Евгений Комарницкий - Эныч Страница 14

— Упаси Дядя, — смеется старожил. — На дядька мне это надо? Смотрите телепередачу «Клуб кинопутешественников» — во всех местах побываете… Ну, чем еще интересуетесь? Спрашивайте, а то мне сейчас выходить.

— Ну и выходи. Не задерживай, — говорит Коля. — Ты, Ген, поменьше слушай этих путешественников. Не видишь разве, он на стакан напрашивается. Вали-ка, дяденька, к своему телевизору. Там сейчас как раз твои Танды-Манты показывают.

Старожил отходит к дверям.

Трамвай останавливается. В вагон, тяжело дыша, пытается влезть старуха с мешком.

— Ох, помогите, сыночки. Силов моих больше нету.

Гена подхватывает старуху под мышки, втаскивает в вагон.

— Ох, спасибо родемый, — пыхтит старуха. Отдувается. — Дай тебе Дядя здоровья. Да жену работящую.

Старуха, продолжая охать, тащит свой мешок по проходу. Пристраивается возле другой старухи, в сером ситцевом платке.

— Ох, сестрица, намаялась я, совсем замоталась, — говорит первая старуха второй. — Шишнадцать городов объехала и нигде ничего нету. Конских яблок только с десяток кило насобирала, да керамзитогого шлака вместо соли пососать перехватила. — Старуха крестится. — Слава Дяде, шлак еще есть. Ох! Ну, камыша подгорелого немного купила. Еще кой-чего. А мужик-то мой, инвалид — паровой котел таскал, надорвался; а где он тот котел? — ждет меня в деревне голодный. Приеду, в чем кашу варить?

— И не говори, милая, — соглашается старуха в платке. — У нас в городе и очередей-то не стало. Не за чем стоять. Так что не майся, уезжай к своему бедолаге, подкорми его конскими яблочками. Зря только ноги у нас себе стопчешь. Совсем голодно.

— Это ничего, что ничего нет. Как-нибудь переживем. Мы люди скоромные. Дядя терпел — и нам велел. Лишь бы войны не было… А камыша-то, сестрица, я в вашем городе достала. Грех вам жаловаться!

— Неужели? — фальшиво удивляется «платочек». — Надо же! Да только мы его и не видим, камыша-то. Приезжие все разбирают. Житья от вас нету, вороги!

«Платочек» отворачивается к окну.

— Граждане! Приготовьте ваши билеты! — раздается гнусавый голос с передней площадки. С задней площадки такой же голос вторит:

— Билеты ваши приготовьте! Граждане!

По вагону проносится встревоженное шуршание. Коля подмигивает товарищам, достает из кармана билеты. Шепотом поясняет:

— Не зря я у кассы стоял.

Контролеры движутся по вагону, сходятся в центре. Это похожие друг на друга старухи в форменных сизых шинелях. Их пронизывающие взгляды обшаривают скрючившиеся фигуры пассажирок в платке и с мешком. «Платочек» достает какие-то тряпочки и лихорадочно их разворачивает. «Мешок» растерян и безнадежно неподвижен.

— А ваш? — строго спрашивают контролеры. — Ваш? А?

— Ох, сестрицы, — причитает старуха с мешком. — Дядя свидетель. Шишнадцать городов объехала. Совсем замоталась. А мужик-то мой — инвалид…

— Гражданка, вы нам голову не морочьте, — обрывают старуху контролеры-близнецы. — Показывайте билет или платите штраф. Понятно? Штраф платите или билет показывайте.

. — Сестрички, родненькие… Ох!

— Нет у нее билета, — ябедничает старуха в платочке. — Я видела, что она его не брала. Приезжие — все такие. Объедают нас, обжирают, а мы — в трамваях за них плати!

Контролеры впиваются ногтями в старуху, в мешок, тащат то и другое к выходу. Старуха вопит. Вопят и контролеры. Голоса перемешиваются:

— Шишнадцать!.. Раз билет не купила!.. Дядя, мужику-инвалиду!.. Милиция покажет!.. Пример для молодежи!.. Жрать нечего!.. Заплотишь штраф!.. Ох!..

Все трое и мешок вываливаются через распахнувшиеся двери на улицу.

— Повязали бабусю-безбилетницу! — смеется Коля. — Отберут у нее теперь все добро!.. И Дядя не поможет. А у тебя-то, Генк, в чемодане нет котла? Пригодился бы для бабок, которые тебе твоя бабца отвалит. Нам на следующей выходить!..

…Просыпается динамик, хрипит. Трамвай останавливается. Подготовившихся к выходу Колю, Гену и Эна Эновича окутывает теплое, ядовито-пахучее облако. Коля кашляет, зажмуривается и выпрыгивает из вагона, верещит снизу из густого тумана. Гена в нерешительности застыв на верхней ступеньке, прислушивается. Верещание сменяется отчаянной руганью. Гена оглядывается на Эныча. Гневается нетерпеливый динамик, веля Гене поторопиться с высадкой. Отпустив поручни, тот отталкивается, делает кульбит и приземляется. Обернувшись, различает тронувшееся тело трамвая. Колина ругань переходит в глухой стон.

