя. Нюхают, лижут, уже покусывают…

А у тебя, Стёпа, парень в деревне. Простой сельский паренёк…

Вот заломили тебе ручки, Стёпа, ухватились за «лодочки»…

Допустим, пронесло, Стёпа, и ты не забеременел. Откуда ты знаешь, что будет через полгода. Сегодня у мужчины огромный инкубационный период, Степан.

Тогда всё, что ты заработал, уйдёт докторам. Они живут всё лучше, а ты отдаёшься, отдаёшься, отдаёшься, конца этому нет.

Перестань, Степан! Как ты можешь, Степан! Ты уже газету читаешь в минуты оргазма. Ты считаешь купюры во время экстаза – на ощупь, Стёпа.

Как бы ты ни уговаривал себя, Степок, что это временно, что ты ещё подкопишь и выйдешь замуж, это всё для дураков, тебе не выйти ни за кого. Ты погибла, Стёпочка.

Этим историям, что ты сочиняешь, уже никто не верит. А ты, Степан, уже не можешь не врать. Это твоя главная болезнь. Ты сочиняешь и врёшь, а кому нужна сочиняющая и врущая жена?

Тебя все выгонят, Степан.

И, извини меня, пусть тебя это не обижает, но обязательно дойдёт до мужа твоего слух о твоём прошлом, Степан. То ли клиент сболтнёт, то ли лучшая подруга расскажет. И он уйдёт от тебя, Стёпа. Я не хочу тебя огорчать, но он бросит тебя, Степан. В самый лучший момент, когда ты этого не ждёшь.

И ты вернёшься на панель. И ты стоишь на морозе в шёлковых чулочках.

А время ушло. Тебе сорок два, Степан.

Детей иметь ты не можешь, ты вся изранена внутри. Деньги кончились, колготки порваны, зубы съедены, кожа синяя, тебе остаётся мусорный ящик, бутылка сивухи и такой бомж, как я, который описал твою женскую судьбу.

Понял, от чего ты спасся?

Будь благодарен, что природа создала тебя мужчиной, алкоголиком и брехуном, а теперь бери вёдра и пошли искать завтрак к элитному дому на набережной Кутузова, где в это время идут свежие продукты из мусоропровода.

Гостиница

– Ребята, кто пригласил на свадьбу Зинаиду, бывшего администратора гостиницы? Той самой. Ребята, она теперь пьёт ещё больше и пьянеет ещё раньше. Она уже набралась. Надо её выключить. Я чувствую, у нас проблемы.

Зинаида:

– Что ты шепчешь? Ты вообще должен мне руки целовать.

– За что?

– За то, что я молчу. Нет, кого у меня не было, так это Виктора. Виктор здесь? Его нет? Так вот и он у меня был. Но я молчу. Сначала они делали вид, что меня нет. Потом они делали вид, что меня не знают.

– Зинаида, ну что ты.

– Не надо делать вид. Ты тогда большой начальник. Ты и сейчас. Ребята, ну что мы, незнакомы, что ли?

– Зинаида, ну помолчи. Ну кто-то тебя пригласил. Ну ты отдыхаешь – отдыхай. Какая сволочь её пригласила?

– Так, комсомольцы, что это за выражение «помолчи»?! Теперь свобода слова. Ты-то чего беснуешься, Петрович? Я и сейчас твоей жены не знаю. Я уверена, что ты был с ней. Он же с вами был? А с кем? Не рассказывай, что я вас не помню. Тёмно-зелёное платье с опушкой из белки… Было у вас такое платье, Петрович? Вот она с тобой и была… А с кем? А ты не путаешь, Петрович?.. Как, ты с ней не был? Тихо, ребята… А с кем она была? Разве не с тобой?! А с кем ты был, разве не с ней? Мы гуляем. Я всех рада видеть. Вот особенно вот этого. Вот кто у нас душу отводил. Вот кто телом крепкий, душой мягкий, да, товарищ Ерофеев Андрей Петрович. Не Андрей Петрович Ерофеев, а Ерофеев Андрей Петрович. Разница страшная, кто понимает.

– Ребята, кто её привёл? Я его повешу на столбе.

– Молчу, молчу! Он точно с женой был. Он в тёмных очках, она в тёмных очках, и я в тёмных очках. Но так очертания видны. Манекенщица, да? Фигурка точёная. Жена, конечно. У такого человека неужели с пузом и задом? Что с пузом и задом?

– Зинаида, заткнись!

– Да молчу. Но вот кого действительно рада видеть – вот этого! Паспорт просрочен… А мы же прописываем… Мы же москвичей не имели права. Но я его любила. Переживала… А он с этой. Да молчу… Такая клизма. Зад выше головы… Кто?.. Она? Здесь?.. Это жена здесь… А той же нет. Я думала, кого он к нам привёл? Я хоть и член партии, но я бы её заменила. Где ты её взял? Она что, брилась в ванной?

– Ребята! Всё! Кто её привёл, пусть выводит. Или выкинуть самого.

– Всё, молчу! Молчу! Сколько они женаты? Десять лет. Ну, значит, это было одиннадцать лет назад, не десять с половиной.

– Максимовна! Хватит воспоминаний. И память у вас слабеет. Вы уже и лица путаете.

– Путаю, да. Страшно путаю. Вот у тебя паспорт ХI римские, АК № 567125.

– Ну?

– Выдан третьим отделением Черёмушкинского района. Я почему помню…

– Да ладно, Зинаида.

– Ну вначале мы к тебе милицию вызывали. Потом нас к тебе в милицию вызывали. Но всё к тебе. Если бы не мы… Мы б на работу…

– Ну, Зинаида, ну праздник сегодня. Ну ты что, сдурела?

– Я и говорю, ты бы до сих пор праздновал.

– Ну кто её позвал? Ну можно что-то сделать?

– Да пусть говорит.

– Разве я говорю? Это я молчу. Просто у вас скучновато. Вы напряжённые все. А я б атмосферу разрядила. Я же веселю вас. Вон он там сидит. Вон на том конце стола тот, с которым… Да не красней.

– Зинаида Максимовна, это моя жена. Если ты… Я за себя не ручаюсь.

– Что ты торопишься? Я же молчу. Просто смешной случай. Он себе в номер обед заказал. Да я молчу… Чтоб одним борщом весь потолок…

– Зинаида…

– А это пюре в телевизоре внутри. В патрон вместо лампочки кусок отварного мяса прямо ввинчен. А лампочка – наоборот – в тарелке… А в постели… Да молчу. Но чтоб такое в постели творили, я ещё не видела. А я видела всё… Убийство. В крови всё. Ликёр или варенье. Или они кого-то обмазывали или облизывали, а впечатление: зарезали и нож столовый рядом. Тут же в этом джеме и солонка. Убивали и солили. Шоколад рядом давили телами… Да нет, задом его так не вотрёшь… Да, гуляли… Курицу в музыкальном центре разделывали. Фужеры на пластинку. На ком остановится, того они и, условно говоря, целовали. Снизу клиент сразу съехал. На него натекло в трёх местах. Они говорят – шампанское. Что мы, шампанское не знаем?…