Алекс Норк - Маргарита Страница 13

В третьем раунде вопросы задавал сам Соколов.

Как-то не очень ему хотелось спрашивать что-то у этого туфтуна — бывшего комсомольского и райкомовского проныры — поэтому он приступил к мужичку.

— Трудно в малом бизнесе? Скажите честно, обирают со всех сторон?

— Так, без штанов оставляют.

Мужик начал грамотно излагать — что и как, а Соколов сочувственно кивал головой.

Через две минуты в аппаратную позвонили, знакомый голос генерального директора канала, задыхаясь, проговорил:

— Вы там с ума сошли?!

— Почему? — очень удивился режиссер передачи.

— У вас человек без штанов стоит!

— Какой человек? — режиссер перевел взгляд с мониторов в зал.

— Мужик этот, булочник!

Он опять посмотрел — все нормально, мужик недорого, но прилично одет, вот опять тычет на оппонента, и Соколов что-то у того переспрашивает.

Он вдруг понял — Васька Безуглов — талантливый, сукин сын, который озвучивает на телевидении почти все известные голоса. Когда они с Соколовым зашли выпить кофе, группа с Безугловым, отснявшая очередной сериал, сидела за сдвинутыми столами, и Васька хитро на них посмотрел. Болтает, значит, сейчас из кафе по мобильнику.

— Кончай, Васька, мы работаем.

— Ка-кой я тебе Васька!

Режиссер положил трубку и нажал кнопку режима «молчание».

Передача откровенно шла «в одну сторону», выслушав, безразлично, очередные декларации про «стабильность» и «шаг за шагом», Соколов хотел обратиться к симпатичному мужичку-работяге, но услышал в заключение деклараций:

— На том стояла и стоять будет наша партия!

— Ну, — улыбнулся мужик, — будет стоять или не будет, мы еще посмотрим.

— А с чем пирожки печете?

— Разные: с капустой, со сладостями.

— И мясные?

— А как же — с кот… с которыми много хлопот. Да вон, попробуйте, я прихватил несколько ящичков.

Он хлопнул в ладоши, и в зале появились молодые румяные молодцы во всем белом от колпаков до бахил.

Пошла быстрая раздача пирожков публике — каждый в оберточке, чтобы не пачкались пальцы, — румяный молодец одарил также экспертов-судей, поднес оппоненту и Соколову, оппонент демонстративно отказался, а Соколов почувствовав приятный аромат мяса и хорошего теста, взял сразу два.

Кажется, он взял потом еще два.

Передача закончилась с огромнейшим перевесом в пользу хорошего мужика, зал пустой, режиссер вышел из аппаратной.

— Робертыч, ну хватит жрать. Нам бы оставили.

— А вкусные!

«Сделал дело — гуляй смело».

Смело еще потому, что семья сейчас купается в Красном море, и на удобном таком расстоянии, ну, не может он не позволить себе эту журналисточку — интеллектуалочку с умными игривыми глазками.

Рабочие разбирают сцену и говорят между собой, что кошатиной очень воняет.

С интеллектуалочками как-то иначе совсем, как-то это переходит элегантно у них от одного к другому.

Она ждет у машины, и Соколов заспешил.

Еще ему нравилось, что она зовет его на ты и по фамилии, и с хорошим юмором девочка.

Опоздал не он, а она — ах, простительно!

Он включил зажигание…

— Соколов, что это?

— Что?

— Вонь кошачья.

Откуда в салоне его автомобиля вообще какая-то вонь? Или масло где-нибудь подтекает?

— Фу, Соколов, ты нарочно?

— Что нарочно?

— Намазался чем-то, я не знаю. От тебя кошатиной невозможно прет.

Он опять удивился такой нелепости и услышал:

— Соколов… я никуда не поеду.

Шестой

Память, всесильная память, сложила теперь всё в единое целое, и это целое вызывает ощущение легкого ужаса.

Даже не легкого, иногда.

Разбитое по фрагментам, оно и выглядело частными случаями различных уводов денег и крупных хищений, оставшихся в подавляющем большинстве в виде закрытых или безнадежно неоконченных дел.

А вместе всё, всё вместе — каким страшным носителем информации, разум сказал, он является!

Да как же они до сих пор не поняли и не добрались до него — и те, что эти, и те, что те.

«Второй контрольный» — маячит теперь в голове будто из очередного телевизионного сообщения, то есть про пулю в его голове.

Бежать!

Если это не случится сегодня, то завтра или послезавтра.

Да как оно еще не произошло?!

Министр перекрестился… потом еще несколько раз.

