Владимир Величко - Что рассказал убитый Страница 14

— Ты, Галочка, приглядывай за ним. Потихоньку, ненавязчиво, а я схожу в морг пока.

— Место ему присмотреть, да? — хихикнула медсестра.

— Дура! — злобно сказал Перцев. — Еще раз такое от тебя услышу…

А больной, отпив из кружки сока, снова заговорил:

— А я же помню, как ты мне сказала: «Хоть напоследок порадуюсь, а то и так вся жизнь прошла с импотентом!» — и засмеялась. Ты, Лина, тогда не поняла, что была на волосок от смерти: я уже бритвой хотел тебя по шее полоснуть, и тогда бы для нас все кончилось одновременно. Дочь остановила. Вернее, не дочь, а мысли о том, что с ней будет, когда ты умрешь. Я-то ведь тоже не собирался жить. А потом ты заболела, стала худеть, высохла совсем — как я сейчас. А помнишь, ты мне сказала: «Не радуйся, я тебя заберу к себе, быстро заберу»? И захохотала, да так страшно — будто ведьма в кино. А потом, оборвав смех, издевательски сказала: «Ведь я без тебя никуда, милый!»

А весной ты умерла. И мы с дочерью остались одни. Сейчас ей двадцать лет, и ей придется жить одной. И в том, что я ухожу, — виновата ты. И в том, что наша дочурка осталась одна, — виновата ты.

Сказав это, он закашлялся и, когда кашель прекратился, вдруг отчетливо услышал:

— А ты — весь в белом и ни в чем не виноват, да?

Геннадий закрутил головой, но в палате никого так и не увидел.

— Кто же это сказал, кто сказал? — повторял он, напряженно всматриваясь в легкий полумрак углов палаты, но там никого так и не было.

Холодный осенний ветер со снежком заставил доктора Огурцова добежать до отделения как никогда быстро и нигде не задерживаясь, однако в отделении его ждали два следователя — срочно проконсультироваться о тяжести телесных повреждений. Эти консультации, хоть и с поверхностным, но изучением историй болезней и рентгеновских снимков, заняли почти полчаса, и за это время на кухоньке вскипела вода в чайнике, а Елена Георгиевна заварила чай.

— Тебе, Иваныч, как всегда? Или для сугрева?.. — кивнула она головой на сейф.

— Нет, просто чай, мне еще на суд идти сегодня, — грея ладони горячей кружкой, ответил Огурцов.

— Ну, как он? — вновь спросила Елена. В этот момент открылась дверь и вошел терапевт Перцев А.С. Снял куртку, сел на диван к батарее и сказал:

— Безнадежен. Неделя — вот сколько ему осталось. И это по самым оптимистичным предположениям! А сейчас лежит, сам с собою разговаривает и улыбается.

— Это он со своей Линой говорит, — задумчиво сказала медрегистратор. — Для него перегородка между жизнью и не жизнью стала тонкой, очень тонкой — вот он и слышит ее… — И тихо добавила: — Значит, действительно недолго осталось.

После этих слов наступила гнетущая тишина, изредка прерываемая звуками «пития» горячего чая.

— Вот так жизнь и пролетела. Была любовь — и нет ее, была семья — и нет ее. Ничего не осталось, лишь одна девчонка без средств и…

— …И нам придется ей помогать, — вставил Перчик, — хотим мы этого или нет, ибо больше некому. — И вновь в комнате наступила тишина.

— А налей, тетя Лена, нам с Димкой спиртику, а?

— Чего вдруг? Вон у Иваныча коньяк есть.

— Не… давай спирт — как тогда. Ты как, Димыч? — обращаясь к Огурцову, спросил Перцев.

— А-а-а, ладно — по капельке можно. Как тогда, в начале девяностых, — за Генкино здоровье!

Однако не успели они даже разлить, как заявилась Неделина и немедленно устроила скандал.

— Ага, заключение ты мне во сколько обещал сделать — в десять утра! А сейчас сколько? Одиннадцать! Они пьют спирт, а заключения нет! — чуть не плача, проговорила Неделина.

— Наталья, у тебя что — «дни»? Ты чего разоралась? Лена, отдай ей ее заключение и пусть валит…

— Прости, Дима, просто я сильно расстроилась. Сейчас встретила Ксюху — дочку Лины и этого козла…

— Ну-ка, ну-ка?.. — заинтересованно спросил Перчик. — Мы как раз рассуждали о них. А, ты же вроде училась с Линой. Как думаешь, почему их такая пламенная любовь пересохла, а? И кто виноват? Оба или…

— …А спирт ваш вонючий я пить не буду, — сказала она, увидев, что Перчик наливает ей из большущей бутыли прозрачную жидкость.

— Леночка, будьте так добры, накапайте даме грамм триста коньячку.