Через минуту туман немного рассеивается. Гена видит Эна Эновича, застывшего в позе былинного героя. Правая его ступня — на теле поверженного недруга, левая погружена в асфальтовую кашу. Оказавшийся в роли недруга, Кувякин тщится освободиться из-под могучей подошвы Пересвета-Эныча. Гена подает богатырю руку, помогая выбраться из асфальтовой кучи. Затем извлекает из нее обессилевшего Николая. Смахивая облепившую того крошку, соболезнует:

— Здорово ты вляпался, кореш. Не сильно обжегся? Коля не отвечает. Стонет.

— Ослеп ты, что ли? — ворчит Эныч, снимая левую запачканную плетенку. — Всю дорогу под ногами вертишься, сучок непри…

— Черти нерусские! Опять нашу кучу разворотили! — приятелей окружают разъяренные работницы в желтых жилетах. Угрожающе выставляют гигантские совковые лопаты и ломы. — Чтоб вам повылазило! Щас будете обратно кучу собирать! Чечня проклятая! Убить вас мало!

— Потише, бабоньки! — обороняется Гена, поддерживая обмякшего Колю. — И так человек при смерти! Не нарочно же мы!

— Еще разговаривают! — лопата нависает над головами друзей.

— Бей их, Зойка! Лиза, врежь тому квадратному ломом промеж рогов! Отучим их безобразничать!

Гена перемещает Колю себе за спину, прикрывает чемоданом свои голову и грудь. Эныч невозмутимо возится с плетенкой.

— Эй, подруги! — требовательно звучит в стороне мужской голос. — А ну, кончай! Хватит лясы точить, не на трибуне! Кто за вас рельсы таскать будет?

— Бригадир… Бригадир, — переговариваются работницы, отступая от приятелей.

— Вот так и убивают, — обретает дар речи Коля. — Абзац… По этому случаю вмазать бы поскорее стаканище… — Он потряхивает обоженными кистями рук, потом ощупывает поясницу. — Ну и туша ты, Эн Эныч! Все мне кости поотдавил.

Коля, одной рукой массируя крестец, похлопывает другой по карманам. Говорит с досадой:

— Ну вот. Еще и мои медяки трамвайные гавкнули… Наверняка на краснуху хватало… Давай, Генк, двигай. Вон твой «Партизан». Мы с Энычем тебя здесь подождем… Оставь чемодан. Покараулим.

Гена смотрит в указанном Колей направлении. Видит облупленные буквы — название кинотеатра. Под буквами натянуто красное полотнище с надписью: «Искусство должно быть доступным, как…» Далее полотнище поворачивает за угол здания.

— Да. Подождите, — Гена кивает. — Я скоро. А чемодан с собой захвачу. Тут у меня кое-что для подруги припасено. Побазарю с ней малость, присмотрюсь, потом за хобот и к ногтю. Ну, я пошел.

Гена решительно направляется к входу в кинотеатр. Коля провожает его взглядом, сплевывает.

— За чемоданчик-то свой переживает наш дружок. Никак со своим барахлом расстаться не может. Прикипел. Сердцем прирос. Нет, Эныч, что ни говори, а сколько волка ни корми, у ишака дядек толще. Слушай, а вдруг он не вернется?

— Вернется, — говорит Эныч. — Пить хочется. Медяки не все растерял?

— Посмотрим, — Коля перебирает в кармане мелочь. — Копеек десять наскребу.

— Хватит. Пошли к бочке с квасом.

У бочки выстроилась длинная очередь. В руках у покупателей — банки, бидоны, канистры, ведра, баки. На кране висит табличка «Кваса нет». Привалившись к колесу, похрапывает, что-то бормоча, продавец в грязном халате. Рядом, метрах в пяти от бочки, под перекосившейся саклей-навесом, жарит что-то на открытом мангале редковолосистая, одетая в джинсы и засаленную верблюжью поддевку, с рыжей бородой и носом боксера, неопределенных лет и национальности личность.

— Хачапури!.. Сулугуни!.. Мацони!.. Подходи, давай! Ешь!.. Потом квас лучше кушать будешь! Слышь, кацо?!. Тебе говорю, генацвали!..

— Счастливый человек, — замечает Коля, кивая в сторону квасника. — Поел, попил и балдеет себе на здоровье. А нам с тобой, Эныч, и не оставил. Видишь, чего написано?

— Квас-то есть, — бубнят в очереди. — Ждем вот когда продавец проснется.

— Так мы щас этого дядька дрожжевого вмиг разбудим. Да, Эныч?

— Будить нельзя, — волнуется очередь. — Обидится и совсем уйдет… Вы подождите немного. Обычно он больше двух часов не спит. Так что полчасика всего потерпеть осталось.

— Зачем будить джигита? — вступает в разговор шашлычник. — Нельзя! Удачи не будет!.. Сациви, гурджуани, хинкали!.. Подходи, пробуй давай, э-кх!..

— А вдруг он во сне к театру за костями побежал? Тогда до вечера прождете, — шутит Коля.