Роберт Ладлэм - Дорога в Гандольфо Страница 13

Глаза Хаукинза стали спокойными.

Но то, что он сейчас сказал, удивило Дивероу. Возможно, это была просто его манера выражаться, но не исключено также, что за этими словами скрывалось глубокое знание. В любом случае подобная фразеология оказалась неожиданной.

— Мне кажется, все это бессмысленно. Ведь комната прослушивается, черт побери! Все, что им надо для того, чтобы слышать каждое произнесенное в камере слово, гак это нажать на красную кнопку!

— Ты не прав, солдат, — поднимаясь со своего кресла, ответил Хаукинз. — Если ты, конечно, солдат, а не штатская крыса. Иди сюда.

Хаукинз шагнул к висевшему на двери одеялу и завернул один угол направо, затем другой — налево. На обоих открывшихся взору участках стены находились небольшие отверстия, бросавшиеся в глаза исключительно из-за заткнутой в них мокрой туалетной бумаги. Отпустив оба конца одеяла, Хаукинз указал еще на шесть таких же затычек из все той же туалетной бумаги, по две и каждой стене — вверху и внизу, и усмехнулся своей напоминающей растянутую кожу улыбкой.

— Я изучил эту камеру буквально сантиметр за сантиметром и заткнул все микрофоны, убедившись предварительно в том, что не пропустил ни одного. Да, в хитрости этим обезьянам не откажешь. Один из них они укрепили прямо над моей подушкой, на случай, если я буду разговаривать во сне. И обнаружить его было труднее всего.

Не очень охотно, но Сэм все же кивнул в знак одобрения. И тут же подумал о том, что казалось ему само собой разумеющимся.

— Но если вы заблокировали все микрофоны, они могут прийти в камеру и выгнать нас отсюда. Вы должны это понимать.

— Тебе следовало бы лучше соображать, — возразил генерал. — Электронное оборудование в закрытых помещениях имеет только один выход. Сначала они вообразят, что в системе произошло короткое замыкание на выяснение чего у них уйдет около часа — если они, конечно, не вздумают ломать стены, а попытаются определить повреждение с помощью сенсоров. И данное обстоятельство будет смущать их. Затем, если они поймут, что дело не в короткое замыкании, а в затычках, то придут в замешательство. Помнишь, я говорил о двух пунктиках? Так вот, в течение часа они будут думать над тем, как им вытащить нас куда-нибудь еще, не допустив при этом ошибки. Таким образом, у нас в запасе как минимум два часа. И поэтому постарайся-ка хорошенько объяснить мне все за остающееся в нашем распоряжении время.

Дивероу вполне отчетливо сознавал, что ему просто необходимо «хорошенько объяснить все». Хаукинз был профессионалом, Сэм же не имел пристрастия к противоборству. И не только к физическому, но, как он начинал теперь подозревать, и к умственному.

— Вы не хотели бы услышать что-нибудь о Регине Гринберг? — спросил Сэм, когда генерал замолчал.

— Я читал ваши заметки — пожал тот плечами. — У вас отвратительный почерк.

— Плохой почерк — профессиональное отличие каждого юриста, одно из условий приема в коллегию адвокатов. На машинку же я не хотел отдавать их.

— Я думаю! — усмехнулся генерал. — У тебя тоже полно грязи в мозгах.

— У вас ужасный вкус, генерал.

— Я никогда не обсуждаю своих бывших жен!

— Зато они обсуждали вас! — заметил Сэм.

— Я хорошо знаю девочек. От них вы не получили 1 ничего такого, что можно было бы использовать против меня... Нет, от них вы не получили ничего... да и вес остальное, что вам удалось собрать, не имеет ко мне никакого отношения. |

— Надо ли говорить мне о морали?

— Только в моей, грубой манере. У меня с этикетом плоховато, парень. — Хаукинз вытянул руку и направлении письменного стола. Кисть и вытянутые пальцы ни разу не дрогнули. — Начинай свои объяснения.

— А что объяснять-то? — пожал плечами Сэм. — Ведь вы говорите, что прочитали бумаги. Или я должен разъяснить вам, что все эти документы свидетельствуют о том, что создалась сложнейшая ситуация, грозящая одной стороне объявлением ее представителя персоной нон грата и ставящая другую в весьма затруднительное положение? Если так, то я уже сделал это.

Дивероу потрогал свой глаз — он чертовски болел — и снова сел на кровать.

— Весь материал по Индокитаю, — прогремел Хаукинз, подходя к письменному столу и беря в руки сложенные бумаги, — написан так, будто я работал на этих проклятых вьетконговцев!

