Алина Кускова - Скелет из шкафа Страница 14

Соседка не обиделась, она привыкла к подобному обращению.

Предчувствуя недоброе, Снежана дрожащими руками вскрыла коробочку. Там оказалась пудра. Новая, нетронутая, только что из магазина. В пудре лежала записка.

— «Отдай, иначе умрешь!».

Машинально кинув записку на стол, Снежана дотронулась пуховкой до гладкого слоя и, поглядев в зеркальце пудреницы, напудрила нос.

— Спасибо за подарок, — вздохнула она, — но мне этот тон не подходит.

Дым в частном доме семейства Огурцовых-Копейкиных стоял коромыслом. Степанида Трофимовна ловко снуя грузным, на первый взгляд, казалось бы, неповоротливым, телом по небольшой кухне одновременно жарила сухари и поглядывала в окно, где во дворе в песочнице возилась парочка внуков, перепачканных до такой степени, что узнать, кто конкретно возился в песке, можно было только хорошенько отстирав их обоих. Во время очередного выглядывания бабули в окно один из них со всего маху ударил другого лопаткой по голове, тот другой заорал, больше от обиды, чем от боли, и принялся тереть грязными кулачками сопливое лицо, все больше принимая неузнаваемый вид.

— Санька! Колька! Или Минька с Вовкой! Прекратите орать! — поругалась Степанида Трофимовна на внуков и продолжила палить сухари.

Да, она их палила специально. До такой степени, чтобы у вошедших в их дом от едкого запаха гари прослезились глаза. С довольной усмешкой глядя на подготовленную горку репчатого лука, мать одного сына и бабушка двенадцати внуков старалась изо всех сил испоганить внешний вид кухни и комнат в целом к приходу долгожданных гостей. Обычно нормальные люди поступают наоборот, приукрашивая свое жилище, но Степанида Трофимовна не собиралась пускать пыль в глаза. Это только ее невестка Любаша могла твердить на каждом перекрестке, что у них все хорошо, они живут большой и дружной семьей. Степанида Трофимовна горько усмехнулась. Это только ее непутевый сын Трофим, названный так в честь ее отца, властного волевого шахтера из славного города Донецка, мог наивно предполагать, что многочисленное семейство благополучно живет на его скромную зарплату учителя ОБЖ средней школы. Степаниде Трофимовне пришлось тратить всю свою пенсию на внуков, а ведь она собиралась на пенсии путешествовать! Как любой приличный заграничный пенсионер! Вместо этого ее путешествия ограничивались яслями, детским садом и школьными родительскими собраниями, куда не успевала ходить Любаша. И теперь, когда представилась блестящая возможность бесплатно, по государственной национальной программе получить новый частный дом со всеми удобствами в ближайшем пригороде, она не собиралась сидеть, сложа руки. Степанида Трофимовна действовала.

— Любаша! — позвала она невестку, — иди резать лук! Пусть они увидят слезы матери, выкормившей дюжину граждан для своей страны! Иди быстрее, времени осталось мало!

— А как же Трофим? — из комнаты донесся неуверенный голос невестки, — он сам не справится.

— Эх, ма, — Степанида Трофимовна вытерла руки о передник, высунулась в окно и показала внукам здоровенный кулак, после чего направилась в комнату.

Любаша, полная миловидная женщина, стояла рядом с сидевшим на стуле худым длинноносым мужем и пыталась нацепить на его левый глаз пиратскую повязку, временно позаимствованную у сыновей. Трофим недовольно морщился, просил передвинуть повязку на правый глаз потому, что левый у него хорошо видит, а правый все равно хуже, Любаша послушно передвигала и интересовалась, не жмет ли ему черная лента с кружком посредине, украшенным черепом и скрещенными костями.

— Делов-то, — возмутилась Степанида Трофимовна, моментально водружая повязку на левый глаз и безжалостно завязывая ее на лысом затылке великовозрастного сына. — Отлично! Теперь ныряй в кресло-качалку!

— Мама, — взмолился Трофим, — креслу, как и нашему дому, сто лет! Оно развалится подо мной!

— Получишь дополнительные увечья, — поразмыслила Степанида Трофимовна, — ничего страшного, зато будет жизненно. Отец-страдалец…

Она запустила руку в редкую растительность на голове сына, взлохматив ее до предела, с корнем вырвала верхнюю пуговицу на линялой рубашке, надетой специально для этого случая, и наклонилась.

— Мама, — страдальчески произнес сын, — зачем?

Степанида Трофимовна, молча, закатала ему брючины до худых коленок, сняла тапок и толстым пальцем проковыряла намечавшуюся дырочку на месте для большого пальца ноги. Дыра стала огромной. Довольная Степанида Трофимовна водрузила тапок на место и поднялась со вздохом.