— Ты что, Дима, совсем охренел? Ровно в десять раз меньше… вот так. — И, приподняв рюмку, задумчиво спросила: — Кто виноват, спрашиваете? А как вы думаете — кто, если муж постоянно контролирует каждый шаг жены, ежедневно требует отчета о потраченных деньгах и задает постоянные вопросы: «Почему поздно пришла? А почему?.. А зачем?.. А к кому?..» И так из года в год. Даже — пардон — про трусы спрашивал. Мол, почему с утра одни были, а сейчас другие?

— Да ну, врешь, поди?

— И ничего не вру. Вы сами же про него говорили: зануда…

— Ага, — с задумчивым видом согласился Перцев, — причем упорный зануда.

— Он был человек, у которого по любому жизненному вопросу было два мнения — его и неправильное. И никто его переубедить не смог. Так и с его опухолью. Не шел к онкологу до последнего — ходил к бабке-знахарке, и никто ему втемяшить не мог обратного.

— А в общем, хватит, — сказал доктор Огурцов, — мы это и так знаем. Давайте выпьем за Ксюху, за их дочь. Пусть ей в жизни повезет немного больше, чем ее родителям.

Умер Геннадий ночью, вероятно, под самое утро, ибо, когда его обнаружили, — а это было в шесть часов утра, — тело было еще совсем теплым. Глаза были открыты и смотрели как живые. На губах застыла легкая, как бы нерешительная, улыбка, будто он кому-то говорил:

— Здравствуй! Мы снова вместе…

Встреча с Астафьевым

Все промелькнет и струйкой неустанной

Бесчисленных песчинок поглотится,

И, времени случайная частица,

Как время зыбкий, я за ними кану.

Однажды поздней осенью врача-судмедэксперта Огурцова занесло на очередную учебу по специальности в Город — а что поделать, время подоспело! Отучившись с недельку, Огурцов заскучал, ибо со всеми друзьями повстречались, все новости и сплетни обсудили, а также слегка отпраздновали встречу. Поэтому, когда его вызвал начальник Бюро и предложил съездить с другим экспертом на эксгумацию в районный центр, расположенный примерно в 150 км от Города, Огурцов согласился — все какое-то разнообразие в нудном потоке лекций и все тех же «учебных» вскрытий. И не просто согласился, а даже обрадовался этому предложению! Ведь ехать в райцентр надо было через Овсянку — деревню, где был похоронен Виктор Петрович Астафьев, и Огурцов — заядлый книгочей и почитатель творчества великого земляка — давно хотел побывать на могилке Писателя и поклониться его праху. А тут такой случай — грех отказаться!

Выехали они ранним утром, еще по сумеркам. Сначала ехали по самому Городу и его пригородам, а затем, после отворота на любимые Столбы, дорога пошла в тайгу, что густо разрослась на склонах гор, а потому она сильно запетляла: то в горы поднималась, то спускалась к самой реке. Свинцово-серая вода Енисея пари́ла, и даже от одного ее вида в жарком салоне машины делалось как-то зябко! Водитель ведет машину медленно — скользко! — да и сплошные горные серпантины не дают разогнаться. Вот и Овсянка — маленькая и очень аккуратная деревушка на довольно высоком правом берегу реки. Спросив у прохожего направление, подъехали к кладбищу. Там, оставив машину на стоянке, все трое пошли к Виктору Петровичу. Дорожка к могилке аккуратно и широко расчищена. Видно, что люди здесь часто бывают. Вот уж воистину, сюда не зарастет народная тропа! У мраморного памятника цветы, граненый стакан с прозрачной жидкостью. Стакан какой-то замызганный, край его расколот. Сверху — кусочек мерзлого хлеба! Снег… тишина… пустота! Посидели несколько минут, помолчали. Потом разлили заранее приготовленный коньяк. Помянули. Посидели. И вдруг Володька, напарник Огурцова по эксгумации, говорит:

— А ведь я знавал Виктора Петровича! Лично!

— Врешь! — безапелляционно заявил Огурцов. — А если нет — рассказывай!

Немного подумав, Володька сказал:

— Ну, знал — это сильно сказано, виделись полтора раза, и всего-то!

— Вот и расскажи про эти полтора раза, — сказал Огурцов.

— Ладно! Только пошли в машину, холодно что-то! По дороге и расскажу… ехать-то еще добрый час…

В салоне машины еще не выстыло. Володька достал термос с крепким-крепким таежным чаем, и снова разлили остатки коньяка. Налили. Молча посидели пару минут, грея стопки с коричневой жидкостью в ладонях, и сделали по паре глотков. Вроде как помянули Виктора Петровича… Потом еще немного постояли и двинулись дальше.

— А ты, — спросил Владимир у Огурцова, — что у Астафьева читал?

— Да практически все… «Царь-рыбу», «Печальный детектив», — перечислил тот, — «Последний поклон». — И, пару минут подумав, добавил: — Еще «Прокляты и убиты». Правда, эта вещь как-то плохо читается.