— Я бы не сказал так, генерал, — возразил Сэм. — Однако возникает несколько вопросов относительно тех методов, которые вы применяли в своих операциях...

— Да нет, парень, все куда сложнее! — перебил генерал. — Ведь получается так, что я работал либо на них, либо на обе стороны, а то и просто прикарманил чуть ли не половину разворованных в Юго-Восточной Азии денег! Если только я не был настолько глуп, что вообще не, понимал ничего из того, что делаю!

— Ах-ах! — пропел Дивероу тонким фальшивым тремоло. — «Теперь мы начинаем кое-что понимать, — сказала Алиса Петуху Робину». Настоящий солдат, награжденный конгрессом двумя орденами Почета, оказывается предателем. И все эти боевые схватки, сражения и стремительные рейды за линией фронта, захват пленных, пытки и примитивные средства грубого выживания — не что иное, как кульминация всего того, что несомненно выставит прославленного вояку в смешном свете. Все это очень грустно, генерал, но человеческая психика может воспринять это только так.

— Дерьмо! — проревел Хаукинз. — Моя голова приручена намного крепче к плечам, нежели у тех сосунков, которые интересуются всей этой чепухой!

— Двойка генералу, — проговорил Дивероу, поднимая вверх два пальца в форме латинской цифры пять. — Настоящим я подтверждаю, что голова у генерала и в самом деле сидит на плечах куда крепче, чем у любого из службы «Тысяча шестьсот». Но это лишь в том случае, добавлю я, если он действительно настоящий генерал.

— Что это значит, парень?

— О Хаукинз, с вами все кончено! Я не знаю, как и почему это произошло. Мне известно только, что вы в недобрый час встали кому-то поперек дороги, наделали слишком много шума и на вас поставлен уже крест! Мало того, теперь вы для службы «Тысяча шестьсот» — дьявольский подарочек, от которого она вполне определенно пытается избавиться. На вашем примере собираются учить других.

— Чепуха! Подождите до тех пор, пока все это станет известно Пентагону!

— Ваш Пентагон, коли уж говорить до конца, уже давно все знает. Медные носы сталкиваются между собой, спеша на предприятия по производству дезодорантов. Вы не существуете, генерал, а если и существуете, то лишь в чьей-то капризной памяти.

Сэм встал с кровати. Боль в глазу снова распространилась по всей голове.

— Ты не сможешь продать это, поскольку я не куплю, — все еще воинственно заявил Хаукинз, но самоуверенности в его голосе явно поубавилось. — У меня есть друзья. О моей карьере можно рассказывать на рассылаемых новобранцам открытках. Я, черт побери, офицер! Генерал, начавший свой путь рядовым в вонючей бельгийской грязи! И они не могут обращаться со мной подобным образом!

— Я не солдат, я адвокат. И, поверьте мне, о вас уже ведутся переговоры — точно так же, как и о бензине. Эти телефото от ваших пекинских друзей запечатлели все ваши художества. Вы — лопнувший мыльный пузырь.

— Им надо еще доказать это!

— Они уже это сделали! Я получил такие доказательства всего лишь час назад в темном винном погребке от одного психопата со свечой в руке. А он, знаете ли, весьма солидный гражданин! Они достали вас.

Хаукинз скосил глаза и вытащил изо рта разжеванную потухшую сигару.

— Каким образом?

— «Заключения врачей». А это — серьезные свидетельства. К работе подключились и терапевты и психиатры. «Нервные срывы» — только начало. Министерство обороны готовит бюллетень, в котором говорится о том, что вы были специально поставлены в весьма напряженную ситуацию, с тем, чтобы иметь возможность наблюдать развитие вашего недуга. Насколько я понял, он именуется «шизоидной прогрессией». Стремление к конфликтам, о чем свидетельствуют материалы по Индокитаю, и картины того, как вы мочитесь на крыше посольства, позволяют сделать весьма убедительные психиатрические заключения...

— Но у меня есть куда более убедительное объяснение случившегося. Я был чертовски зол. Подождите немного, я представлю свою версию.

— Да вам просто не дадут ничего сказать. И если подобный бюллетень появится, президенту не останется ничего другого, как, выступив по радио, воздать должное вашему прошлому, а потом: пусть и неохотно, сообщить все же о заключении врачей и попросить нацию молиться за ваше выздоровление.

— Этого не произойдет! — уверенно покачал головой Хаукинз. — Ведь больше никто не верит президенту!

— Может быть, и так, генерал, но у него есть связи. Если и не его собственные, то, тем не менее, весьма эффективные. И стоит только ему сказать, как вас тотчас упрячут; стянув предварительно ремнями, в силосную яму в Найке.