Бежать!

Куда?..

В Швейцарию, к Карле Дельпонте — любит немолодых мужиков старая кляча.

С деньгами вот только…

А что с деньгами, вот они деньги — у него в голове!

Пока там нет еще пули.

Сиди и строчи на компьютере.

Какой там Коржаков с его книжицей про пьяного Ельцина!

Миллионами отчетливо пахнет.

Сны

Поле летнее, северной природы — цветочки маленькие редкие, застенчиво нежные. Ноги легко ступают по сухой, мшистой немного, почве, на которой ярко-зелеными кружочками разбросан лишайник.

Тепло, хорошо.

Рядом труба, уходящая строгой линией к горизонту.

Труба выше пояса, тепловатая, приятно, на ощупь.

В трубе иногда что-то цыкает — газовый конденсат идет под напором, и иногда там возникают воздушные пузыри.

Труба, словно линия жизни — бесконечная, говорящая, что и жизнь никогда не кончится.

Хорошо так идти… идти и идти.

Ни души кругом — он и труба.

Даже в воздухе ничего не летает.

Небо… ноги остановились, чтобы рассмотреть высокие отдельными кучками облачка…

Славные.

Отчего-то взглянул назад.

Показалось, сначала, туман вдалеке широко расстелился, но не светлый, коричневатый какой-то… и будто шевелится… весь колеблется и шевелится… не туман вовсе — контуры людей из него выступают… много людей, очень… видны теперь хорошо… и передние, и за ними… там за ними еще… вдоль трубы прут вовсю, а другие — с горизонтов-боков — к ним стекаются.

Быстро как.

Он тоже быстро пошел.

Оглянулся — нет, расстояние все равно сокращается.

Еще быстрее пошел.

Оглянулся… и побежал.

В тишине — неприятной и давящей.

На похороны одного из главных авторитетов России, разумеется, было отправлено несколько сотрудников ФСБ пронаблюдать процедуру и поработать прослушкой.

Теперь Катушеву докладывали о результатах.

— Все те же лица, ничего нового.

— А между собой что говорят, башку ему кто все-таки снес?

— Странное говорят — будто медведь. И мужик при нем был из «Эх, России».

— Медведь?

— Братки говорили — огромный и страшный.

— Мужик не тот ли, что вчера без штанов выступал?

— В точности не опознали, но некоторые высказывались, что очень похож.

— Певец тоже был на похоронах?

— Не было — улетел на гастроли в Забуйск, прислал большую извинительную телеграмму. Еще памятник от Церетели поставили. Оригинальный памятник.

— Когда он успел?

— А у него на весь «крупняк» заранее приготовлено. Только памятник поставили без головы, братки решили — таким, как запомнился. Четыре метра черного мрамора, шея, — подчиненный обрезал рукой, — и без головы. Очень значительно смотрится. Администрация Новодевичьего уже подняла цены на входные билеты для посетителей в полтора раза.

— Забуйск, значит… — неопределенно проговорил Катушев, он прекрасно знал, что не существует никакого Забуйска.

Он прекрасно знал обо всем.

О поросятах, например, которых, действительно, в разы больше, чем может быть собственных и ввезенных по импорту. О странной штаб-квартире, откуда вернулись бойцы, тоскливо поющие про любовь — он не только не наказал никого, а напротив, дал всем по три дня отгула.

Странное… он знал о нем столько, что нестранного, порою, казалось в природе меньше.

Только вот любопытства к этому странному не надо лишнего проявлять, и если бы Катушев увидел, например, вдруг на небе тарелку, рассматривать ее не стал бы ни в коем случае.

Практика к тому же показывала: если что сюда «прилетает», оно так же и «улетает».

И если он любому сунувшемуся в свою систему комару нос оторвет, там, надо полагать, сделают то же самое.

У них своя система, у него своя.

— Вот что, свяжитесь с МЧС. Завтра вечером во дворце Нарышкина VIP-тусовка. Пусть к самому дворцу не суются, но приготовятся к эвакуации примерно двухсот человек.

Друг детства запыхался, отыскивая по улицам Иерусалима Иуду, и сказал очень кратко:

— Каифа предупреждает, уходите ночью из города. Уходите дальше, бегите в Египет.

— Они посмеют в ночь Пасхи?

— Посмеют, Иуда. Тиберию доносят, что Учитель называет себя Царем Иудейским. Пилат в злобе, и он расправится. Он уже отдал приказ прийти сюда на подкрепление солдатам из Самарии.

Все-таки нельзя совсем без мясного, ну, не привык организм.