Даровые деньги. Задохнуться можно - Пэлем Грэнвилл Вудхауз Страница 14

Лез он очень осторожно, а значит – и медленно. Уже на середине ему казалось, что лезет он всю свою жизнь. Собственно, он удивлялся, почему воздух не разрежен. Подняв наконец глаза, он увидел, что терпение вознаграждено, как ему и подобает, – подоконник был в нескольких дюймах. Это его вдохновило, и он так резво ступил на последнюю перекладину, что стремянка сложилась, словно ножницы.

Однако он уже был у самого подоконника и перелез на него раз в пятнадцать быстрей, чем намеревался. Кое-как усевшись, он вцепился в обломок водосточной трубы и затих, болтая ногами над бездной. Стремянка закачалась и легла на землю.

События эти, как ни странно, заняли секунд шесть. Мистер Кармоди очутился в прыгающем и плавающем мире, чувствуя при этом, что сердце ему заменили фейерверком, который тоже не стоит на месте. Какие-то мгновения он ощущал, что ему очень плохо. Потом, немного придя в себя, смог ознакомиться с ситуацией.

С одной стороны, конечно, спасибо, что ты жив и сравнительно цел. С другой – хорошего мало. Не так уж приятно сидеть в тридцати футах от земли, да еще ни свет ни заря. Разум заверял, что подоконник прочен, но нелегко справиться с чувством, что он вот-вот хрустнет и обвалится.

Конечно, можно бы посмотреть на дело иначе. Все медики согласны в том, что свежий утренний воздух очень полезен. Кроме того, трудно найти позицию, в которой сподручнее писать очерки о сельской жизни, популярные в наши дни. Скажем, так:

«Глядя с подоконника, я вижу, как сама Природа занимается своими делами. Мой тихий сад цветет и благоухает. Вот рубин и бирюза африканской немезии, вот пурпур и синь дельфиниума, колокольчиков, лобелий. Птицы поют свою утреннюю песнь. Я подмечаю сойку (Garrulus Glandarius Rufitergum), галку (Corvus Modedula Spermologus), воробья (Prunella Modularis Occidentalis) и многих других…»

Однако мистер Кармоди думал не об этом. Мрачно глядел он на траву и цветы, но больше всего его раздражали птицы. Их шумная прыть казалась ему неуместной и назойливой. Особенно досаждал дартфордский щегол (Melizophilus Undatus Dartfordiensis), который, чем сидеть в Дартфорде, не поленился, из чистой вредности, отправиться в Вустершир. Сверкая ярким жилетом, уместным в зимнюю пору, но совершенно безвкусным теперь, он прибыл за пять минут до шести, сел на тот же подоконник и воззрился на соседа, склонив головку набок. «Не может быть», – определил он, улетел в кусты, к насекомым, вернулся в десять минут седьмого и тихо продолжил: «Может не может, а есть. Что же это такое?»

Занявшись догадками и едой, он оставил сквайра в покое, но минут через 15 перепорхнул к его локтю и начал с того, чем кончил: «Нет, что же это такое?»

Самый вид сытой птицы оказался для голодного Кармоди последней соломинкой. Замахнувшись на пернатого нахала, он чуть не свалился. Щегол взвизгнул и улетел, словно провинившийся букмекер, а страдалец, дрожа, приник к окну. Время потянулось дальше. В половине восьмого он понял, что не ел с самого детства; и тут раздался свист.

2

Мистер Кармоди осторожно взглянул вниз, преодолевая головокружение. С тех пор как он залез на подоконник, в свисте недостатка не было. К Garrulus Glandarius Rufitergum и Corvus Modedula Spermologus присоединились такие мастера, как Dryobates Major Anglicus, Sturnus Vulgaris, Emberiza Curlus и Muscicapa Striata. Но теперь свистел человек, и в измученной груди шевельнулась слабая надежда.

Сквайр подождал, и вскоре из-за угла показался его племянник Хьюго с полотенцем на шее. Судя по всему, он только что искупался. Как мы знаем, дядя не испытывал к нему теплых чувств, но сейчас обрадовался, словно миллионер посулил ему денег на поле для гольфа.

– Эй! – крикнул он, как кричал гарнизон в Лукноу[14], торопя шотландских солдат. – Э-э-э-эй!

Хьюго остановился, посмотрел направо, налево, вперед и (обернувшись) назад. Чувства дяди заметно ослабели.

– Э! – заорал он. – А, чтоб тебя! Хью-го!

Племянник посмотрел наверх и застыл на месте, словно позировал для статуи «Юноша, увидевший змею».

– Вот это да! – удивился он, как тот щегол. – Что ты там делаешь?

Благоразумие подсказало сквайру, что корчиться на такой высоте не стоит.

– Не важно, – отвечал он. – Помоги мне слезть.

– Как ты туда забрался?

– Не твое дело.

– Нет, все-таки, в чем тут смысл?

Все еще не корчась, дядя заскрипел зубами.

– Поставь лестницу!

– Лестницу?

– Да, лестницу.

– Какую еще лестницу?

– Такую. Вот она.

– Где?

– Там. Нет, там. Вон там, там, там. Да не там! Та-ам, тебе сказано!

– А, ясно! Действительно, лестница. А теперь что?

– Поставь ее.

– Поставил.

– И держи.

– Держу.

– Крепко?

– Как смертный грех.

– Хорошо. Не двигайся.

Дядя шел вниз, замирая на каждой перекладине. Племянник не унимался.

– Что ты там делал?

– Не важно.

– Зачем ты там сидел?

– Лестница упала.

– А зачем ты на нее полез?

– Не Твое Дело! – заорал Кармоди, сокрушаясь о том, что его брат Юстес не умер бездетным. – Заладил, видите ли! Зачем-зачем-зачем!

– Нет, правда, зачем? – спросил Хьюго.

Снова обретя разум, мистер Кармоди догадался, что именно это захочет знать общественность. На то, что Хьюго промолчит, надежды мало. Через час-другой вся округа придет в движение.

– Понимаешь, – сказал он, – я увидел ласточку в гнезде.

– Ласточку?

– Да.

– Ты думаешь, они высиживают яйца в июле?

– А что такого?

– Не высиживают.

– Я не говорил, что высиживают. Я сказал…

– Ласточка ни за что не будет…

– Да я…

– Апрель – другое дело.

– Что?

– Апрель. Они сидят на яйцах в апреле.

– А ну их к черту!

Оба помолчали. Хьюго устремил в другом направлении свой молодой пытливый ум.

– Сколько ты там пробыл?

– Не знаю. Долго. С полшестого.

– С полшестого? Ты что, встал ни свет ни заря ради ласточек?

– Ничего подобного!

– А ты сказал…

– Ничего я не сказал. Мне просто померещилось, что…

– Исключено. В июле – исключено. Апрель, вот их месяц.

Из-за вязов выглянуло солнце. Мистер Кармоди воздел к нему кулаки:

– Не видел я никаких гнезд! Мне по-ме-ре-щи-лось!

– И ты притащил стремянку?

– Да.

– В половине шестого?

– Сколько можно ко мне вязаться!

Хьюго задумчиво его оглядел.

– Как хочешь, дядя Лестер. Нужно тебе что-нибудь? Если нет, я лучше пойду.

3

– Ронни, – сказал Хьюго часа через два, – дядю моего знаешь?

– Да. А что с ним такое?

– Спятил.

– Что-о?!

– Сбрендил. Выхожу в семь