Лев Гурский - Пробуждение Дениса Анатольевича Страница 13

Потерянных денег было жаль, но куда неприятней выглядела потеря важнейшего идеологического аргумента: раньше можно было сказать, что наших так называемых правозащитников содержат ЦРУ и лондонский злодей Береза. И что теперь? Выходит, мы вместе с Березой и ЦРУ платим одним и тем же. Получается, что я — тоже в некотором роде ЦРУ? Бред собачий.

Может, они меня загипнотизировали или, как его, зазомбировали? Пригласили, подогрели, обобрали… А что? Реально. Цыганки, к примеру, давно уже стихийно овладели методом НЛП. Хочешь или нет, но ручку ты им позолотишь. Благотворительные фонды — те же цыгане. Платишь им не за товар, а за комплименты. И чем больше ты платишь, тем вдохновенней они поют: «К нам приехал, к нам прие-е-хал!» И все тесней и плотней обвивают тебя пестрой лентой хоровода… Тьфу на них! Никогда я не был в восторге от этой расплодившейся самодеятельности, а две минуты назад моя нелюбовь ко всяким общественным, блин, организациям из вялотекущей фазы перешла в острую. Рука сама потянулась к телефонной трубке.

— Джонатан… как вас там… Ричардович! Важное дело! — рубанул я, едва дежурный Вова связал меня с Генпрокурором.

— Слушаю вас, Денис Анатольевич! — В голосе мистера Ливингстона я по-прежнему не чувствовал того трепета, с каким чиновнику следует говорить с президентом. Словно бы не я назначил его на пост, а сам народ или, для примера, Господь Бог.

— Генпрокуратуре следует вмешаться, — сурово объявил я. — До меня дошла самая достоверная информация о том, что многие благотворительные фонды занимаются, по сути, рэкетом.

— То есть? — непонимающе переспросил мистер Ливингстон.

— То есть вытягивают у граждан большие средства на сомнительные цели. Это подсудное дело, между прочим. Хуже сект. Устройте для начала выборочную проверку по Москве всех этих амнистий, матерей, синих китов, сухих поп и прочих прав человека. Когда отыщете криминал, будем их поэтапно закрывать. Вам ясно?

— Не очень, — признался лондонский чистоплюй. — Чтобы начинать проверки, нам, в соответствии с обычными правилами юриспруденции, необходимо иметь на руках заявления потерпевших.

— Пра-а-а-авилами, — передразнил я. — Вам, мистер Ливингстон, давно пора понять национальную русскую ментальность. У нас все правила вилами по воде писаны. В России испокон веку принято ставить телегу впереди лошади. Одним словом, начинайте быстрее проверять, а заявления… гм… заявления будут, не сомневайтесь.

На самом деле я даже теоретически с трудом представлял, как может выглядеть подобная кляуза. «Я, Кораблев Денис Анатольевич, законно избранный президент России, будучи в нетрезвом уме и в совсем уж никакущей памяти, снял со своего секретного счета в оффшорной зоне, открытого на подставное лицо, и перечислил…» М-да. Клинический случай идиотизма. Как, собственно, и все, что я творил после инаугурации. Может, я все же не зря башлял психиатрическим фондам? Глядишь, и будет мне отдельная палата.

— Как понимать ваше выражение «телега впереди лошади»? — между тем удивился Генпрокурор. — Нарушение причинно-следственной связи? Вы хотите сказать, что в России следствие опережает причину? Однако релятивистские законы не позволяют…

— Занимайтесь-ка лучше своими прямыми обязанностями, — осадил я английского умника. — Законы у нас четко прописаны в УК РФ, и они, если надо, все отлично позволяют. С причинами как-нибудь разберутся другие ведомства, ваша главная задача — следствие…

— Но позвольте… — Мистер Ливингстон был явно озадачен.

Так тебе, голубчик! Настроение мое резко улучшилось. Ставить подчиненных в тупик — любимое развлечение всякого порядочного начальства, и я не исключение. Скорбь о потерянных бабках и заметно покоцанном реноме отодвинулась куда-то на периферию. Маленькие локальные радости — лекарство от тотальной невезухи.

— Не позволю! — с удовольствием рыкнул я. — Исполняйте, а не пререкайтесь с вашим президентом. И, кстати, про олигарха этого, Шкваркина, не забудьте. Дело у меня на личном контроле!

Вздрючив Генпрокурора, я бросил трубку и понял, что за последние десять минут обитательница моей башки вела себя на редкость миролюбиво. Может быть, негодяйка намекала мне, что я наконец-то смогу поесть? Здоровые силы моего организма, похоже, брали свое: аппетит побеждал тошноту, а та беспорядочно отступала. Я представил себе два румяных круассана, не съеденных на завтрак, — и они уже не показались мне такой дрянью, как утром.

