Мартти Ларни - Прекрасная свинарка Страница 13

Одна машинистка, которая после развода чувствовала себя прямо-таки новым человеком, без конца говорила об огромных богатствах Армаса Карлссона: «Фабрикант Карлссон просто купается в золоте!» А молоденькая кассирша была того мнения, что фабрикант Карлссон — скрытен и скуп, трясется над своим богатством и потому не женится вторично. Счетовод, рыжеволосая вдова, со своей стороны считала, что скупость мужчины не имеет никакого отношения к женитьбе. Все дело, по ее мнению, в необычайной застенчивости фабриканта. Говорят, он настолько стеснителен, что, думая о женщинах, гасит лампу, и вообще вносит в свою жизнь как можно больше неудобств, считая это высоконравственным. Но бухгалтер компании — женщина, настолько привыкшая во всем сомневаться, что пересчитывала даже пальцы у себя на руке, когда с кем-нибудь здоровалась, — прекращала все эти споры обычно весьма реалистично.

— Фабрикант Карлссон не застенчив и не богат, он просто здоровый мужчина, но бедный, ибо у него почти полностью отсутствует деловая сметка и коммерческая смелость. Если «ПОТС и Кo» в один прекрасный день потребует уплаты по всем счетам, у него ничего не останется, кроме грустной улыбки и титула экономического советника.

Действительно, улыбка его всегда чуть-чуть отдавала грустью.

А когда две грустные улыбки встречаются, очень легко возникает интимность.

Через неделю после событий, описанных выше, мне объявили, что больше я не гожусь для ведения иностранной переписки «ПОТС и Кo». В вестибюле нашей конторы я встретила Армаса Карлссона. Он уже два часа ждал аудиенции у генерального директора Сеппо Свина и, сидя в приемной, читал Шекспира. Да не что-нибудь, а «Венецианского купца»! Кто знает, может быть, он готовился отдать кредиторам фунт мяса из собственного тела? А может, искал подходящей реплики, чтобы вымолить отсрочку платежа? Во всяком случае, вид у него был исключительно грустный и как бы отсутствующий. На приветствие он ответил рассеянно и спросил, как водится, о здоровье. Я сказала, что мне сообщили об увольнении. Он стал еще печальнее, задумался на минуту и тихим голосом спросил:

— За что?

— Говорят, я вела себя неподобающим образом.

— Неподобающим? Вы, нейти Баранаускас?

— Я.

Он покачал головой так, что его бесцветная шевелюра заколыхалась, и ответил философически:

— История человеческой мысли знает лишь одно убедительное правило хорошего поведения: «Поступайте с людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами».

— Хорошо сказано, — ответила я со смехом. — Но мой случай как раз обратный: я не желала, чтобы со мною поступали определенным образом, а потому не хотела так поступать с ним…

— С ним? С кем же это?

Я запнулась и не могла ответить. По счастью, спас положение швейцар. Он пришел объявить фабриканту Карлссону, что генеральный директор Свин только что погрузился в предписанный врачом оздоровительный сон у себя в кабинете на диване. Фабрикант посмотрел на часы и спокойно спросил:

— Как долго он будет спать?

— Трудно сказать, — ответил кроткий придверный советник нашей компании, наделенный правами спальника. — Может, час, а может, два.

— Я уже прождал два часа. Пожалуй, могу подождать и еще.

— Не стоит. На прием записаны трое до вас. Они ждут со вчерашнего дня.

— Весьма странно, — вздохнул фабрикант. — А я договаривался о встрече еще на прошлой неделе.

— Ничего странного в этом нет. Те трое договаривались гораздо раньше.

Армас Карлссон подбросил на ладони «Венецианского купца» и вдруг сделал дерзкое предложение:

— Не можете ли вы пойти разбудить генерального директора? У меня важное дело.

— Господин экономический советник, — ответил старший привратник с поклоном, ибо он отлично исполнял свою трудную роль, — мне дано право будить генерального директора в служебное время лишь в исключительных случаях, которые суть следующие: пожар в конторе, прибытие супруги генерального директора, посещение нашей компании делегацией, которая собирается вручить генеральному директору орден, приезд иностранных гостей, ходатайствующих перед генеральным директором об учреждении новых торговых или культурных обществ (так, например, в последние дни возникли общества «Финляндия-Кувейт» и туристическое общество путешествий вокруг Огненной Земли), а также приезд личных посланцев президента, епископа и Алкогольного треста. Вот и все. А сделать исключение, как я уже вам говорил, никак невозможно.