— Чего-то не хватает, — она критически оглядела сына. — Никакой фантазии! — последнее замечание касалось невестки.

Несколько секунд троица думала. Во время этого Трофим нервно передернул головой, почуяв запах гари.

— Идея! — воскликнула Степанида Трофимовна. — Станешь трясти головой как контуженный! И изредка дергаться как эпилептик.

— Мама, может быть, не надо этого? — заступилась за супруга Любаша.

— Надо, дети, надо, — торжественно произнесла мама и накинулась на невестку. — Сними парадный халат! Ты что, сдурела?! Где наша половая тряпка?! Если вы меня подведете, то учтите, что вы подведете всю семью! И голодные рты вам, дорогие родители, этого не простят!

Словно в подтверждение слов бабушки из детского закутка показалась озадаченная голова десятилетнего мальчугана в круглых очках и умным выражением на худеньком лице. Мальчуган выглядел болезненным и тщедушным, что подчеркивали Любашины тени бордового цвета, делая его глаза воспаленными страшной болезнью. Очки увеличивали эту воспаленность, и она казалась огромной. Следом за ним оттуда показалась физиономия постарше, но с такой же боевой раскраской едва дышащего ребенка.

— Реально, предки, — серьезно сказала старшая физиономия, — не выпендривайтесь! Сами говорили, что нужно слушать старших. Я хочу отдельную комнату!

— А я хочу велосипед!

Степанида Трофимовна ласково могучей рукой засунула физиономии внуков обратно в закуток, приказав высунуться оттуда по первому требованию, когда придут гости. Желательно раздетыми, чтобы те смогли умилиться животами, прилипшими к позвоночнику.

— Но в этом возрасте все дети худые, — попыталась оправдаться Любаша.

— Да?! — Степанида Трофимовна ткнула пухлым пальцем в отпрыска. — Трофим в детстве всегда был аппетитным!

Худой как велосипед, о котором постоянно мечтал его сын, Трофим не стал спорить с матерью. Споры всегда заканчивались одинаково: мама обижалась, грозила бросить все и уехать в деревню, чем пугала Любашу, и им приходилось потакать ей во всем. Правда, чтобы быть справедливым, стоило отметить, что Степанида Трофимовна чаще находилась во вполне адекватном состоянии и, если с ней не спорили, ни с кем не ругалась. Этот раз был явно из ряда вон выходящим, отсюда ее поведение казалось неадекватным. Но получить новый дом хотелось всем.

— Все, — радостно сказала Степанида Трофимовна, когда от запаха гари в комнатах дышать стало нечем. — Пошли резать лук!

Трофим, сидя в старом шатком кресле-качалке, которое еще видело зад современника Чапаева, нервно передернул головой.

— Так держать, сынок, — похвалила его мать. — Мы им еще покажем!

Андрей Туровский, выйдя из машины, еще раз сверился с адресом, написанным на листке блокнота, посмотрел на длинную, петляющую дорогу в рытвинах и ухабах, мысленно пересчитал старые кособокие домишки и удовлетворено крякнул. Сникший от увиденного понурого пейзажа городской окраины Василий Копейкин с недовольным видом, какой обычно принимали члены жилищной комиссии комитета социальной помощи населению при очередном посещении малоимущих граждан, претендующих на бесплатное жилье, неохотно вылез следом за сыщиком.

— Приехали, — резюмировал Туровский и кивнул на обшарпанное жилище, всем своим захудалым видом требующее немедленного сноса. — Здесь проживает семья Огурцовых-Копейкиных, которая может приветливо распахнуть тебе, Василий, как родственнику, пылкие объятия.

— Я не хочу объятий, — поморщился Копейкин, — чувствую, что здесь я не в своей тарелке. И вообще, из дома странно пахнет.

— Эх, Василий, вспоминай, так пахнет бедность!

И Туровский толкнул хлипкую калитку, та, заскрипев, пропустила мужчин внутрь.

Копейкин не успел вымолвить ни слова протеста по поводу того, что ничего из увиденного он не помнит и вспоминать не собирается, как на них стремительно, бешено вращая круглыми глазенками, из песочницы выскочили два мелких бесененка и повисли — один на Копейкине, другой — на сыщике.

— Дяденьки, — залепетали они, — дайте денежку! Дайте денежку, а то кушать очень хочется. Бабуля, мы правильно говорим? Денежку дай!

Туровский отлепил детей от себя и Копейкина, сунув мальчуганам по десятке, и подтолкнул в сторону песочницы. Довольные дети умчались также стремительно, как и появились. Он отряхнул светлый льняной костюм и перевел взгляд на Василия.