— Подавайте обед! — скомандовал я в селектор. — Можете звать к столу Роспотребнадзор. Он там с голодухи еще не умер?..

Георгий Онисимов надзирал за товарами народного потребления уже лет десять, совмещая свою должность с постами сперва главного санврача России, затем ее главного эколога, а после ее же главного ветеринара. Мать-природа наградила Георгия Геннадьевича изможденным лицом ученого трудяги, исполнительностью вышколенного мажордома и немногословием советского партизана, попавшего в гестапо, — то есть всеми качествами, незаменимыми для сотрудников министерств и ведомств. На пресс-конференциях по поводу запрета на ввоз очередного продукта Онисимов умело использовал свою профессорскую фактуру. Он трагически вздымал брови домиком и упирал на объективность научной экспертизы. Наблюдатели терялись в догадках: как же строгим дамам Биологии и Химии всякий раз удается не обмануть ожиданий их старшей подруги Дипломатии и даже неоднократно сработать на опережение?

Если уж с кем из чиновников и обедать, подумал я, то логичней всего с этим: дрессированный Георгий Геннадьевич поднимет голову и подаст голос строго по моей команде. А без команды будет весь час жевать молча, корректно уткнувшись в свою тарелку…

Дверь открылась, и в моей кабинет въехал сервировочный столик, вдоль и поперек уставленный закусками-бутылками. Сзади столик аккуратно подталкивали за хромированный поручень, причем делал это не безликий официант-охранник и не очередной Вова-референт, а личность известная — телевизионный журналист Леонид Алферов.

В отличие от большинства российских журналюг Алферов был мне даже симпатичен. Он казался неглупым, в нем не чувствовалось оголтелости, свойственной этой профессии, а интеллигентская фига не слишком оттопыривала его карман. Репортажи-расследования, который он снимал, не отличались большой глубиной (где вы ее вообще найдете на ТВ?), зато были украшены премилыми визуальными финтифлюшками и трогательными прибамбасами, которые выдавали в нем преданного поклонника ушедшей, увы, эпохи Большого Стиля.

Был, правда, у Алферова легкий бзик: он старался, где возможно, засветиться в одном кадре с великими мира сего. А в тех случаях, когда натура безнадежно ушла, не стеснялся лихо подмонтировать свое изображение к старой кинохронике. Так он оказывался рядом со Сталиным на Мавзолее, с Брежневым на целине, с Ельциным на танке. Сегодня, чувствую, он хочет пополнить свою видеоколлекцию — с президентом Кораблевым на фоне обеденного стола.

В другое время я бы охотно поболтал с Алферовым и даже снялся рядом с ним (мне что, жалко?), но сейчас он был очень некстати.

— Привет, Леня, — сказал я, пожимая ему руку. — Извини, но сегодня я хочу пожрать без прессы. Чтобы только двое в комнате — я и Потребнадзор. Нам многое надо обсудить, соображаешь?

— Не волнуйтесь, Денис Анатольевич, — успокоил меня Леня. — Я в курсе: сегодня никаких журналистов, мы с вами вдвоем.

Тут только до меня дошло, что вместо обычного джинсового костюма и яркой ковбойки на Алферове строгая деловая тройка и модный галстук, в левой его руке — портфель из натуральной кожи, а поблизости от нас нет ни следа телеоператора с телекамерой.

Слива в моей голове чуть шевельнулась: это был предупредительный сигнал. Эх, с досадой подумал я, опять вляпался! Черная дыра моей памяти преподнесла очередной — и, боюсь, не последний — гадский сюрприз. На спокойный обед с Онисимовым, молча сидящим одесную, отныне можно не рассчитывать. Бедняга, как я понимаю, пал жертвой кадротрясения. Мной же, наверное, и произведенного.

Но как же, ч-черт, меня опять угораздило? Списки резерва на предмет возможных перетасовок я составлял еще до инаугурации. Уж чьей-чьей, но Алферовской фамилии в них не было и быть не могло.

— Ты ведь не забыл, Леня, при каких обстоятельствах я тебя назначил на должность? — эдак небрежно поинтересовался я.

Надеюсь, что хотя бы у моего гостя нет проблем с памятью.

— Такое разве забудешь, Денис Анатольевич, — заулыбался Алферов, — тот еще был стресс! В марте. На пресс-пати в Кремле. Я тогда как раз делал сюжет про новый этап маразма Роспотребнадзора, ну и был в материале. И выступил живенько, с фактами. Я же по первой своей профессии все-таки биолог… А вы тогда, Денис Анатольевич, поймали меня на «слабо». Говорите, раз уж я такой знаток вопроса, мне им и заниматься вместо Онисимова. И сразу подписали ему отставку с почетной пенсией, а мне — три месяца испытательного срока. Чтобы разобраться и вам доложить.