Армас Карлссон заметил, что он как раз является исключением, поскольку никогда не завидовал ни спокойствию бедных, ни имуществу богатых. Как мучительно и больно ему видеть людей, которые поклоняются всемогущим Деньгам и клянутся именем Мамоны, для которых правда всего лишь диковинный плод воображения, а христианство все равно, что страхование жизни. Они, подобно театральному суфлеру, всегда стремятся играть главные роли и в напряженном уличном движении жизни уступают дорогу бедному пешеходу лишь в том случае, когда его везет карета скорой помощи.

Старший привратник решил, что исполнил свой долг, и удалился. Мы с фабрикантом клейстера опять остались вдвоем. Высокий светловолосый Дева, у которого были ботинки минимум сорок шестого размера, взгляд, исполненный грусти, и детский ум, верящий в доброту человеческую, пробудил в моем сердце самые нежные чувства.

— Ну что же, ничего не поделаешь, — проговорил он, обращаясь больше к себе самому, — придется подождать.

— Мне жаль, что я ничем не могу вам помочь, — сказала я.

Он посмотрел на меня и попытался беспечно улыбнуться. В глазах его мелькнула мысль, которая через мгновение облеклась в слова.

— Нейти Баранаускас, я хотел бы встретиться с вами. Мне нужно с вами поговорить.

Я согласилась на его предложение, мы условились о встрече, и он вышел из конторы бодрыми (не скажу, что легкими) шагами, как будто ему предоставили дополнительный кредит или разрешили отсрочку платежей.

Меня раздражала его походка. Он двигался, как античная боевая галера: слегка покачиваясь и поклевывая носом. Помнится, носки его были слишком обращены внутрь. То же, пожалуй, можно было сказать и о его взгляде. Совесть — или что-то в этом роде — осыпала меня упреками: разве можно судить о человеке только по его внешности? Как утверждал один гениальный знаток гештальт-психологии, которому я давала уроки английского языка, негодяи часто имеют хорошую осанку, а послушные рабы жениного каблука — волевой подбородок.

Так это началось. Ни лунного света романтиков, ни сковывающей набожности. Немножко алхимии улыбок, некоторое сходство занятий и мыслей, безотчетное чувство общности судьбы и боязнь одиночества. Мы не походили на литературных критиков, которые постоянно ищут чудес и героев, а были простыми рядовыми душами, ищущими права убежища в сердце друг у друга. Весьма просто и прямолинейно, не правда ли? Совсем как кроссворд, для решения которого надо иметь лишь карандаш.

Нас обвенчали в начале августа. До этого мы оформили брачный договор, в котором были точно определены имущественные права жены и мужа. Каждый из супругов сам отвечал за всякий долг, сделанный им до брака или уже в браке.

Договор был зарегистрирован в городском суде Хельсинки второго июля 1934 года, внесен в протокол, о чем была дана публикация в официальных органах печати.

По-моему, вовсе не нужно и, я бы сказала, даже бестактно было бы излагать во всех подробностях события и переживания, связанные с периодом обручения, первой брачной ночью и первыми буднями после свадьбы. Я не из тех женщин, что с плачем жалуются на разочарования брачной ночи. У меня не было никаких напрасных иллюзий, а у моего мужа — так называемого jus primae noctis. Мне ведь как раз исполнилось тридцать лет и я по опыту уже слишком хорошо знала, что на свете ни одна вещь не рождается сразу готовой, а менее всего — муж, которого надо постоянно воспитывать и воспитывать. Во время ухаживания мужчины имеют обыкновение рассказывать своим возлюбленным старые бредни о вечной любви, точно о пенсии, которая дается либо за долгую и безупречную службу, либо просто из чувства сострадания. Подобным угощением Армас Карлссон никогда меня не соблазнял. Он умел всегда вовремя призвать на помощь разум, ибо он знал или по крайней мере догадывался, что любовь, как и грех, требует согласованных действий единомышленников.

Когда Свины узнали, что я занялась наведением экономии у экономического советника Карлссона, они стали преследовать нас обоих. Мой муж оказался чем-то вроде козла отпущения. Я унизила генерального директора Свина, и он ни за что не мог мне этого простить. Теперь ему представился удобный случай для мести, и он злорадно мстил нам. В один прекрасный день мой муж вдруг приобрел известность. Его имя было опубликовано, правда, пока еще только в бюллетене опротестованных векселей, но это все же был авторитетный орган экономической жизни, который вполне удовлетворяет читательскую потребность деловых людей и любопытство их жен. Если человек желает когда-либо проснуться знаменитым, он должен поменьше спать по ночам — говорят американские кинозвезды и гангстеры. Бедный Армас не спал все ночи напролет и приобретал все большую известность как человек, который не платит по счетам. Векселя сыпались на него со всех сторон, как ночью на улице легкомысленные женщины. Я продала полученную в наследство квартиру на Хаканиеми и одолжила деньги мужу. Разумеется, под расписку, ибо у нас имелся брачный договор, который необходимо было уважать.